Александр Ященко - Хруп Узбоевич
Как хотите, а у нас, у крысиной породы, это чувство не считается нехорошим, и в моей последующей жизни я не раз удивлялась, что люди зачастую ласкали и ухаживали за своими явными врагами. Впоследствии я даже видела такие места, где люди обставляли всякими благополучиями жизнь их кровожаднейших врагов — крупных хищных зверей. Но об этом поговорим в свое время.
Что может сравниться с моей радостью и даже очарованием, когда я услышала явственные звуки чавканья, а нос мой ощутил беспорядочное колебание ветчинного аромата. Кусок, без сомнения, исчезал в зубах одной из наших истребительниц. Вскоре я услышала даже тот едва уловимый звук, который свидетельствует о том, что последний глоток покончил с последними остатками пищи. Я ликовала…
Кошка, очевидно, не знала о моем присутствии так как не осталась сидеть, по обыкновению, в терпеливом ожидании у моего угла, где я сидела, как истукан, а прежней тихой поступью пошла прочь. Жребий брошен и выпал… не мне. Будем ждать последствий!..
Мне так захотелось узнать, кто же был моим заместителем, что я тихо, тихо, стараясь не производить ни малейшего шороха, прокралась к просвету щели, чтобы хоть мельком взглянуть на кошку. Это мне удалось, и представьте уже мой восторг, когда я увидела на высоком предмете только что вскочившую серую кошку с ломаным хвостом…
Так вот кто вынул тяжелый жребий, вот кому предстоит скорая гибель! Мне как-то сразу стало очевидно, что вместе с моим врагом погибнут еще пять-шесть таких же ужасных созданий — ее еще грудные котята. Было от чего прийти даже в сладостное умиление!
Серая кошка умывалась, вероятно, вытирая с усов все капельки ароматного мясного сока. Умывшись, она подогнула свои передние лапы, подвернула кривой хвост и, прищурив глаза, начала издавать новые для меня звуки, еще не слышанные из уст моих врагов. Это был какой-то переливчатый шепот. Теперь бы я, конечно, не удивилась этому простому мурлыканью, выражению благодушия и довольства, но тогда я ломала себе долго голову, угадывая его значение. Три человека все еще были в комнате, но я не осмеливалась исследовать их занятие: в присутствии кошки это было опасно.
Медленно пробравшись обратно в подполье, я ушла в отдаленнейший угол и, усевшись поудобнее, углубилась в сладостные мечтания, главным центром которых была гибель кошки. Словно во сне, я представляла себе картину ее страданий, ее уморительные предсмертные прыжки, беспомощное состояние деревенеющих членов, вытянувшееся вздрагивающее тело и воспаленные глаза. Рядом с этим мне рисовалась картина пяти барахтающихся, пищащих голодных созданий, тщетно взывающих о молоке матери и медленно замирающих в тяжких объятиях смерти.
В таких мечтах я просидела довольно долго, так как мои, привыкшие к самым тонким оттенкам освещения, глаза говорили мне, что прошел час, другой — не менее. В нашем подполье этого срока было вполне достаточно, чтобы веселая крыса, попробовавшая отравы, превратилась в неподвижный труп. Поэтому, очнувшись, я смело, соблюдая только привычную осторожность, двинулась наверх для исследования. Как всегда, сделав несколько остановок, чтобы принюхаться и прислушаться, я добралась до отверстия и бесшумно пролезла наружу. Через секунду я была у просвета печки и стены.
О, ужас! Серая кошка лежала все на том же высоком предмете, на который вскочила после еды. Это был не труп, а живое, грозное тело, подрагивавшее в сладкой дремоте. Я в своем углу и кошка на табурете — обе мы, очевидно, провели часа два в мечтаниях и, быть может, обе в мечтаниях о гибели своих врагов. Каким разочарованием для меня была мысль о том, что серой кошке могли грезиться также муки, но только не кошек, а крыс нашего подполья, корчившихся в ее цепких, ужасных лапах! Такого удара своим чудным грезам я не ожидала. Но отрава? Почему она не оказала своего губительного действия? Может быть, то, что ядовито для нас, то полезно для кошек? Нет, это не так. Я хорошо помню, как из нашей кладовой люди выбросили за хвост двух громадных котов, поевших отравленного мяса для крыс. Очевидно, что и на этот раз нельзя было предполагать безвредности отравы для серой кошки.
В чем же дело? Может быть, еще рано, и яд пока не подействовал? Но нет… и этого не должно быть, так как я хорошо знаю, что очень скоро после принятия отравленной пищи крысы становились беспокойными, их мучила жажда, они метались, как угорелые, и искали всюду смутной помощи. А тут налицо самый мирный безмятежный сон и полное благополучие. Дело в чем-нибудь ином, а не в силе яда.
Как ни странно, но простое разрешение этого жгучего для меня вопроса, что мясо не было отравлено, мне в то время в голову не пришло. Я даже расхрабрилась и захотела уверить себя насильно в том, что кошка мертва, но это было уже прямо глупо. Но чего не сделаешь с отчаяния! Я перестала быть осторожной и даже, как бы нарочно, зашумела в своем углу, задев за отставшую от стены какую-то бумагу.
Этот резкий шелестящий шорох тотчас донесся до спящей кошки, которая, не просыпаясь, вдруг насторожилась. По крайней мере, я ясно видела, как ее подвижное ухо, усаженное изнутри чувствительными волосками, направилось в мою сторону. Кошка была жива — в том не было никакого сомнения, и производить дальнейшие опыты было безрассудно. Конечно, я не боялась нападения, но заявлять кошке чем-либо о месте моего жительства также вовсе не входило в мои планы. Это значило бы создать себе ни с того ни с сего новые опасности для будущих вылазок из моего нового жилья.
Мясо не было отравлено — это вне сомнений. Но тогда зачем было людям бросать его мне? Это так не вязалось с хорошо изученным мной постоянным прибеганием людей к капканам, ловушкам, отравам, что я ломала голову над разрешением нового обстоятельства, и все это… тщетно. Я узнала всю правду гораздо позже. Ах, какая это была чудная правда!
Два или три последующих дня я провела, не выходя из своего подполья, по-прежнему питаясь запасами, собранными мышами. Даже ночью я не выходила, боясь шорохом своим выдать свое присутствие кошке, неожиданно посетившей мою верхнюю комнату. Но на четвертый я решилась на новую вылазку. Ведь, только смелые могут рассчитывать на удачу!…
И удача была…
Только что я высунула свой нос из хода, как ощутила вновь чудный аромат ветчины. И действительно: вылезши, я увидела, что около угла моего лежал еще более лакомый кусочек. На этот раз он был даже особого, более тонкого сорта; очевидно, он вышел из той пахучей комнаты, где я смотрела на поединок кошки с собакой.
Есть или не есть или по крайней мере пробовать или не пробовать? — явился немедленно гнетущий для всякой лакомки-крысы вопрос.
Что мясо было не отравлено, в этом я теперь уже была уверена. Что хитрые люди иногда нарочно подкармливают зверьков безвредными яствами, чтобы в конце концов, усыпив их осторожность, погубить их отравленными, — я тогда еще не знала. Но, ведь, за куском этого чудного блюда могла скрываться какая-нибудь еще более хитроумная ловушка? Кошка в комнате быть не могла, иначе она съела бы кусок сама. Никакой шум не выдавал чьего-либо присутствия. Сознайтесь, что являлось много причин быть смелой.
И я решилась.
Осторожно подобравшись к чудному мясу, я схватила его зубами и мигом утащила в свое подполье: никакой ловушки расставлено не было…
Затащив с радости свою добычу в самый отдаленный угол, я уселась поудобнее и принялась за еду. Ах, как чудно, бесподобно было это блюдо! В душу мою вместе с каждым новым глотком вступало неизъяснимое блаженство…
Вдруг мне вновь блеснула мысль об отраве, и аппетит мой сразу упал: добрая четверть блюда осталась недоеденной. Я затревожилась и в этой тревоге провела довольно продолжительное время, забившись в своем углу подполья. Но по мере того, как время шло и никаких признаков отравления не наступало, настроение мое все улучшалось, а вместе с ним возвращался и аппетит. Кончилось тем, что я еще с большим наслаждением доела остатки вкусного блюда и основательно умылась после такого чудного завтрака.
После хорошей еды мы, крысы, склонны бываем ко сну, и я имела на этот раз полное право не заниматься разрешением каких-либо вопросов, обыкновенно то и дело возникавших в моей жизни. Я основательно выспалась и проснулась с мыслями о том, что жизнь вообще есть прелесть, а такая, как моя, еще и особенная…
Последующие дни и ночи шли быстро одни за другими, и все они отмечались одним общим обстоятельством, которое казалось мне одинаково загадочным: у своего угла я очень часто находила положенными самые разнообразные лакомства из тех, которые мы в нашей кладовой считали всегда отборными. Это удивительное явление имело еще и ту хорошую сторону, что я могла до поры до времени не рисковать отдаленными прогулками за запасами и в то же время могла начать составлять из недоеденного небольшие запасы на случай какого-либо насильственного затворничества. Будучи крысой, я все-таки не жаловала присутствия опасных соседей и не решилась бы на вылазки в случае многолюдства у меня наверху.
