Геннадий Киселев - Кулисы, или Посторонним вход разрешен!
Я робко поднял руку.
— Костя, значит, двойку по алгебре можно получить, на сбор металлолома не пойти, урок пропустить, главное — искусство?
— Вот теперь я тебя узнал, — неизвестно чему обрадовался Костя, — ты самый любознательный пионер в нашей школе. Кроме тебя мое объявление не вызвало сомнений ни у кого. Только не кажется ли тебе странным, о любознательнейший из пионеров, что искусству в жертву ты готов принести школьные интересы, а не футбол, кино и прочие развлечения? Подумай над этим.
Я задумался над этим, и мне действительно это показалось странным.
— Быстро ты все понял, рад за тебя, — сказал Костя, — А вы запомните: лень, плохая успеваемость, недисциплинированность — вот чем вам придется пожертвовать для искусства. Ответы на четыре, пять, наши репетиции должны отныне стать смыслом вашей жизни. Ясно?
Мы закивали.
— Завтра в одиннадцать утра буду читать сказку. Сейчас идите домой и учите уроки. Дневники буду проверять лично.
Выучить уроки перед читкой сказки я не успел. Вечером помешал телевизор. Утром, пока я проснулся, пока поел, пока раскачался — пришла пора идти на читку. Оставалось выбирать: уроки или искусство. Я выбрал второе. И чуть не влип. У самого порога меня перехватила мама, у которой сегодня был отгул.
— Опять на каток? Уроки кто будет делать?
— Какой каток? — оскорбился от подобного подозрения я.
— Нечего кривляться, — мама погрозила мне пальцем. — Разве не тобой было дано торжественное обещание исправить тройку по алгебре, полученную в первой четверти, на твердую четверку во второй? Эта четверка, если мне не изменяет память, была нам с папой обещана в качестве новогоднего подарка.
— Мама, — проникновенным голосом сказал я, — я готовлю вам этот подарок, правда с чужой помощью. Вчера после двойки, которую поставила мне Галина Андреевна, я понял: своими силами мне не обойтись.
— Двойку… Вчера… — мама растерянно посмотрела на меня. — И ты так спокойно об этом говоришь?
— Я говорю об этом спокойно потому, что вчера же лучшие ученики класса поклялись не оставлять меня в беде. Они будут заниматься со мной дополнительно. Представляешь, вместо того, чтобы играть в футбол, ходить в кино, да просто тратить свое свободное время на развлечения, они будут тратить его с сегодняшнего дня на меня.
— Ах, вот как, — облегченно вздохнула мама, — я не знала, что у тебя такие хорошие друзья, — она виновато улыбнулась, — Это меняет дело. Передай, пожалуйста, своим друзьям мою благодарность. — Мама поцеловала меня.
— Обязательно передам, — я вышел за дверь. Но, честно говоря, мне было стыдно перед мамой, и на душе у меня заскребли кошки. Но что мне было делать, если искусство требовало жертв? Я отправился слушать сказку.
Сказка понравилась всем. Каких только ролей в ней не было! Принц, принцесса, Новый год, обжора, Бармалей, Снегурочка, Дед Мороз, сказочник и еще много-много. Принцессой Костя сразу назначил девочку по имени Алька. Я такой красивой девочки еще никогда не видел. Косы у нее были прямо сказочной длины. А своими пушистыми ресницами она так томно хлопала, что мне сразу захотелось стать принцем. Алька заявила Косте, что для искусства готова отрезать косы и перекрасить волосы в голубой цвет. Костя ее жертвы не принял. Он сказал, что будет решать принцессу в русском стиле с косой. Как он ее собирался решать, никто не понял, на всякий случай все посмотрели на меня. Я поднял руку.
— Решать образ означает, что актер, играющий роль, должен играть ее так, как нужно для спектакля, с учетом его индивидуальности. Понятно? — спросил Костя. Все опять посмотрели на меня.
И хотя риск выглядеть балбесом в Алькиных глазах был велик, я решил разобраться в этом вопросе до конца. Хватит с меня алгебры. Там мне дорого обошлась стеснительность. Нет чтобы честно сказать Галине Андреевне с первых дней, что я ничего не понимаю! Я же сидел на уроках с умным видом, пропуская мимо ушей очередной новый материал, и в конце концов пришел к тому, что абсолютно ничего не знаю.
— Приведи, пожалуйста, какой-нибудь пример, — выдавил я из себя. — Чтобы яснее было, — покраснев, я украдкой посмотрел на Альку. Ну кто поймет этих женщин? Она смотрела на меня с благодарностью.
И тут Костя для чего-то начал пересказывать содержание и так хорошо нам известного фильма «Василиса Прекрасная». Я кивал головой в такт речи, пока он неожиданно меня не спросил:
— Как ты думаешь, Змеи-Горынычи когда-нибудь водились на свете?
Я фыркнул. Нашел, мол, ребенка.
— Только в сказках.
— Сказка ложь, да в ней намек, — хитро посмотрел на меня Костя. — А кого в этом фильме, да и вообще в русских сказках олицетворяет Змей-Горыныч и прочая нечисть?
— Завоевателей, — неуверенно сказал я.
— Правильно мыслишь. А Иван — крестьянский сын — это собирательный сказочный образ русского человека-пахаря и воина-богатыря, готового постоять за Матушку Русь в лихую годину. И если мы допустим, что Змей-Горыныч — это образное решение татаро-монгольского нашествия, то их битва с Иваном — крестьянским сыном — это образное решение Куликовской битвы. Вроде бы сказочка: змей, богатырь, баба-яга, а на самом деле за каждым героем — определенный образ. А вот как этот образ создается — это уж дело режиссера с артистом. Понятно?
Все это было пока очень сложно для меня, но в целом я понял, что хотел сказать Костя. Я ведь тоже создаю образ веселого, беспечного человека, когда несу домой в дневнике очередную двойку по алгебре и на душе у меня скребут кошки. Я поспешно закивал головой. У меня к Косте было еще одно, более важное дело. Мне хотелось попросить его, чтобы он решил меня в образе принца, хоть в турецком стиле. В своем желании, как сразу выяснилось, я оказался не одинок.
— Ну, они — понятно, — выслушав, сказал Костя, — но ты бы, Серёжа, мог сыграть превосходного Бармалея. Ведь Бармалей — импульс, порыв, никогда заранее нельзя предсказать, как он поступит. Это в твоем ключе, ты сумеешь сделать своего героя смешным и разнесешь в пух и прах его отрицательное обаяние. Принц слишком трафаретен, слишком традиционен для тебя. В роли принца ты будешь просто нелеп.
Я хотел быть принцем, пусть даже нелепым.
— Хорошо, — после некоторого раздумья согласился Костя, — устроим еще один конкурс. Чем черт не шутит. В конце концов в каждом из нас должен сидеть принц, иначе Золушкам не для кого будет терять башмачки. К следующей репетиции вся сильная половина должна выучить стихотворение о любви и прочитать его вслух для меня и будущей дамы сердца. Ее мнение тоже будет учитываться. Не хочу оказывать на вас давление, но лучше всего в этом вопросе разбирались классики: Пушкин, Лермонтов, Есенин. Дерзайте!
Дома я долго и с уважением перелистывал Пушкина, потом наугад прочел одно стихотворение Петьке.
— Годится, — деловито сказал он, — только ты еще одно выучи.
— Зачем? — не понял я.
— На всякий случай, — пояснил Петька, — кто-нибудь лучше тебя расскажет, а ты как выдашь им второе.
Петькина мысль мне понравилась, и я потянул с книжной полки Лермонтова. Репетицию Костя начал с вопроса:
— Конкуренты к борьбе готовы?
Мы никак не отозвались на его вопрос, и он поставил его по-другому:
— Кто выучил? Выходи, потрясай.
Я приготовился поднять руку, но видел, что никто из наших мальчишек не сделал даже слабой попытки потрясти, и остался сидеть с неподнятой рукой. Меня могли посчитать выскочкой.
— Дела, — сказал Костя.
— Не учел психологического фактора, когда давал вам задание на дом. Это же вне вашей школьной программы. Даже Серёжа в парту уткнулся.
— Костя, — поднялся Петька, — можно я первый раз рот открою? — И, не дожидаясь его согласия, показал на меня. — Он выучил стихотворение.
— Это правда? — спросил Костя.
— Правда, — ответил я.
— Чего же ты молчишь?
— Я и так слишком часто выскакиваю вперед, — В данном случае вперед надо рваться. Выходи.
Я вышел.
— Надеюсь, не Крылов? Ну-ну, шучу, — сказал Костя, увидев мое обиженное лицо.
— Начинай.
Я начал:
— Я вас любил, любовь еще, быть может,В душе моей угасла не совсем.Но пусть она вас больше не тревожит,Я не хочу печалить вас ничем…
— Кто тебе помог выбрать это стихотворение? — спросил он, когда я закончил читать.
— Никто, сам выбрал, оно что, не о любви? Я могу еще прочесть, я два выучил.
— Не суетись, — успокоил меня Костя. — Оно о любви, о самой настоящей любви. А что скажет ее Высочество? — обратился он к Альке.
— Не знаю, — Алька с сомнением посмотрела на меня, — Может, кто-нибудь еще почитает? — ей явно было обидно, ради нее постарался я один.
— Справедливо, — согласился Костя, — кто следующий?
