Сергей Алексеев - Великие битвы великой страны
– Здоров я, ваша светлость.
– Нет, нет. Это вам кажется, – отвечает Кутузов. – Вам лечиться, батенька, надобно. Непременно лечиться. Немедля, прямо сейчас. Сию же минуту. Поезжайте-ка, друг мой, в Калугу. Там воздух для вас полезный.
И отправил его в Калугу. Тут же позвал адъютанта, потребовал лист бумаги и сел писать письмо государю.
«По случаю болезненных припадков генерала Беннигсена и по разным другим обстоятельствам, – писал Кутузов, – предписал я ему отправиться в город Калугу… – Фельдмаршал задумался. Написал: – О чем счастье имею вашему величеству донести».
В то время, обращаясь к царю, обычно писали «счастье имею» (мол, обратиться к вам). Вот и использовал Кутузов такую форму. А сам, конечно, имел в виду другое. Фельдмаршал был счастлив, что выпроводил наконец Беннигсена. Пусть себе ломает царь Александр голову, о каком тут счастье ведется речь.
Четыре гусара
Четыре гусара. Веселых гусара. Четыре друга отправились в русский поход. Смеялись гусары, шутили гусары:
– Подумаешь, русский поход!
Прошли они Неман, в Витебске бились, блуждали в смоленском огне. Смеются гусары:
– Война есть война!
На Багратионовы лазили флеши.
Шутят гусары:
– Флеши есть флеши!
Однако время не знало шуток. Грозный приблизился час. Побежали французы домой.
Не унывают гусары. Четыре гусара. Веселых гусара. Старинных четыре друга.
– Домой так домой!
Голод пошел по войску. Крошки съестного нет.
– Что нам голод! – смеются гусары. Принялись есть лошадей.
Съели первую.
Трое едут – четвертый идет пешком.
Съели вторую.
Двое едут – двое идут пешком.
Съели третью.
Один едет – трое идут пешком.
Съеден последний конь. Остались они безлошадными.
Идут, не унывают гусары. Четыре гусара. Веселых гусара. Четыре надежных друга.
Однако чем дальше, тем хуже и хуже. Голод есть голод. Истомились мои гусары – хоть кости свои глодай.
Переглянулись гусары. Прошла минута. Прошла вторая. Может быть, больше. Кто их тогда считал?
И вдруг исчезли, пропали, как сон, гусары. Словно и вовсе их свет не видал.
Что за чудо?! Где же гусары? Четыре гусара. Веселых гусара. Верных четыре друга.
Съели друг друга гусары.
Изысканные манеры
Отступает французская армия. Снегом весенним тает. Редеют полки, исчезают роты. В батальонах – по двадцать душ.
После Красного без оглядки бежит неприятель.
Река на пути французов. Белорусских полей красавица – знаменитая Березина.
Берега низкие, ровные. Далекий открытый вид. Снегом поля занесены. Правда, река еще не замерзла. Льдины, как стаи, плывут.
Подошли, остановились французы. Надо строить мосты.
К Березине вместе с другими прибыл и Поль Шайно. Вот как сложилась судьба француза.
В России в те годы среди богатых дворян было модным приглашать для воспитания своих детей иностранцев. Чаще всего французов. У них манеры изысканны. Язык французский певучий. «Мсье и пардон, бонжур и плезир»[24] – вот какие слова приятные. Потянулся в Россию разный жадный на деньги люд. Брали всех без разбора – лишь бы француз. Явился и Поль Шайно. Был каретником он в Париже. В России стал гувернером.
Неплохо Шайно устроился. Сыт, обут, деньги хорошие платят. Живет под Смоленском в имении князя Нарышкина.
И вдруг война. Наступают французы. Победа идет за победой. Подумал Шайно: «Э, в такую минуту лучше быть в армии. Там скорее богатым станешь».
Вступил он во французскую армию. А так как солдатскому делу Шайно был не очень обучен, определили его в обоз. «Это ничего, – рассуждает француз. – Тут даже оно спокойнее. Будет к тому же богатства на чем везти». В общем, стал он опять каретником.
Приехал Шайно в Москву. А что случилось дальше, вам уже хорошо известно. Покатились французы вспять.
«Э, – соображает обозник, – дело недобрым пахнет». Взял и сбежал он из армии. Снова вернулся к себе под Смоленск. «Ну что ж, опять гувернером буду».
Да только ошибся Шайно. Встретили барские крестьяне его немило. Чуть не убили. Пришлось французу брать ноги в руки, иными словами – бежать. У Березины и догнал он ушедшую армию. Строят французы мосты. Сидит Шайно дожидается. Скорей бы на правый берег.
Сгрудились у Березины остатки французской армии: недобитая гвардия, уцелевшие при кое-каких корпусах обозы, тысячи раненых, тысячи пообмороженных. Столпились солдаты, ждут.
И вот началась переправа. Мосты построены наспех. На чем только держатся! Доски шатаются. Перил – тех и вовсе нет.
Все жмутся к мостам. Все хотели бы в первую очередь. Да нет, пропускают вначале гвардию. Затем отбирают наиболее годных для боя солдат. Остальные – пока дожидайтесь. Идут по мостам солдаты, торопятся. Срываются крайние в воду. Моржами средь льдин ныряют.
Лезет на мост Шайно. Отгоняют его солдаты:
– Куда!
В наряде Шайно гражданском.
– Куда!!
– Я же француз! – голосит Шайно. – Я же ваш подданный. Я же солдат.
Не признают, не пропускают его солдаты.
В это время французов настигла русская армия. Наполеон отдал приказ немедля же сжечь мосты. Бросить остатки армии. Полыхнули мосты пожарищем. Остался Шайно и другие ни с чем.
Заметался Шайно, подлетает к русским:
– Я же ваш! Я гражданский… Я гувернер у князя Нарышкина.
Усмехнулись солдаты:
– Раз гувернер, так зачем же ты здесь?
Подняли ружья. Рванулся Шайно – и в воду с разбегу прыг. Где он погиб, никому не известно. Ближе к тому, ближе ли к этому берегу. Только не выплыл к своим француз. Много французов тогда погибло. И здесь, на земле, и там, в реке. В знаменитой Березине, белорусских полей красавице.
…На следующий день ударили страшной силы морозы.
Два гренадера
Лютует, лютует, лютует мороз. Страхи кругом летают. Сугробы – белым-бело – небо с землей ровняют. Ветер бьет шомполами по полю. Нелегкая выдалась доля: отбились от армии два гренадера. Сидят под сосной, замерзают.
Одеты солдаты во что попало. Давно обтрепались мундиры.
Продувает метель солдат. Мороз как штыком пыряет.
Замерзают, кончают свой век солдаты. Замерзая, вздыхают солдаты:
– Когда бы не эти метели…
– Когда бы не эти морозы…
И вдруг утихли метели. Пропали морозы. Зажурчали ручьи и реки. Солнце огнем взошло. Расправили плечи солдаты. Лица – под солнечный жар. Опалило солдатскую кожу. До боли в костях обожгло. Открыли глаза солдаты. Да это же ветер лютует и снег.
Снова вздыхают солдаты:
– Когда бы не лютый голод…
– Когда бы краюха хлеба…
И вдруг словно скатерть пришла самобранка. Под сосной у солдат еда. Хлеб, что в печке, румян набрался. Из котла вылезает каша. Сала огромный кус.
Рванулись к еде солдаты. Замерзшие тянут пальцы. Ледяная крупа в руках.
Снова вздыхают солдаты:
– Когда бы не русская сила…
– Когда бы не этот поход…
– Будь проклят! – кричат императору.
И вдруг из бури, из ночи-тумана бесшумно является Наполеон. Шляпа горбом – треуголка. Серый знакомый сюртук. Он глазами сурово поводит. Брови плывут к облакам.
Вскочили солдаты. Застыли солдаты.
Приблизился к ним император. По лицам наотмашь бьет.
Встрепенулись солдаты. Исчезла привычная шляпа. Не виден знакомый сюртук. То ветер гуляет по полю. Лица солдатские бьет.
Упали на снег солдаты. Буря кругом лютует.
Все реже и реже солдатские вздохи. Слова на губах замирают. Отбились от армии два гренадера. Лежат под сосной, замерзают.
В лесу на поляне
В лесу на поляне, меж сосен и елей, присмотрели солдаты отличное место. К ночлегу готовятся русские.
Мороз. Без малого тридцать. Утоптали солдаты сугробы, отбросали от центра снег. Навалили огромных бревен. Пожаром дыхнул костер. Пламя мороз съедает.
Греют солдаты спины, греют солдаты руки, шинели, развесив, сушат.
Сварили солдаты щи, приготовили кашу. Достали ложки, уселись есть.
А в это время в той же округе блуждали по лесу, сбившись с дороги, остатки какой-то французской промерзшей голодной роты.
Огонь приманил французов. Вышли они к поляне. Застыли при виде костра и каши. Желудки готовы прыгнуть наружу.
Не удержался какой-то солдат. Бросился к русским. Миску схватил у крайнего и кинулся снова в лес. Однако увяз в сугробе. Схватили его солдаты, притащили к огню.
Француз тощий. Кожа да кости. Лишь глаза, как у зверя, огнем горят.
– Тьфу, басурман, лишь кашу мою испортил! – ругнулся тот, что лишился миски.
– Ладно, Куняев, в Париже отдаст, – шуткой ответил кто-то.
То ли больно жалкий вид у голодного, то ли от огня размякли сердца солдатские, то ли чуют – конец войне, – только не тронули наши француза.
Усадили его к костру, дали миску и ложку.
– На, наедайся.
– Откуда ты взялся?
– Как леший тебя не съел?
Уплетает солдатскую кашу француз, как удав, не жуя, глотает. А сам в сторону леса рукою тычет.
Смотрят туда солдаты. Не видно им ничего – от огня в темноту. А из леса французам видно. Видят они, что русские пленного не обижают. Смелый опять нашелся. За ним третий, четвертый, пятый… Потянулись французы к костру.
