Тамара Михеева - Дети дельфинов
— Сережа, — сказала она очень серьезно. — Ты должен познакомить меня с этим человеком. Это ведь он про дельфинов говорил, что у них все, как у людей? И язык, и история, да?
— Да, у него все теории такие… м-м-м… недоказуемые.
— Да? — как-то погрустнела Роська. — А я ему очень верю. Я так же думаю, как он, Листик. Понимаешь, мне кажется, что раньше все было по-другому, раньше люди знали и язык птиц, и деревьев, и зверей — всех-всех! А потом что-то случилось, и они — ну, то есть мы — всё забыли.
— Ну, может быть, — согласился я, хотя сам не очень в это верил.
Если бы так на самом деле и было, то ученые давно бы обнаружили это и доказали. Но спорить с Роськой мне не хотелось. Она хорошая. А когда говорит о чем-нибудь таком, то так воодушевляется, что не согласиться с ней, ну… все равно что сказку у человека отобрать.
Мне же она поверила, когда я рассказал про Холмы! Это было вчера. Мы втроем по маминой просьбе пропалывали морковку в нашем огороде. Я думал: начну рассказывать про Холмы, и все само собой расскажется, но оказалось не так-то просто всё рассказать, все странности, все свои догадки — многое просто не укладывается в слова. Дрожащий воздух, например. Как про него расскажешь? Я боялся, что они не поймут. Поэтому хихикал, как дурак, сам над собой и заикался от неловкости. Но Осташкины слушали внимательно, Максим, правда, так ничего и не сказал, а Роська сказала. Она помолчала, подумала, потом тряхнула косичками.
— Я абсолютно уверена, что ты прав, Листик. Конечно, там кто-то есть. Это те, которые построили Маяк, да?
Максим ходил с нами редко. Вечно у него находились дела: то вещи распаковать, то школьную программу просмотреть и начать нагонять, то Фонд библиотеки изучить, то Веронике помочь… Иногда мы видели, что он один уходит к морю или сидит у Чуда-Юда. Часто бывал Максим и у дяди Фаддея на Маяке. Мы не обижались. Роська говорила:
— Он всегда такой задумчивый. Думает, думает о чем-то, даже и не дозовешься.
А я понял, что можно дружить и с девчонкой, если она такая, как Роська. Роська не хуже меня лазила по деревьям и скалам; нашла брод в речке Янке, мы построили там на берегу шалаш и подолгу сидели в нем, говорили обо всем на свете. А ныряла Роська лучше нас с Максимом вместе взятых. С разбега и с места, с любой высоты, солдатиком и ласточкой. И в воду входила почти без брызг. Я только завистливо вздыхал — мне так никогда не научиться.
Однажды мы втроем купались в Слюдяной бухте, и Роська прыгнула прямо с Хребта Дракона. Мы с Максимом смотрели, как она летит к нам, в воду, и у меня даже сердце остановилось. Роська вынырнула рядом, тряхнула мокрой головой и крикнула:
— Смотрите, что я нашла! Со дна достала…
На Роськиной тонкой руке болталось железное погнутое кольцо. На нем синими искрами сверкали четыре крупные приплюснутые бусины.
— Ух ты… — выдохнул Максим. — Здорово! Дашь одну?
— Только надо кольцо распилить, — кивнула Роська.
— У нас есть ножовка по металлу, — сказал я, мне тоже хотелось бусину, но попросить я не решался.
Роська посмотрела сквозь бусину на солнце и воскликнула:
— Ой, смотрите, внутри дельфин!
И правда, в каждой бусине был силуэт дельфина. Как так сделали? И откуда здесь эти бусины? Что это? Украшение, талисман древнего народа? А что, если этот народ и вправду есть?
2
Дельфины как люди. Они добрые и всё понимают. А когда их гладишь, кажется, что это мокрая надувная лодка, только не резиновая, а будто из шелка, теплая, нагретая солнцем. И они совсем не опасные. Афалине Насте я постоянно язык чешу, ей нравится. Дельфин никогда не обидит человека.
Все это я говорил Роське, потому что она стояла у бассейна и боялась. А ведь я еле упросил Ивана Петушкова пустить нас ненадолго поплавать: Роська меня замучила — так ей хотелось поближе пообщаться с дельфинами. Но теперь застыла на дощатом мостике, опустила глаза и сказала:
— Листик, я боюсь… их.
Максим чуть-чуть улыбнулся и сел на край бассейна, опустив ноги в воду. К нему тут же подплыл могучий Гермес. Чуть поодаль резвились Елка и Настя. Они делали вид, что не замечают меня, хотя раньше, стоило мне появиться у бортика, они высовывали морды из воды и пытались стащить меня в воду.
Роська не сводила с Максима глаз.
— Видишь, Максим не боится, — сказал я Роське.
— Максим храбрый.
— А ты нет?
— А я — нет.
Гермес ткнулся рострумом[1] в коленки Максиму. Максим ойкнул и посмотрел на меня веселыми глазами. Подошел Иван и сказал ему:
— Спустись, он хочет поиграть.
Максим засмеялся и плюхнулся в воду. Роська еле заметно вздохнула.
— Давай, на «три-четыре» — прыгаем, — предложил я.
— Ну… давай…
— Три-четыре!
— Нет! — взвизгнула Роська и отступила.
— Ну, Ро-оська… Чего ты трусишь?
Я резко дернул ее за руку. Мы с шумом упали в воду в полуметре от Максима и Гермеса. Роська шутку не оценила. Она наглоталась воды и еще полчаса на меня дулась. Только когда ласковый и глупый Вавилон позволил ей себя оседлать и провез два круга по бассейну, Роська крикнула:
— Листик, какие они хорошие!
Вот! А я что говорил?!
Мы стали частыми гостями в Зеленом бассейне. В Зеленом, потому что Иван Петушков пускал нас всегда и без нотаций. Не то что остальные! Да и «зеленые» дельфины нравились нам больше других. Иван обучал их всяким фокусам, иногда они показывали целые представления.
— Он дрессировщик? — спросила как-то Роська про Ивана.
— Ну… нет. Он диссертацию по дельфинам пишет.
Но подопечные Ивана были настоящими артистами.
Особенно Настя и Елка. Настя лучше всех прыгала через обруч, а Елка обожала всевозможные украшения. Мы бросали в воду обручи, банты, связанные кегли. Елка подцепляла все рострумом или хвостом и могла целый день носиться с этим по бассейну. Больше всего дельфины полюбили Роську. Наверное, потому, что она лучше нас плавала и могла подолгу выдерживать их игры.
Однажды мы, как обычно, играли с дельфинами, и я вдруг услышал испуганный Роськин голос:
— Максим! Что с тобой?
Я обернулся к Максиму. Он застыл в воде, ухватившись за плавник терпеливого Вавилона, и как-то тупо смотрел перед собой. Я бросил возню с Настей и подплыл к нему.
— Ты чего?
Максим помотал головой и опять уставился перед собой. Мы с Роськой переглянулись.
— Слышите? — шепотом спросил Максим.
Мы прислушались. Где-то рядом раздался шорох, похожий на шуршание полиэтиленовых пакетов.
— А, — махнул я рукой, — это шуршунчики.
— Кто?! — в один голос воскликнули Осташкины. Пришлось объяснять, что звук этот появляется на Лысом очень часто. То в Поселке, то в лесу, то около бассейнов и вольеров, у камней на пристани и даже в домах, а уж в Исследовательском центре от него просто деваться некуда. Источник звука никто найти не смог. Решили, что это какие-то микроскопические жучки или что-то в этом роде.
— Если микроскопические, почему звук такой громкий? — удивился Максим.
— Ну… я не знаю, Максим. Никто этим не занимался, энтомологов у нас нет. Жуки так жуки. Назвали шуршунчиками и перестали обращать внимание. Вроде стрекота кузнечиков. Никому это не интересно.
— Мне интересно, — твердо сказал Максим и ушел под воду: Вавилону надоело бездействие.
Мы поплыли к лесенке.
— Что может быть интересного в жуках, — пожала плечами Роська. — Пойдемте лучше посмотрим Холмы, про которые Листик рассказывал. Пойдем, Максим?
— М-м-м, — помычал Максим, — идите одни, я лучше почитаю.
— Ну Макси-и-им… — умоляюще протянула Роська. А я молчал. Бесполезно Максима упрашивать, даже пытаться не стоит.
3
С этого дня с Максимом что-то случилось. Целыми днями он бродил по Поселку с блокнотом и ручкой, исследовал Камни в Заливе и Слюдяной бухте, доски, из которых сложен причал, даже в Центр пробрался и ходил там с лупой.
— Что он ищет? — спрашивали все.
— Шуршунчиков, — всерьез отвечали мы с Роськой.
Взрослые в ответ ухмылялись или качали головой.
Я тоже не очень-то верил в эту затею. Но вот настал день, когда Максим, запинаясь и смущаясь, поведал нам тайну шуршунчиков. Едва дослушав до конца, мы помчались к Веронике.
— Подождите, подождите, так вы утверждаете…
— Максим утверждает.
— Ах, Максим! — Вероника стала мерить большими шагами комнату. — Итак, Максим, ты считаешь, что этот шуршащий звук издают… животные?
— Да. Обыкновенные млекопитающие.
— Они такие маленькие, что мы их не видим, а только слышим? — предположила Вероника, подняв черные широкие брови. — Что-то вроде микробов? Млекопитающие микробы?
Максим густо покраснел и уставился в окно. Да, не научился он еще разговаривать со своей «невозможной» тетушкой.
