Портфель для Настеньки - Иван Иванович Сабило
Настенька повела нас в комнату и показала черный портфель с белым замком.
— Три семьдесят? — спросил Кеша.
— Три семьдесят, — радостно повторила Настенька и погладила маленькой ладошкой черную шершавую кожу. — Ладно, скажу: мне его дед Захар купил. Я на улицу вышла, опять заплакала. А он подошел и повел меня покупать.
— Ну, дед! — сказал Кеша. — И здесь успел.
Наши приехали
Дед Захар сидел на кухне и ел суп.
— Ну, как дела, дед? — таинственным голосом спросил Кеша. — Как погодка?
Захар отложил ложку, вытер бороду и кивнул.
— Все. Кончили. Двадцать два тополя.
— А у меня в школе неприятности, — вздохнул Кеша. — Сегодня педсовет, промотали немецкий. И, между прочим, твой внук виноват больше других — это он всех подговорил… Ты, случаем, не зайдешь? Раньше ты к этому терпимо относился.
— Я никогда к твоим выходкам терпимо не относился, — сказал Захар. — Я вот смотрю, что мне в свое детство из твоего и вставлять будет нечего.
— Конечно. И не будет. Если портфели раньше нас девчонкам покупать. Ты скажи, как это получилось?
Захар хотел ответить, но вдруг закрыл глаза, и рука его медленно поднялась на грудь, где сердце.
— Деда, плохо тебе? Плохо?..
— Валидол, — прошептал Захар.
Кеша бросился в комнату, а я налил в чашку воды, поставил рядом, вскочил на подоконник, открыл форточку.
— Деда, выпей. Скорей!
Захар открыл глаза. Дрожащей рукой взял из коричневой бутылочки таблетку и сунул в рот. Подождав, тихо сказал:
— Ничего. Я еще на следующий год марафон «Пушкин — Ленинград» побегу…
Мы с Кешей вышли на лестницу.
— Боюсь я за деда, — сказал Кеша.
— И я боюсь, — сказал я, думая о Кешином Захаре, о своей бабушке и о том, что мне тринадцать лет, а ей уже шестьдесят пять, и о том, что сегодня педсовет, и о том, что с каждым днем моя жизнь делается все сложнее.
На улице начинало темнеть, но, подойдя к своему дому, я увидел, как из такси выходят мои родители и сестры. Папа уже заметил меня и, улыбаясь, развел руки в стороны. И, чуть не заревев от радости, я бросился к нему на шею…
