Избранное в двух томах. Том 2. Повести и рассказы [1987, худ. Б. Н. Чупрыгин] - Анатолий Иванович Мошковский

— Понимаешь ты, — продолжал Андрей, — эта мука очень питательная. Как намерзнемся да наголодаемся на скале, блинчики из нее на сковородке печем. Пальчики оближешь! Может, угостить тебя? Век не забудешь…

Бурильщики заулыбались.

Особое расположение к мальчишке почувствовал Юрка, сам еще наполовину мальчишка. Он примерил на лицо Шурки респиратор и приказал: «Дыши, пацан!» Шурка засопел носом, задвигал щеками, вырвался из его рук и закружился по обогревалке, заглядывая каждому в лицо. Потом Юрка выклянчил у Гришакова — ох и скуп же был он на «взрывматериал»! — кусочек бикфордова шнура, толстого, черного, с пороховой ниткой внутри, поджег его и держал в руке до тех пор, пока тот, шипя и брызгаясь, не догорел до пальцев, и бросил его на печурку.

Шурка был в восторге.

— Еще! — крикнул он, взмахнув длинными рукавами стеганки.

— Хочешь в классе поджечь? — спросил Зимин.

— Ага! — блеснул глазами Шурка. — Вот смеху будет!

Симакин перестал сосать в своем углу заячью косточку и мрачно посмотрел на Шурку.

— Дядя Коля, — сказал Зимин, — у тебя глина для запыжовки шпуров не кончилась?

— Да осталось немного, — ответил взрывник.

— Давай ведро.

Гришаков подвинул ногой железную бадейку.

— Вот что, — сказал Зимин Шурке, — хочешь быть взрывником? Я так и знал. Так вот тебе задание: сбегай и достань нам глины. Хоть умри, а достань. Понял? Чтобы из пробуренных в скале скважин взрывчатка не вылетала, а ломала камень, их нужно хорошенько забить «огурцами» из глины. Ясно?

— Ясно! — отчеканил Шурка и даже приложил руку к ушанке.

— Выполняй.

— Есть выполнять!

Тут в разговор вмешался Юрка:

— Я ему покажу, где легче брать. У нас с Федором есть свой маленький карьер. Зачем напрасно в снегу конаться? Попробуй узнай, где скала, где земля, а где глина.

— Это он сам решит, — сказал Зимин.

Шурка убежал, захватив ведро, ломик, лопатку и кайлу.

— Ну и парень у тебя, — сказал Зимин, — у меня двое, еще от земли не видно, а выросли бы такими, как твой, — других и не пожелаю…

— Хорош, когда спит, — буркнул Симакин.

— Нет, я не шучу! Ему сколько? Одиннадцать, не больше, а уж видно, что человек… Ну, а если и есть какие грешки, тут уж ты ушами не хлопай, отец. Убедить можно, поймет. Душа у него человечья.

— Ладно уж, чего там… — сказал Симакин, вытирая о бумагу руки.

Бурильщики ушли на скалу, Симакин — к будке. Он еще хмурился, но теперь все вокруг словно изменилось: и ветер не так жег щеки, и компрессор стучал без перебоев, и шланг почему-то ни разу больше не соскочил.

Когда Зимин зашел в домик погреться, Шурка уже убежал на лыжах в поселок, но в ведре у печки оттаивала глина.

Это была отменная красная глина, плотная, клейкая, вязкая, гораздо лучше той, которую брали в своем «карьере» Юрка с Федором: та была с большей примесью песка.

— Добро! — Гришаков довольно пошевелил черными усами, а Симакин почему-то повернулся к ним затылком и скрылся в компрессорной будке.

Домой шли по старой дороге, но Симакин не узнавал местности.

Лес стоял тихий, задумчивый, весь окутанный инеем. Каждую ветку и иголку, каждый случайно уцелевший листок покрыл иней. И все это было так необыкновенно тонко и хрупко, что казалось — произнеси хоть одно слово, и все исчезнет: иней осыплется и погаснет. И Симакин боялся произнести это слово.

Он шел молча, неслышно, и в душе его творилось что-то новое, странное, словно он впервые в жизни увидел иней.

На закате

Не каждый день бывает такой закат.

Чаще всего солнце уходит с земли незаметно, по-будничному просто, как уходит вечером намотавшийся за день работяга с карьера, лесосеки или автобазы, и никто не обращает на него внимания.

Не такой закат был сегодня.

Огромное малиновое солнце садилось за Ангару, в леса и сопки, охватив своим огнем полмира. Зеленоватые облака, плотные, многоярусные, какие можно увидеть только в Сибири, вспыхнули ярчайшим пламенем, нестерпимо резким, тревожным, бушующим. Смотреть на них было больно. Ледяные торосы на реке, громоздкие и по-полярному безмолвные, минуту назад темневшие в сумраке, вдруг зажглись, заполыхали тяжелым пламенем; загорелись белые снега, зашатались от летучего пламени таежные сопки, и даже крутые, обрывистые берега реки, единственно темные в этом бескрайном мире снега, льда и мороза, даже они медленно налились багровым светом.

Андрей, который стоял у самого края скалы и отвязывал от пояса веревку, казался неправдоподобно красным, почти огненным.

— Долго еще ждать? — крикнул он вниз. — Сматывай…

— Я сейчас, минутку… — донеслось откуда-то из-под ног Андрея, из холодного сумрака скалы, не освещенной закатом и казавшейся угрюмой и мрачной.

Там, на узкой каменной площадке, полусогнувшись, стоял Юрка и бурил в скале шпур. Бур упруго бил, крутился, обдавая парня пылью, и все тело его дрожало от коротких частых толчков.

Андрей собрал веревку в кольца.

— Юрка, я пошел.

— Погоди, Андрюха! — опять долетело из-под ног.

Юрка выключил буровой молоток, и вокруг стало удивительно тихо. Только компрессор стучал и гнал по шлангу вниз сжатый воздух. Юрка стащил с лица душный респиратор — на щеках остались красные полоски от резиновых ремней, глотнул свежего воздуха, и у него слегка закружилась голова. Потом отряхнулся от пыли, прикрутил двухпудовый молоток к веревке и, прикрыв ладонью глаза — так ярко полыхал закат, — поднял голову.

— Тащи!

Молоток медленно пополз вверх, вздрагивая на буграх и в расщелинах.

Лезть вслед за ним было опасно, и Юрка терпеливо ждал внизу.

Нельзя сказать, что Юрка поссорился с Андреем, но дружба их в последние дни слегка пошатнулась. Андрей был парень рассудительный, красивый, независимый, знал себе цену, а Юрка был доверчив, горяч. Большими восторженными глазами смотрел он на бригадира, и его привязанность не знала границ. Когда у Зимина гасла папироса, Юрка торопливо лез за спичками; когда бригадир полдня молчал и ходил с насупленными бровями, у Юрки тоже не было никакой охоты разговаривать, а брови его сами по себе сходились на переносье. Видя все это, Андрей как-то сказал Юрке:

— В денщики бы тебе к нему. Сапоги чистить…

Юрка взорвался и наговорил Андрею много такого, чего никогда и не думал про него. С тех пор все и началось. И сейчас Юрка ни за что не просил бы его обождать, но не мог же он один втащить буровой молоток на скалу.

Тогда молоток скрылся за краем скалы, наверх полез сам Юрка. Сотни раз подымался и опускался он по этой щербатой от трещин и выступов,