Евгения Смирнова - Школа в лесу
— Не хочу я «Чешуй»!
— Чудак! — с сожалением сказал Занька. — Да ведь это все равно что Змей. Ведь у змеи чешуя? Да?
— Это у рыбы чешуя.
— Ну, и у змеи шероховатая кожа. Тебя все будут бояться.
— Ну, ладно уж, — согласился Чешуйка, которого так прозвали за его шероховатую кожу.
Придумали имена и остальным.
— Завтра шалаш построим, а теперь слушайте.
Ребята сели на корточки. С сосен сыпался снег. Лохматые елки бились на ветру. На поляне завивалась в столбы снежная пыль.
— Ну, ребята, это наша тайна, чтоб ни один человек не знал, — сказал Занька.
— Только бы Рябчик не узнал! Уж это справочное бюро всем расскажет.
Занька вынул карманный электрический фонарик. Свет заплясал на румяных лицах.
— Каждый должен дать слово, — сказал атаман.
Первым давал слово Чешуй. Занька заставил его несколько секунд смотреть себе в глаза. Если моргнет, значит не сдержит. Чешуйка вытаращил маленькие глазки, зашмыгал носом и не моргнул ни разу, хотя ветер дул ему прямо в лицо.
Потом Лерман поднял густые, запушенные снегом ресницы и тоже, не сморгнув, выдержал взгляд атамана. И так все.
Потом Занька придумал второе испытание: как только загудит сирена на ужин, все должны стать немыми до утра. Отвечать можно только своему педагогу и то лишь на вопрос, а самому спрашивать нельзя. Между собой объясняйся, как хочешь.
— Кто заговорит, тот вылетает из пиратов. Поняли? — сказал он.
«Мяу, мяу!» запищал Мик.
— А обезьяны, по-моему, не надо, а то очень царапается.
И все согласились, что можно без обезьяны. Загудела сирена. Пираты онемели, замычали, замахали руками и поехали в живой уголок отвозить «обезьяну».
А в это время плачущая, занесенная снегом Зоя металась по парку. Один раз она совсем ясно услыхала мяуканье. Но ветер отнес звук, и Зоя бросилась к лыжной станции.
В раздевалку ввалилась запорошенная снегом толпа. Пираты глупо улыбались и молчали среди общего шума и смеха.
Ребята, потные, румяные, подавали пальто и шапки. Гардеробщица Маруся, которую прозвали Персиком за ее румяные с пушком щеки, металась от одного к другому. Сегодня она была одна, а кругом нетерпеливо кричали:
— Персик, да Персик же!
— Бери у меня пальто!
— Персик, миленький, возьми скорей!
Подошел Тройка, еле удерживаясь от смеха. Персик взяла у него пальто и шапку.
— Стой, а варежки? Куда варежки задевал?
Тройка поперхнулся и фыркнул, пираты захихикали. Вот потеха!
Персик рассердилась.
— Да что ж это такое? Тебе смехи, а мне отвечать за варежки. Говори, куда дел?
Ну как сказать ей, что варежки он не брал и они остались в ящике?
Тройка замычал, как немой, и неопределенно ткнул рукой. Ребята, надув щеки, давились от смеха.
— Ай, — взвизгнула Мартышка, — у них вода во рту — обрызнут!
Тут пираты не выдержали, бросились хохотать в умывалку.
Глава девятая
Ребята давно ужинали, когда Зоя, запорошенная снегом, вбежала в пустую раздевалку. Не останавливаясь, она вихрем пролетела в дежурку. Никого не было. На стене висел пуховый берет. Значит, все еще дежурила Симочка.
«Выбросила Мика на снег, в метель».
Зоя задрожала от обиды, руки сжались в кулаки. На столе лежали забытые очки Клавдии Петровны. Зоя швырнула их на пол и со злостью растоптала. Жалобно зазвенели осколки.
Рыдая, она еще раз яростно наподдала ногой, покачнулась и нечаянно толкнула горное солнце. Аппарат рухнул на пол. Зоя вздрогнула… и бросилась бежать. Вдруг за окном загудели провода и везде погас свет.
— Ай, ай! — запищали ребята в столовой.
— Тихо, тихо! — успокаивали педагоги.
— Феня, — крикнула Марья Павловна, — давайте свечи!
В темноте забегали няни. В конце коридора показался мерцающий огонек.
Зоя опомнилась. Что же она наделала? Стало страшно в темноте.
— Ну, теперь пропали, — сказал кто-то в темном коридоре.
— Беда! — отозвался другой голос.
Зое стало еще страшнее. Она сделала что-то ужасное. Все узнают, и… что тогда?
Глотая слезы и держась за стены, она пробралась в раздевалку. «Уйти скорей, пока не узнали». На улице ветер освежил ее пылающее заплаканное лицо. В распахнутом пальто она побежала к воротам. У ворот взбирался на столб Леша, механик, рядом стоял сторож Кузьма, кутаясь в тулуп. Они не заметили, как Зоя проскользнула в ворота. Ее обступил темный, страшный лес. Лохматые елки на опушке гнулись и махали ветками, как живые. Заскрипела сосна. Высоко в ветвях пискнула птичка.
Страшно!..
Куда же бежать?
Дорога на станцию шла через лес. Оступаясь и падая в сугробы, испуганно озираясь по сторонам, Зоя побрела вдоль забора школы в темноту.
Блеснуло два зеленых огонька.
Сердце у Зои дрогнуло, и что-то будто оторвалось внутри. Она облизнула пересохшие губы. Огоньки двигались прямо к ней. Зоя, всхлипнув, присела и уцепилась за забор. Расширенными зрачками она всматривалась в темноту. «Фр-р!» Кто-то фыркнул и перелетел через нее. Мелькнул хвост.
«Мя-а-у-у!» басом замяукал страшный зверь.
Кот! Дрожащая Зоя нерешительно пошла вдоль забора.
Где-то совсем близко завыла собака, а может… волк? Стуча зубами, Зоя бросилась обратно, пролезла в лазейку и прямиком по снежному полю — в живой уголок.
— Зо-оя! Зо-оя! — донесся встревоженный голос Марьи Павловны.
— Зо-о-оя! — с другой стороны кричала, кажется, Феня.
Ищут! Зоя вбежала в живой уголок и забилась под стол. Рядом стояла корзиночка Мика. В темноте кто-то царапался по прутьям. Зоя сунула руку — Мик, живой и невредимый, выбирался из корзины. Она схватила котенка. Вдруг в глаза ей ударил свет от фонаря. На пороге стояла занесенная снегом Марья Павловна.
— Зоя, Зоя! — укоризненно сказала Марья Павловна. — Почему ты убежала? Феня видела, как ты бежала к воротам. Ты испугалась чего-нибудь?
— Да-а, — сказала смущенная Зоя.
— Чего же?
— Когда свет погас.
Марья Павловна повела ее в школу. Леша все еще возился на столбе.
— Скоро ли исправите, Леша? — спросила Марья Павловна.
— Нет, Марья Павловна, — ответил сверху механик. — Провод оборван. Снег-то подтаял вчера на крыше, а сегодня метель. Такая глыба рухнула на провода!
Зоя обрадовалась. Значит, совсем не оттого погас свет, что упало горное солнце. Виноват снег. Она веселее зашагала к школе…
…Но ведь в дежурке валяются растоптанные очки, и все узнают, что это она… Снова Марье Павловне пришлось тащить ее за руку.
В раздевалке горели свечи.
— Где это ты была? — удивилась Персик. — Марью Павловну как напугала!
Зоя неохотно разделась и вошла в темный коридор. Навстречу Феня несла зажженную свечу.
— Феня, — крикнули из столовой, — иди скорей!
— Сейчас, в дежурку свечу отнесу.
— Дай мне, — подскочила Зоя.
— На́, не урони.
Феня побежала к столовой, а Зоя с бьющимся сердцем вошла в дежурку. Аппарат лежал на боку, рядом — изуродованные очки. Она подняла тяжелое горное солнце, схватила очки и быстро замела платьем осколки под шкаф. Совсем близко зашаркали тапочки. Зоя метнулась к окну.
Идут! Куда же, куда?
Она выхватила хризантемы из вазы и бросила туда очки. Вода булькнула. Зоя выглянула — это прошла Феня. Из столовой бежали ребята.
— Где ты была Зоя? — удивилась Сорока. — Тебя Марь-Пална искала.
— В живом уголке.
— А у нас свет погас. Как страшно было! Ребята кричали.
— Иди, Зоя, ужинать, — позвала Марья Павловна и пошла наверх к ребятам, захватив Сороку.
— Пора, пора спать.
Клавдия Петровна вошла в спальню, поправляя седую прическу, когда девочки уже лежали в постелях. У. Зои дрогнули ресницы.
— Спите, — сказала Клавдия Петровна, потушила свечи и вышла.
Девочки затихли.
«Знает про очки или нет?» думала Зоя, прислушиваясь к ровному дыханию спальни. Вот рядом свистит носом Ида Мартышка. Она всегда так. Как будто у нее свистулька в носу. Зое не спалось. Захотелось пить. Она слезла с кровати. В коридоре горела свечка. В умывалке кто-то тихо разговаривал. Зоя пила воду и прислушивалась.
— Не знаю, что мне с нею делать!
«Это Клавдия Петровна», узнала Зоя.
— Жаль девочку. Понимаете, вся спина в синяках. Ну, и стесняется в душ ходить. Я сказала девочкам, что она освобождена от душа.
— А как же завтра с баней устроитесь? — спросила Марья Павловна.
— Я ее после всех велю вымыть.
Сконфуженная Зоя юркнула под одеяло. Вот почему никто не пристает к ней с душем! И Мика Клавдия Петровна не трогала. Просто он заполз куда-нибудь. А она растоптала очки. Зое стало стыдно. Она укрылась с головой одеялом и вспомнила, как Феня говорила другой няне про Клавдию Петровну: «Не злая она, только строгая и порядок любит. Говорит мало, дак горе у нее большое — трех сынов на войне убили, а так она добрая старуха, только сразу не узнаешь».
