Мне ли бояться!.. - Александр Анатольевич Трапезников
Я только посмотрел на него строго, но ничего не ответил.
— Где ты с ней познакомился? — спросил Димыч.
— На баррикадах, — сказал я, и тут в комнату ввалился Тимур, и с ним еще двое. По его расширенным, блуждающим зрачкам я понял, что он уже накурился анаши и принял граммов триста.
— Привет! — буркнул он мне, протягивая ладонь. — Куда это ты вырядился?
— В консерваторию за консервами. — Вот уж с кем мне не хотелось ничем делиться. Мы с ним не любим друг друга, хотя и не показываем вида. — Ты, говорят, вчера отличился?
— А, ерунда! — Тимур махнул рукой и уставился на новеньких. — Вот вы-то мне и нужны.
Они оба съежились на стульях, видно, тоже наслышались про вчерашнее. Тимур осклабился. Ему нравится, когда его боятся, хотя сам он трус. Вот Аслан, тот боец. И я считаю так: не обязательно быть жутко здоровым, носить на себе горы мышц. Важно быть не сильным, а смелым. Если почувствуют, что ты струхнул, тебе никакие приемы не помогут. У меня сколько раз так было, когда пасовали здоровенные детины. Главное, не отводить глаз и не бояться.
Тимур стоял перед новенькими, раскачиваясь на носках. Держал паузу. Ждал, что ли, когда они под себя сходят от страха?
— Пошли на крышу, — сказал он наконец. — Учиться будем.
На крыше у нас все разборки проходят, все выяснения отношений. Место для дуэлей, вроде Булонского леса. Площадь там большая, попихаться есть где. Один раз, до меня, правда, кто-то после такой дуэли вниз спланировал. Оформили как самоубийство.
— Пошли, — неуверенно сказал один из новеньких и стал подниматься.
— Сиди уж! — вмешался я. — Хватит, Тимур, остынь. Покалечил уже одного.
— А тебе-то что за дело? — спросил Тимур. — Ради чего заступаешься?
— Ради подруги Тургенева Полины Виардо, — ответил я. — Ну хочешь, я с тобой пойду на крышу вместо них? Только не сегодня, завтра.
— Я с тобой еще не ссорился, — проговорил Тимур. Как ему, наверное, казалось — зловеще.
Но я только усмехнулся. И он отвалил вместе со своей злостью. А я поправил галстук и поехал к тезке любимой женщины великого русского писателя.
4
Дверь открыла ее мама, я сразу сообразил, потому что это была ее точная копия, только спустя двадцать лет. Выглядела она молодо и приветливо.
— Ну заходи, Филимон, — сказала она, улыбаясь и принимая от меня цветы.
— Я вообще-то чаще зовусь Алексеем, — немного смутился я, тщательно вытирая ботинки о коврик.
— Понимаю-понимаю. Ладно, спасибо, что помог вчера девочке. Полина мне все рассказала.
«Ну, положим, не все», — подумал я про себя, а вслух сказал:
— Вы извините, Людмила Александровна, что я тогда по телефону так безбожно врал и поневоле вам в любви признался.
— За это не извиняются, — снова улыбнулась она, рассматривая меня.
А я все еще топтался на коврике. В коридор вышел отец, с посеребренной шевелюрой, целой гривой волос, как у африканского льва. В руках он нес жирного черного кота.
— Хватит трясти копытами и шлепай сюда, — сказал он. Он почему-то решил говорить со мной на молодежном сленге. Видно, думал, что так до меня быстрее дойдет. — Водку будешь? Теплую, газированную, из горла? Андижанского розлива?
— Кирилл! — укоризненно вскрикнула его жена.
— Шучу, шучу. У нас сегодня, молодой человек, маленькое торжество. Нашему любимому коту исполняется десять лет. Соберутся его лучшие друзья…
Кот, лениво свесив морду с его рук, смотрел на меня желтым глазом, недоумевая, почему я явился без подарка.
— Поздравляю, — сказал я ему; надеюсь, что он понял. — А где Полина?
— Почему-то задерживается. — Отец подтолкнул меня в комнату. — Ты проходи. Будем чай пить.
В гостиной уже сидели четыре человека, двое мужчин и две женщины, оживленно беседуя.
— Это Алексей, сокурсник Полины, — сказала Людмила Александровна.
А я и не догадывался, что уже зачислен в университет. Может, и стипендия идет? Я взял чашку чая и пирожное и скромно сел в уголке. Сами они пили коньяк, но мне, конечно, не предложили. Мал еще. Присмотревшись, я узнал в одном из мужчин известного артиста, часто мелькающего в кино. Второй, как потом выяснилось, был писателем. Я даже что-то такое читал, только не мог вспомнить, что именно. Меня больше всего поразило, что говорили они о самых обыденных вещах: о ценах на продукты и прочей ерунде. Я-то думал, что у них мозги забиты чем-то возвышенным и недоступным. Чувствовал я себя немного неуютно, не в своей тарелке.
— Людмила Александровна, — тихонько спросил я, — а где Полина?
— Давно должна вернуться из бассейна, — так же тихо ответила она. — Ты не беспокойся. Кушай торт.
Я пил уже третью чашку чая и злился. Хороша красавица! Пригласила в гости, а сама в бассейне плещется, золотая рыбка. Вот встану сейчас и уйду. Но вместо этого я посадил к себе на колени именинника и стал почесывать ему за ушком. Кот, конечно, понял, что я к нему подлизываюсь, но довольно заурчал.
— Вот интересно, что обо всем этом молодой человек думает? — спросил вдруг народный артист, и все разом посмотрели на меня, словно я был голый.
А я даже не слышал, о чем они там между собой говорили. Надо было что-то соврать, и я выдал:
— Мне после травмы черепа доктор запретил думать: голова гудит.
— Молодец, ушел! — похвалил артист. — А вообще-то что с них спросишь? Это потерянное поколение.
— Нравственных ценностей нет, — сказал писатель. — Сейчас любимый персонаж — жулик, спекулянт. Куда уж дальше ехать.
Ну, подумал я, пошла старая песня! Теперь они будут долго рассуждать о том, какие мы все плохие и скверные; и откуда мы взялись такие? Как будто не они были нашими отцами и учителями. И если вдуматься: у кота, лежащего на моих коленях, тоже нет никаких нравственных ценностей, от него вообще никакой пользы, но его все любят.
— Вспомнил! — сказал я. — Ведь это вы написали книжку о секретаре комсомольской организации, который все бросил и уехал на БАМ, строить железную дорогу? А потом ему доверили золотой костыль вбить. Вот интересно, где сейчас этот секретарь и какой коммерческий банк возглавляет? Вы не знаете?
Гости засмеялись, а писатель, похоже, смутился.
— Уел он тебя, — сказал артист.
— Ладно, помолчи. Ты сам в кино Дзержинского играл. Пламенного революционера. А Кирилл статьи писал о дружбе народов. Где она, эта дружба? Все мы кривили душой, а теперь расплачиваемся. Россия еще будет триста лет страдать, пока золотым тельцом не переболеет. Я у сына спрашиваю: «Зачем ты рекламные ролики делаешь, ведь надувательство одно?» А он отвечает: «Я за пятиминутный текст получаю больше, чем ты за
