У царя Мидаса ослиные уши - Бьянка Питцорно
Синьор Карлетто, сидевший в четвёртом ряду, побледнев от негодования, стыда и попрания семейной чести, сердито бросил жене:
– Ты знала?
– Кто, я? Да я бы скорее заперла её на складе, чем разрешила так себя позорить.
– Смотрите, она ещё и губы подвела! Может, мне столкнуть её со сцены? – предложил Пьерджорджо.
– Брось, ещё не хватало устраивать скандал. Что сделано, то сделано, – нехотя пробурчал отец.
– Но потом кое-кто за это заплатит, – пообещала мать.
– Клара, Кларочка, ты что, не слышишь? Тебя мама зовёт! Беги скорее в сад, узнай, чего она хочет, – сказала Лидия, обращаясь к своей любимице.
Этой реплики не было в пьесе. Ирен озадаченно взглянула на синьору Дередже, но та положила ей руку на плечо и буквально вытолкала со сцены.
Вошедшие зять старого Андраде и дворецкий произносили свои реплики, старику становилось всё хуже – в общем, актёры продолжали играть, сокращая паузы и пропуская то, что касалось Клары и её матери.
– Что случилось? Где Лалага? – забеспокоилась Тильда, которая знала пьесу и понимала, что происходит что-то странное.
– Отец! Отец! – раздался через несколько минут крик Консуэло Андраде, в замужестве Морейра. Она ворвалась на сцену, волоча за собой малышку Клару, которая за это время успела переодеться: вместо кружевного платья на ней теперь красовались футболка и рыбацкие штаны. Арджентина в кабине грузовика, поставив рекорд скорости, даже заплела ей две тугие косички: они развевались на ветру, но, по крайней мере, больше не закрывали лицо.
Семейство Карлетто немного расслабилось: в такой одежде Ирен вряд ли смогла бы продемонстрировать свои бедра.
– А Лалага? Что случилось с Лалагой? – перешёптывались зрители: кто, как Пау, в тревоге от необъяснимой подмены, кто из чистого любопытства.
Тебе тоже интересно, читатель? Тогда знай, что Лалага в это время лежала в кабине грузовика в шерстяном свитере поверх трусов и майки, а Адель гладила ей лоб своей прохладной ручонкой.
– Я заварила тебе ромашки, – сказала синьора Дзайас, протягивая чашку.
– Нет, спасибо. Если выпью хоть что-то, меня стошнит, – жалобно прошептала Лалага.
– Должно быть, это ветер. Или давление подскочило. Бедняжка, – сочувственно сказала синьора. – И надо же этому было случиться именно сегодня, когда твоего отца нет!
– Не волнуйся. Скоро всё пройдёт, – Лалага с трудом сдерживала смех при мысли, что играет сейчас куда убедительнее, чем на сцене. На самом деле её вовсе не тошнило: она притворялась, чтобы уступить место Ирен.
Подруги дождались самого последнего момента, чтобы режиссёр уже не мог заменить Клару кем-то другим. Было без четырёх минут девять, когда Лалага, согнувшись пополам, простонала:
– Ой, живот! И голова кружится! Боже! Не могу терпеть! Мне плохо, очень, очень плохо! Я даже стоять не могу! Живот! Принесите тазик, меня сейчас вырвет!
– Скорее позови Адель! Скажи, пусть наденет платье с оборками, – взволнованно приказал режиссёр Арджентине. – Будет сегодня не сиротой, а Кларой. И чтоб немедленно шла на сцену! Беги найди её! Где эта презренная нахлебница?
Но Лалага знала, что Адель, чей выход предстоял только в четвёртом акте, пошла в последний раз поглядеть на уже сложенную тележку торговца сладостями: вдруг, пока тот рубил небольшим топориком нугу, остались кусочки, которые нельзя продать, но можно подарить – например, ей.
– Не стоит. Ирен знает роль даже лучше меня, – сказала больная, быстро стаскивая платье через голову и передавая его подруге. – Правда, Арджентина?
– Да, папочка, она и правда очень хороша, – подтвердила девушка. – А публика будет только рада, если мы задействуем девочку из Портосальво.
– Тогда одевайте её побыстрее, и да поможет нам Бог!
А на тот странный факт, что Ирен накрасила губы помадой того же цвета, что и Лалага, никто из актёров внимания не обратил.
Глава шестая
Спектакль имел огромный успех, даже несмотря на отсутствие декораций, взъерошенные волосы актрис и громкие возгласы актёров, вынужденных перекрикивать порывы ветра. Даже самые придирчивые отдыхающие, вспоминая о нём впоследствии, признавали, что нечасто так веселились.
Люди попроще были тронуты печальной судьбой Альбертино и Марианны, самоотверженностью Анны-Глории. Никола Керки сопровождал каждую реплику старика Андраде словами:
– Стыдись, капиталистическая свинья! – а когда юная Анна-Глория сбежала в
