Эдит Несбит - Искатели сокровищ

Ваш дорогой друг

Он принялся лизать конверт и заклеил его так, чтобы этот мальчишка ничего не мог подглядеть по дороге, после чего он написал на конверте «Лично» и только тогда отдал его посыльному. Я-то думал, из этой затеи все равно ничего не выйдет, но через минуту тот мальчишка вернулся — он все еще ухмылялся — и сказал нам:

— Редактор просил вас зайти.

Мы зашли. Нам пришлось куда-то идти по лестнице, по коридору, снова по лестнице, и мы слышали, как внутри этого здания что-то урчит и гремит, а еще очень странно пахло. Мальчишка стал теперь просто сама любезность и сказал, что так пахнут чернила, а урчат и стучат печатающие машины.

Мы прошли несколько коридоров (очень холодных) и добрались до двери Главного редактора, мальчишка отворил ее и пропустил нас вовнутрь. Большая комната была застелена широким и мягким ковром, синим с красным, камин пылал вовсю, хотя едва наступил октябрь. Здоровенный стол со множеством ящиков был завален бумагами, точь-в-точь как у папы. По ту сторону стола сидел джентльмен с небольшими усиками и веселыми глазами. Мне показалось, что он слишком молод для главного редактора — намного моложе нашего папы. Вид у него был усталый, даже сонный, как будто ему все время приходится рано вставать, но глаза у него были добрые, и нам он сразу понравился. Освальд даже отметил про себя, что редактор, скорее всего, умен, а ведь Освальд хорошо разбирается в людях.

— Так, — сказал Редактор. — Значит, вы друзья миссис Лесли?

— Я думаю, мы друзья, — ответил ему Ноэль. — Она дала каждому из нас по шиллингу и пожелала нам счастливой охоты.

— Вот как, счастливой охоты? Который же из вас поэт?

Странный вопрос! Все говорят, что Освальд на редкость крепкий и мужественно выглядящий мальчик для своего возраста. Ну да ладно, обижаться на него не стоило, поэтому я сказал:

— Вот мой брат Ноэль. Это он — поэт.

Ноэль побледнел. Иногда он ведет себя совсем как девчонка, прямо с души воротит. Редактор попросил нас сесть и взял у Ноэля стихи, и начал их читать, а Ноэль становился все бледнее, так что я уже испугался, как бы он не упал в обморок, как уже однажды было, когда я сунул его руку под кран, после того как он порезался стамеской, которая была у меня. Редактор прочел первое стихотворение (про мертвого жука), он встал и повернулся к нам спиной. По-моему, хорошо воспитанные люди так не делают, однако Ноэль решил, что он пытался «скрыть свои чувства», как это бывает в книгах.

Он прочел все стихи подряд и сказал:

— Мне очень нравятся ваши стихи, молодой человек. Я заплачу вам — посмотрим, посмотрим — сколько же я должен заплатить вам за них?

— Как можно больше, — подсказал ему Ноэль. — Мне нужно много денег, чтобы восстановить пришедший в упадок дом Бэстейблов.

Тут редактор водрузил на нос очки и снова уставился на нас. Наконец, он уселся и сказал:

— Неплохая идея. Расскажите-ка, как вы до этого додумались. Вы ведь не откажетесь выпить со мной чаю? Сейчас самое время.

Он позвонил, и тот мальчик вернулся с подносом, на котором стоял чайник и большая чашка, молочник и много еды, и редактор велел ему принести еще один поднос для нас. Мы пили чай с Редактором «Дейли Рекордер», и я думаю, что для Ноэля это было замечательное приключение, хотя я только потом понял, как для него это было важно. Редактор прямо-таки засыпал нас вопросами и мы много чего порассказали ему, хотя, само собой, я не стал излагать постороннему человеку те признаки, по которым можно догадаться об упадке семейного благосостояния. Мы провели у него примерно полчаса и, когда мы уже собирались уходить, он сказал:

— Я напечатаю ваши стихи все до единого — сколько, по-вашему, они стоят?

— Я не знаю, — сказал ему Ноэль, — видите ли, я писал их не на продажу.

— А зачем же? — спросил тот.

Ноэль опять сказал, что сам не знает, просто ему захотелось.

— Искусство для искусства, так… — сказал редактор и вид у него был предовольный, словно Ноэль сказал очень умную вещь.

— Гинея вас устроит? — спросил он.

Случалось мне читать в книге о человеке, утратившем дар слова, онемевшем под наплывом чувств, и о тех, кто окаменел от изумления, восторга или чего-нибудь в этом роде, но я и и не подозревал, как глупо это выглядит, пока не увидел: Ноэль вытаращил глаза, уставился на издателя, и у него и в самом деле отвисла челюсть. Он то бледнел, то краснел, то становился совершенно розовым, и он так и не сумел вымолвить ни слова, поэтому пришлось вмешаться Освальду:

— Я полагаю, это будет здорово.

Издатель вручил Ноэлю гинею и шиллинг и подал руку каждому из нас, но Ноэля он вдобавок похлопал по спине и сказал:

— Веселей, старина! Это первая гинея в твоей жизни, но далеко не последняя. Теперь марш домой, а лет через десять можешь принести мне новые стихи. Только не раньше, ясно? Я беру эти стихи, потому что они мне очень понравились. Но в нашей газете мы стихи не печатаем, и мне придется отдать в другую газету — я уж знаю, в какую.

— А что же вы печатаете в этой газете? — спросил я, поскольку папа обычно читает «Дейли Кроникл», и я понятия не имел, что из себя представляет «Рекордер», мы выбрали его только потому, что у него была такая большая и ярко освещенная контора, и даже часы над дверью.

— Новости, — ответил он, — всякие скучные статьи, заметки о разных Знаменитостях. Разве вы не знаете каких-нибудь Знаменитостей?.

Ноэль спросил его, а кто такие знаменитости.

— Королева и Принцы, и все титулованные люди, и те, кто пишет, поет или играет в театре, и все самые умные, а еще преступники.

— Преступников я не знаю, — сказал Освальд, сожалея, что он не был знаком в с Диком Терпином или Клодом Дювалем иначе как по книгам и потому не вправе пересказать редактору какую-нибудь историю о них. — Правда, я знаю одного человека с титулом — Лорда Тоттенхема.

— А, этот старый безумец-протекционист! Откуда вы его знаете?

— Я не имел в виду, что мы с ним знакомы. Просто он каждый день ровно в три выходит гулять у нас в парке и мчится вперед огромными шагами, а черный плащ развевается у него за спиной, и он без умолку болтает сам с собой.

— И что же он говорит? — поинтересовался Редактор, усаживаясь на свое место и проигрывая карандашом.

— Мы только один раз были достаточно близко, чтобы разобрать слова, и тогда он сказал: — На этой стране лежит проклятие — да сэр — разорение и гибель! — И он помчался дальше, сшибая палкой верхушки кустов, словно они-то и были его врагами.

— А у тебя явный талант описывать, — заметил редактор, — продолжай.

— Вот и все, что я знаю о нем, да, еще он каждый день забирается в самую глубину парка, оглядывается по сторонам и, если никого поблизости нет, снимает свой воротник.

Тут редактор перебил — как все-таки плохо воспитаны взрослые! — и говорит:

— Не слишком ли увлекло тебя вдохновение?

— Это как? — переспросил Освальд.

— По-моему, ты уже начал выдумывать, — сказал редактор.

Тут Освальд выпрямился во весь рост и сказал, что он никогда не был лжецом.

Редактор рассмеялся и сказал, что сочинять историю и врать это совсем разные вещи, но ему важно понять, с чем он имеет дело. Освальд принял его извинения и продолжал дальше.

— Мы как-то раз спрятались в кустах и видели, как он это проделывает. Он снял воротник, надел чистый, а старый забросил в кусты. Мы его потом нашли — самый что ни на есть дешевый, из бумаги.

— Спасибо, — сказал редактор, поднялся, и снова опустил руку в карман. — Ты вполне наговорил на пять шиллингов. Может быть, прежде, чем нам попрощаться, вы хотели бы посмотреть на печатающие машины?

Я припрятал свои пять монет и сказал ему, что мы очень хотели бы. Он позвал другого джентльмена и что-то сказал ему (а что, мы не слышали). Потом он снова сказал «до свидания», а Ноэль, который до сих пор молчал, раскрыл наконец рот и сказал:

— Я сочинил о вас стих. Он называется «Послание Великодушному Издателю». Можно, я вам его запишу?.

Редактор дал ему синий карандаш, и Ноэль уселся за столом редактора и начал писать. Потом он читал мне это стихотворение по памяти.

— Большое спасибо, — сказал издатель — кажется, мне еще никто стихов не писал. Я буду хранить эти строки.

Второй джентльмен почему-то назвал его Меценатом, и мы отправились посмотреть на печатные машины, а в карманах у нас на двоих было фунт и больше семи шиллингов.

Охота и впрямь удалась!

В газете стихи Ноэля издатель так и не опубликовал, но спустя какое-то время мы обнаружили в книжном магазине книжку со всякими рассказами, которую, должно быть, и написал этот полусонный редактор с добрыми глазами. Только ничего интересного в этой книжке нет. Он очень много рассказывает про Ноэля и про меня, только все неправильно, и все стихи Ноэля он напечатал в этой книжке. По-моему, он над ними посмеивался, но сам Ноэль очень рад, что его стихи напечатаны, так что тут все в порядке.