Геннадий Киселев - Кулисы, или Посторонним вход разрешен!
Бабушка постучала, последовало разрешение, мы вошли, поздоровались, и я тут же спрятался за ее спину. А кто бы не спрятался? Сидит перед зеркалом худой, до трусов раздетый старик и мажет свой абсолютно лысый череп, лоб, щеки, подбородок, уши какой-то темной жидкостью.
— Бабушка, — еле слышно спросил я, — что он делает?
— Гримируется, — взъерошила мне волосы на макушке бабушка.
— Во флаконе у него морилка. Вот он сейчас намажется и станет настоящим загорелым разбойником, хотя и без морилки он тоже не краше.
— А как он потом отмоется?
— Водой, мамочка, водой, — неожиданно басом сказал старик, — в старое время на такой грим меньше двух бутылок пива не жалели, а теперь водой приходится омовение совершать.
— Не пугай ребенка, чертушка, — погрозила пальцем ему бабушка, — все-таки внучка на тебя привела посмотреть.
— А чего на меня глядеть? Дай я его, мамочка, подчерню. Нам как раз арапчонок в этом спектакле требуется. Вася Круглов заболел.
Я тихонько потянул бабушку за дверь.
— Никак испугался? — спросила меня бабушка, когда мы пришли в ее комнату.
— То-то, Иван Михайловича даже директор наш побаивается. Язвительный мужик.
— А чего он тебя «мамочкой» зовет? Какая ты ему «мамочка»? Ты же папина мама.
— Папина, папина, — успокоила меня бабушка, — а «мамочкой» он всех зовет. От старого театра это выражение у него осталось. От теперешних актеров такого не услышишь, — бабушка еще раз вздохнула.
Мне почему-то стало жаль старика Щеглова, и я тоже вздохнул в своем углу.
— Серёжа, — спохватилась бабушка, — кулисы-то поди уж повесили.
— Как повесили? — в отчаянии воскликнул я, — Ты же обещала! Должен я, наконец, узнать, что это такое?
— Без паники, — оборвала меня бабушка, — а ну скорее в зал.
Но мы успели. Кулисы еще только начинали вешать. И делалось это на удивление просто. Сверху опускали железные перекладины, штанкеты, как мне потом объяснила бабушка, к ним привязали кулисы, и перекладины взмыли вверх. Вскоре вся сцена стала бело-голубого цвета. А потом откуда-то подул ветерок. Кулисы вдруг выгнулись парусами, и сцена сразу превратилась в огромный фрегат. Казалось, он ждал только команды капитана, чтобы отправиться в далекое плавание, и я почувствовал, честное слово, почувствовал, как палуба заходила у меня под ногами! Я даже схватил бабушку за руку.
— Бабушка, а они волшебные, эти кулисы, честное слово, волшебные!
Командой капитана прозвенел третий звонок. Бабушка провела меня в зал, посадила на свободное место и исчезла. Спектакль начался. «Эспаньола» раздула паруса, и я вместе с Джимом Гокинсом отправился на поиски острова сокровищ…
В антракте я бегом бросился к бабушке. Мне очень хотелось, чтобы она познакомила меня с мальчиком, который был Джимом Гокинсом. Конечно, у этого Джима родители — актеры, иначе кто б его взял на такую замечательную роль? Но все равно он играл здорово. Я услышал его голос, он доносился из-за двери, на которой было написано «Комната отдыха», и остановился у этой комнаты, не решаясь войти. Но потом все же взялся за ручку — и замер, пораженный увиденным…
Шляпы, пистолеты, абордажные сабли вперемешку лежали в углу, как совершенно никому не нужные вещи, а их владельцы — «коварные пираты» и «бесстрашные моряки», — сняв парики, вели между собой разговор, который можно услышать от моего папы, мамы, от нашей соседки тети Паши. И все же главный удар был впереди. Только я собрался подойти к Джиму, как увидел, что он начал вытаскивать из волос девчоночьи шпильки, а потом схватил себя за макушку и дернул так, что у меня потемнело в глазах, а ему хоть бы хны. Дерет себя за волосы да еще зубы скалит. Я зажмурился, тряхнул головой; может, на меня такое впечатление спектакль произвел, и мне это мерещится… Но когда я открыл глаза, то увидел, как по его плечам рассыпались невесть откуда взявшиеся длиннющие рыжие волосы.
И тут я все понял. Джим Гокинс оказался не мальчишкой, он женщина! Женщина-артистка. Я тихонько закрыл дверь и побрел в фойе. Смотреть спектакль дальше расхотелось.
Потом мы собирали реквизит, и бабушка все время спрашивала, что со мной? Но я только пожимал плечами в ответ. Но когда дома я отказался от обеда, бабушка не выдержала.
— Это что за фокусы такие? Мы с тобой сложный спектакль провели, вечером опять в театр, а много наработаешь на голодный желудок?
— Не пойду вечером в театр, — угрюмо сказал я.
— Не пойдешь? — губы у бабушки задрожали. — А это, друг мой, как угодно. Неволить тебя никто не собирается. Только позволь узнать, почему?
И тут я разревелся. Бабушка сразу засуетилась вокруг меня со стаканом воды. Мне было стыдно: взрослый самостоятельный человек, пятиклассник, а ревет белугой, как какая-нибудь детсадовская девчонка. Но я ничего не мог с собой поделать. Наконец я успокоился, выплакался, покорно выпил воду и, всхлипывая, заявил:
— В театр больше не пойду Там все неправдашное, ненастоящее. И твой реквизит, и артисты! Они только прикидываются пиратами. Вруны.
— Чем же они тебе не угодили? — непритворно удивилась бабушка.
— Прикидывались героями, а сами про колбасу, про всякие покупки друг с другом болтали. А на Джима вообще смотреть противно было. Вот у нас в театре мальчишки мальчишек играют, пусть даже такие, как Шурка Буров, но все равно мальчишки!
— Вот оно что, возле «комнаты отдыха» дежурил? Так, так… — Бабушка села рядом со мной и неожиданно спросила: — А ты сам во что любишь играть?
— В путешественников… — помедлив, пробурчал я. — А при чем здесь мои игры?
— А когда играешь в путешественников, ты бываешь настоящим путешественником или нет?
— Ну… настоящим… — пожал плечами я.
— А без «ну» нельзя?
— Настоящим, — раздраженно я сказал. — А что?
— А то, что артисты, когда играют, тоже бывают самыми настоящими моряками, летчиками, разбойниками. Только между тобой и артистами есть разница: ты играешь по-настоящему для собственного удовольствия, а они играют по-настоящему для людей. Это у них работа такая — играть.
— Так они что, играют в работу?
— Нет, они играют на работе. Ведь то, что Джима играет наша Раечка, а не Игорь или Вова, ты разглядел только в курилке, так?
— Так!
— До этого разве была она похожа на девчонку?
— Нет.
— Значит, она играла самого настоящего мальчишку и делала это очень здорово. А теперь вспомни, какой сегодня день?
— Воскресенье, нечего и вспоминать.
— «Нечего и вспоминать», — передразнила она меня. — А в театре уже прошел один спектакль! А вечерний? А в праздники?
— Странная профессия… — недоуменно сказал я. — И кто их заставляет?
— То-то, что никто, — рассмеялась бабушка. — Однако попробуй предложи им какую другую профессию? Ни за что не согласятся! А ты в рев… Чудак, право… — Она погладила меня по щеке.
Вечером я все же пошел в театр и уснул на стуле за кулисами во время спектакля. В бабушкину комнату меня отнес на руках старик Щеглов. Бабушка укрыла меня бархатной скатертью и погасила свет.
Сквозь сон я услышал, как она наклонилась надо мной и прошептала:
— Нет, Серёженька, театром ты не заболеешь… Не заболеешь…
А может, эти слова мне просто приснились?
История пятая
Курочка-ряба
И все-таки театром я заболел. Не в Светлогорске. Каждый день ходить с бабушкой на работу надоело, конечно. Я познакомился с соседскими ребятами и с утра до вечера пропадал на речке. В пионерском лагере меня тоже не смогли затащить ни в один кружок. В школе все силы отнимала математика. С ней я так и не смог подружиться. И если по геометрии иногда перепадала четверка, то по алгебре за первую четверть мне чуть не влепили двойку. Во второй четверти на везение рассчитывать не приходилось. Обещанную папе с мамой твердую четверку нужно было заработать собственными руками… То есть своей головой. А она у меня в этом направлении варила очень слабо.
В тот день перед самым концом урока меня вызвали к доске. Я не спеша выбрался из-за парты, и тут в нашу дверь кто-то постучал…
— Войдите, — с неудовольствием повернулась к двери Галина Андреевна.
Она не терпела на своих уроках ничьих посещений, даже директорских.
Я на всякий случай присел.
Дверь распахнулась, и в класс ворвался Костя Доронин из 10 «Б», гордость школы, а в скором времени, возможно, и украшение лучшего театра нашей страны. Правда, какой театр считать лучшим, школа во мнениях расходилась.
Он приветственно поднял руку:
— Здравствуйте, племя младое, незнакомое!
«Младое племя» восторженно загудело в ответ.
Галина Андреевна поморщилась и постучала ручкой по столу, призывая нас к порядку.
