Тамара Михеева - Дети дельфинов
Ткани было очень много. Темно-синие и белые полотнища, целые рулоны, как в магазине «Ткани», куда мы заходили с мамой, приезжая в школу на Большую землю. И откуда? Неужели наш экономный Степанов позволил такое расточительство?
— Это паруса, — со знанием дела сказал Максим. — У вас есть яхты?
— Н-нет… И не было никогда. Да нет, Максим, какие это паруса, просто куча материала, даже формы никакой нет…
— Ха! А думаешь, на больших кораблях не такие полотнища? Еще больше!
Потом мы под чутким Роськиным руководством выметали всю грязь, мыли пол и стены. Притащили из библиотеки стол, который нам отдала мама.
— Максим, ты будешь писать за ним свои научные работы! «Жизнь шуршуна обыкновенного, его размножение на природе и в неволе», «Маленькие шуршунчики, их способности к невидимости»…
Роська разошлась не на шутку. Радость и гордость за брата булькали в ней, и она не могла усидеть на месте.
— Сюда надо полки прибить. Я Лешу попрошу, он нам выстругает. На полки мы будем ставить твои труды! Здорово, да? А тут можно поставить ящики, цветы посадить, они ведь любят, да, Максим?
Мы с Максимом только улыбались и переглядывались. Вокруг сновали туда-сюда шуршунчики, задевая нас мохнатыми невидимыми ушами. Или хвостами. Я то и дело ойкал. Все-таки непривычно, когда что-то невидимое шныряет рядом с тобой.
— Ты их как намагнитил, — сказал я Максиму. — Они же дикие!
— Да нет, просто вы их не знаете! Они добрые и очень быстро приручаются, просто пугливые. Всего боятся. И обижаться умеют.
— Совсем как люди… только невидимые. Не выяснил почему?
— Ну… — Максим в смущении почесал нос, — есть у меня одно предположение… то есть почти наверняка, надо только проверить.
— Расскажи! — потребовала Роська.
— Да я толком еще не понял… ну, вы же видели одного, заметили, какой у него мех?
— Какой? Обычный мех.
— Ну да, но один раз я наблюдал за Репейником и увидел, что, если он чего-то боится, его мех начинает топорщиться, как иголки у ежика, и вот тогда шуршунчик исчезает. Я думаю, что это защитная реакция, как у скунсов или хамелеонов.
— Они что, тоже меняют цвет? Сливаются с окружающим?
— Да нет! Просто их мех, то есть иголки, ой, ну, в общем, что-то среднее… когда мех встает торчком, в волосках преломляется свет и делает шуршунчика невидимым.
— Да ну, это сказки какие-то, — засомневался я.
— Совсем нет. Есть же у американцев самолет-невидимка.
— Так там разве такой принцип? Мне папа про это рассказывал, там по-другому совсем.
— Да? Ну, не знаю тогда, с чем сравнить… Я, если честно, еще не до конца это изучил. — Максим усмехнулся. — Люди думают, что изобретают что-то новенькое, а на самом деле в природе все давно есть.
Движение у наших ног остановилось, будто все шуршуны замерли, услышав слова Максима.
И тут я увидел его! Настоящего живого шуршунчика!!! Серого, ушастого, с темными полосками на спине и коротким пушистым хвостом. Я завопил от радости.
— Тише! — прикрикнул Максим, но было поздно: шуршунчик опять исчез.
— Не надо кричать, — объяснил Максим. — А то они думают, что мы кричим, потому что они страшные или уродливые.
По всему ангару одобрительно зашуршали.
— Ну, они прямо как люди, — развела руками Роська.
— Не исключено, — заметил Максим.
2
Весь следующий месяц Максим занимался шуршунами, целыми днями пропадая в ангаре. Иногда он даже засыпал там, забывал обедать и ужинать. Роська его ругала и стращала всякими ужасами. Но он все равно забывал. Как-то раз Вероника снисходительно сказала нам:
— Вам, милые дети, не понять его рвения. Ведь в вас не горит пламень научных открытий. А если ты, Ярослава Андреевна, так уж беспокоишься, то носи ему еду в лабораторию.
Так мы и стали делать. Роська наливала суп в банку, делала целую гору бутербродов, заливала в термос чай с лимоном, и мы несли все это в ангар.
Максим смущенно говорил:
— Ну что вы… зачем?
Но на еду налегал. В общем, вел себя как типичный ученый, в котором горит этот… «пламень».
Сидели мы у Максима недолго. Шуршунчики оказались очень беспокойными зверьками. Нас они давно уже не стеснялись, становились видимыми, сновали под ногами, забирались на колени, прыгали на плечи, а шум от них стоял такой, что через десять минут Роська начинала стонать:
— Как ты их выдерживаешь? Не мог открыть что-нибудь поспокойнее?
Максим улыбался, а мы спешили уйти. У нас были свои открытия.
На берегу Каменных Крокодилов мы однажды увидели лису. Она тревожно понюхала воздух и ускользнула куда-то в камни. Мы бросились за ней и нашли нору, где было пять пушистых рыжих лисят. Мы не стали их трогать, просто посмотрели и все. Роська тут же захотела себе ручного лисенка.
В одной из бухт мы отыскали грот и играли в пиратов. Роська учила меня нырять с высоты, но у меня ничего не получалось: я не мог перебороть страх. Роська насмешливо щурила свои морские глаза и качала головой. Но я ее не стеснялся: что такого? Она тоже много чего боится.
А однажды… Однажды мы нашли Запретную зону.
В тот день мы с Роськой решили углубиться в Холмы — может быть, удастся разгадать их тайну? Мы шли от Зеленого холма по еле заметной тропинке. В траве шуршали змеи, но на тропинку не выползали, и страшно не было. Ветер гнал легкие облака в высоком небе. Один я никогда не уходил в Холмы так далеко.
— Смотри, — сказала Роська, — тропинка стала шире.
И правда: раньше мы шли гуськом, а теперь могли пойти рядом взявшись за руки. Скоро тропинка переросла в дорогу, по которой не только ходили, но и ездили: огромные колеи темнели с обеих сторон.
— Рось, откуда это здесь?
В траве вдоль дороги лежали в метре друг от друга телеграфные столбы. Мы ожидали увидеть что угодно: второй маяк, старинный замок, потухший вулкан, лошадиные черепа. Но откуда здесь телеграфные столбы?!
— Может быть, Поселок хотели расширять? — предположила Роська.
— Почему тогда так далеко? Поселка-то уже и не видно. И почему следы машин только тут появляются? Будто с воздуха приземлились…
— Инопланетяне? — распахнула Роська желтые от степной травы глаза.
— Ага, пришельцы, — мрачно усмехнулся я, потому что в пришельцев не верил. И тут я увидел ЭТО.
Между Холмов росли деревья. Издалека было не разглядеть, какие именно, но большие, настоящие. Подойдя поближе, мы увидели заросли кустарника и высокую некошеную траву. Зеленый оазис в степной пустыне, обнесенный высоченным забором. Я крепче сжал Роськину руку:
— Пойдем, Рось. Надо разведать.
Роська сдержанно кивнула, и на секунду мне показалось, что я слышу, как стучит ее сердце. Ну и что? Мне самому было страшно.
На распахнутых воротах висела покосившаяся табличка с облупившейся краской: «Не входить! Запретная зона!»
Мы, конечно, вошли. Раньше здесь было, наверное, что-то вроде парка: белели в разросшихся кустах акации две скульптуры (мальчик-рыбак с удочкой и ведром и девушка с караваем), стоял покосившийся турник, в щелях дорожек, выложенных плитками, виднелись остатки клумб, росла трава. Тишина стояла такая, что мурашки по коже бегали.
В гуще деревьев виднелись два дома — бараки, длинные, одноэтажные. Мы с Роськой переглянулись. Вообще-то я бы с удовольствием рванул отсюда и вернулся потом… с Петушковым и Лешей Смелым. Но, во-первых, неизвестно, что скажет (а еще хуже, что подумает) по этому поводу Роська. А во-вторых… ну неужели я правда такой трус? Трусливее девчонки? И ведь в самом деле надо разведать. Потому что в Поселке ничегошеньки об этом не знают, иначе были бы слухи и разговоры. Может быть, мы тоже сделаем открытие не хуже Максима? И для нас соберут конференцию, будут спорить…
Вдруг протяжно завыла… Нет, не собака. Голос был пронзительней, тоньше, совсем одичалый какой-то, жуткий. У меня волосы встали дыбом. В общем, одно мы с Роськой поняли: бегать мы умеем.
Больше мы никогда не углублялись в Холмы и про Запретную зону никому не говорили, как по уговору. Иногда только вспоминали между собой. Раньше там, наверное, проводили испытания. Может, даже ядерное оружие здесь придумывали. Короче, мы с Роськой решили пока туда не соваться. Я попытался осторожно выяснить у папы, что это могло быть, но он совсем не понимал, о чем речь. И в конце концов раздраженно посоветовал поменьше смотреть телевизор. Будто я его смотрю!
3
Так мы и жили целый месяц. Максим — в ангаре-лаборатории со своими шуршунами, мы с Роськой — на вольной воле. Закончилось все в тот день, когда Максим показал нам «Ласточку».
После двенадцати в понедельник мы принесли ему обед и, открыв двери ангара, застыли как вкопанные. Почти весь ангар занимал самолет. Он был маленький, но совсем настоящий, только не железный. Каркас — из дерева и обтянут той самой парусиной: фюзеляж синей, а крылья белой. На носу самолета блестел настоящий пропеллер, между верхними и нижними крыльями примостились два кресла.