Владислав Крапивин - Дагги-Тиц

— А почему к тебе-то?

Лёнчик вскинул глаза:

— Ну… если командир…

— Ты в лагере был командир. А теперь-то с какой стати?

Глаза Лёнчика Арцеулова налились удивлением: какая, мол, разница? Лодька быстро сказал:

— Ну, понятно. И тебя понесло на верхотуру!

Лёнчик слегка развел руками, снова глянул за окно и полушепотом объяснил:

— Тут в общем-то ничего такого. Другие ребята лазят спокойно. Только Никита от природы неуклюжий, а у Феди вчера подвернулась нога. Поэтому мне и пришлось… Но дело в том, что я с самого детства уж-жасно боюсь высоты… У меня даже на перилах крыльца кружится голова. Вот и тут… Хорошо, что заранее забежал, куда надо, а то бы… пустил сырость…

«Ну и денек, совпадение за совпадением, — проскочило в голове у Лодьки. — Хотя Лёнчик-то этого не допустил…»

— Значит, полез?

— Да. Катерина же ревела, как паровоз. И Никите влетело бы…

«Вот еще один Фонарик растет на свете…»

— И снял?

— Снял… хотя думал, что обязательно свалюсь. Но только штаны матросские разодрал, теперь уж им конец… И все было бы хорошо, я отдышался потом…

— А почему стало плохо?

— Потому что Катькина мама пришла к нам домой. Говорит: «Спасибо вашему мальчику, он такой герой…» Потом ушла, а папа сразу: ну, выкладывай, как было… Я и рассказал… потому что никогда не отпираюсь, если виноват…

— Да в чем ты виноват-то?! Ты же наоборот!.. Можно сказать, герой…

Лёнчик серьезно кивнул:

— Я сперва тоже так считал… Похоже… А папа говорит: «Ты подумал, что было бы с мамой, когда она подходит, а ты лежишь под деревом со сломанной шеей и не дышишь? Кто для людей важнее? Ты или тряпичная кукла?»

— Ну и… что? — спросил Лодька. И обмер: «Сволочь, а ты подумал про маму? Как бы тебя принесли к ней с прострелянной башкой?..»

«Ну, а что было делать?.. У других, кто дрался на дуэлях, у многих тоже были мамы, — попытался оправдаться он. — Куда денешься, если это… вопросы чести. Когда нельзя быть трусом…» И стал сбивать угрызения дергаными мыслями: «Интересно, а у Пушкина во время дуэли еще были живы родители? Нигде про это не написано… Или я пропустил?.. Ну, хватит изводиться-то, все уже позади! Помоги лучше Лёнкику…»

Лёнчик посопел:

— Папа сказал «подумай». Ну, я и подумал…

— И что?

Лёнчик глянул с беззащитной честностью.

— Ну и… заревел.

— Это понятно, — без тени улыбки сказал Лодька. — И тебя приговорили к заключению?

— Ну да… Папа говорит: это хорошо, что у тебя слёзы, значит, ты уже кое-что понял. А чтобы понял еще лучше, посидишь недельку дома. Будет время для думанья… Я спросил: читать-то хотя бы можно будет? Он говорит: можно. Вот я и отпросился к тебе…

— Идем! — Лодька повел будущего арестанта в комнату. — Смотри! Полное собрание приключений Робинзона! Здесь не только про остров, но и про многое другое!

Лёнчик отозвался вежливо, но скучно:

— Спасибо, но я это уже читал…

— Ты не понял! Это все-все его приключения! Даже про то, как он путешествовал по нашим краям!

— Я знаю. У дедушки есть такая книга. Я читал, когда мы ездили к нему в Молотов…

«О, ёлки-палки! Что же мне с тобой делать?.. Может, сводить к Льву Семеновичу?»

При мысли о Льве Семеновиче опять противно зашевелилась виноватость — та, которую до этой минуты Лодька прятал в самой глубине. Та, что исподволь пыталось подточить его ощущение победы, присасывалась к совести — почти не болезненными, но противными пиявками…

Но сразу, разметав этих «пиявок», рванулось на поверхность, как болотный пузырь, и панически лопнуло отчаянное воспоминание:

«Батюшки мои, а та книга! Жаколио! Она же осталась в дровах!»

Во как замотали его недавние переживания и страхи! Такая вещь вылетела из башки!

— Лёнчик, есть одна книга! Про Африку, про всякие приключения! Только она не здесь! Надо сбегать и взять!

Лёнчик смотрел непонимающе.

— Ну, я забыл ее на одном дворе. Это недалеко, почти рядом с Домом пионеров! — Лодька запританцовывал. — Надо забрать, пока кто-нибудь не нашел и не спер. Пошли!

Лёнчик глянул с сомнением:

— Так и пойдешь? Без брюк?

— О, й-елки-палки! — Лодька подскочил к фанерному, крашенному «под орех» шкафу, дернул дверцу с отслоившейся дранкой…

— Мама! А где мои суконные штаны?

— У Ирины Тимофеевны! — отозвалась через дверь мама. — Я их отдала немного распустить и заново подшить.

— Ну, зачем! — взвыл Лодька. — Они же и так еще нормальные в длину!

— Нормальные, но обтрепанные. Перед школой надо привести в порядок.

Проклиная школу, «порядок», Ирину Тимофеевну и всю свою непутевую жизнь, Лодька дернул с плечиков старый вельветовый костюм. Опять влезать в шкуру пятиклассника? Ну, в прошлом году еще ладно, а на пятнадцатом году жизни… Скандал, да и только. Но больше ничего не было. А книгу-то надо спасать! Лодька натянул штаны. Они были все те же, ну, может, лишь манжеты стали чуть повыше, у самых коленок… Чистой рубашки в шкафу он не нашел, надел на майку курточку от того же костюма. Она оказалась тоже еще почти в пору, лишь слегка давила под мышками…

— Мама, мы с Лёнчиком сбегаем на Герцена! Очень важно!.. — И дернул Лёнчика на лестницу, опередив мамино удивление и вопросы.

Сперва они пустились по Первомайской бегом, но скоро перешли на шаг, однако такой быстрый, что воротник Лёнчика хлопал будто флаг. Лодька объяснил Лёнчику про книгу: мол, навещал приятелей на старом дворе и забыл там.

— Я ее еще сам не читал. Ну, сперва почитай ты, раз такое дело, а потом уж я… Ты ведь разбираешь старую грамматику с разными там ятями?

Лёнчик на ходу пожал плечом: что за вопрос… Потом слегка обогнал Лодьку, глянул в лицо:

— Лодик… ты никому не говори, что меня… ну, велят сидеть дома…

— Да ладно!.. Хотя что тут такого?

— Ну… стыдно же… — горько выдавил Лёнчик. — Меня раньше никогда не наказывали. Совсем…

— Без этого не проживешь, — умудренно утешил девятилетнего Арцеулова Лодька. — Только чего тут стыдного-то? Не отлупили ведь!

— Все равно… Хоть какое наказание стыдно. Всякое…

— А вот и не всякое! Бывает наоборот. Даже как награда за храбрость!

— Это как? — не поверил Лёнчик. И глянул с надеждой.

— Вот, например, раньше… Лермонтов дрался с одним французом, де Барантом. И его, Лермонтова, посадили на гауптвахту. И все считали, что это почетно, навещали его там, сочувствовали… Лёнчик, я тебя тоже навещу. Меня пустят?

— Наверно… Думаю, да! Конечно! — взбодрился Лёнчик.

— Вот… И я постараюсь тебя отпросить, чтобы выпустили пораньше.

— Не… наверно не отпустят.

— Почему?

— Я же не Лермонтов. И меня не за храбрость…

— А за что?

— Папа сказал: за безголовость…

Лодька сказал с печальной ноткой:

— Видимо, храбрость и безголовость часто бывают рядом. А куда деваться?

— Я не знаю…

«И я не знаю», — подумал Лодька.

Книга, к счастью, оказалась на месте. А Стрелка была пуста, звенела тишиной, пахла нагретыми солнцем дровами. Сиротливо торчал над сараем лишенный банки шест. А больше ничего не напоминало об утренних событиях.

«Ну, и ты забывай», — сказал себе Лодька.

«Ага, забудешь… Это на всю жизнь…»

Когда шли со Стрелки через двор, Лодька увидел на крыльце Лешку Григорьева (своего «секунданта»!).

— Лёнчик, подожди. Я только спрошу вон того… человека…

Лешка заметил, как подходит Лодька, и ждал на ступенях. Будто, заранее предвидел этот разговор.

— Леш, — сказал Лодька. — Я хочу задать вопрос… Ладно, все затеяли то дело. Особенно Фома… Но тебе-то зачем это было надо?

«Ведь мы же… — хотел он еще сказать, — мы же… ну, если не совсем друзья, то все же были близкие соседи. Вместе книжки читали иногда. Ты мне про свою знакомую Ленку Черкизову говорил, я тебе свои стихи показывал. Ты мне марки с самолетами и орденами подарил… А теперь…» Но он ничего больше не сказал, потому что стало щекотно в горле и горячо в глазах. (Это на пятнадцатом-то году жизни! Детский сад!)

Однако Лешка понял его с одной фразы.

— Лодик, я знал, что ты про это спросишь… Я согласился ради тебя.

— Чего?! — Лодька брызнул возмущенным взглядом.

— Ну да. Чтобы никто не считал тебя трусом. И ты сам не считал… Чтобы уважал сам себя. И другие… Я же знал, что ты не дрогнешь…

— Откуда ты знал?! А если бы я струсил и сбежал? Ты бы презирал меня всю жизнь, да?

Лодька стоял перед Лёшкой — тощий, взъерошенный, в рыжих штанах с расстегнутыми у колен манжетами, в тесной курточке с детским значком «Юный натуралист» (в позапрошлом году всем в классе дали за работу в Саду пионеров). Стоял и ждал ответа — непонятно какого и непонятно зачем.