Радий Погодин - Лазоревый петух моего детства (сборник)
— Не было у меня рыжих родственников, — с угрозой в голосе сказала бабушка.
Дворничиха прошептала Ольге:
— Не обращай внимания. Они, сколько я их помню, все время спорят.
— Если еще хоть слово про рыжую Марфу, я улечу обратно на Север, — прошептала Ольга.
— Что ты, милая.
За окном печально и ломко затренькала балалайка.
— Шурик страдает, — сказала Клаша.
— Любовь, — улыбнулась Даша.
— Непутевый — везде непутевый. Даже продавщица — тьфу! — и та на него не смотрит. — Старуха Маша пожевала пирог, возмущенно сверкнула на бабушку глазами. — А я говорю, рыжая Марфа твоя родственница. Она кривого Матвея дочка. А кривой Матвей и твой дед — братья двоюродные.
— А я говорю, не было у меня рыжих родственников. Матвей был каштановый.
— Нет, рыжий.
— А я говорю — каштановый. Не было у меня рыжих родственников и не будет.
Ольга вскочила из-за стола. Стул в накрахмаленном белом халате упал. Ольга спросила тихо:
— А я?
— Что ты? Ты сиди, ешь пирог.
— А я разве тебе не родственница? — крикнула Ольга, оттолкнула ногой упавший стул и выбежала из комнаты. Громко хлопнула лестничная дверь. Звонок над ней звякнул от неожиданности. Умолкла балалайка. Аркашкин вальс громыхнул нелепым аккордом и затих.
— Ишь ты, — сказала старуха Маша. — Вся в рыжую Марфу. У тебя, Клаша, еще деверь был рыжий, Варфоломей.
— Не было деверя! — тихо и угрожающе прошептала бабушка.
— Как же не было?
— Не было!..
— Был!
Старая дворничиха взяла в зубы нож. Зарычала. И Маша, и Клаша примолкли в испуге. И Маша, и Клаша спросили:
— Что с тобой, Даша? Ты, никак, спятила?
Картина пятая
На дворе опавшие листья. Их намело с улицы. Они колышутся и тоненько звенят. Ветер обшаривает углы и подвалы, торопит засыпающие деревья.
Воробьи снова завладели двором, скандалят и скачут.
Ольга выбежала из парадной. Воробьи разлетелись, как брызги. Со второго этажа во двор спрыгнул Аркашка, схватил Ольгу за руку и потащил ее за каменный цоколь вазы.
— Прячься, бабушки мчатся!
Ольга сжалась в комок. Аркашка развалился на скамейке, задрал ногу на ногу и принялся спокойно свистеть песни.
Старухи высыпали из парадной — Маша за Клашей, Даша за Машей.
— И не отказывайся. Твой деверь Варфоломей был форменный рыжий.
— Нет, каштановый… Ольга! — позвала бабушка. — Ольга!
— Форменный рыжий. Его так и дразнили: Красный Варфоломей. Его кулаки вилами закололи, когда он по продразверстке ходил.
— Каштановый!
— Рыжий!
Дворничиха схватила метлу. Крикнула:
— Хватит!
— А я говорю — рыжий.
— А я говорю — каштановый.
— А я говорю — хватит!
Аркашка соскочил со скамейки, встал между старухами.
— Оттаскайте меня за уши. Кто желает? Ну, оттаскайте меня за уши.
Старухи опешили.
— Ольгу не видел? — спросила бабушка.
— На улицу побежала.
— Она тебе ничего не говорила?
— Сейчас вспомню. Ага, сказала, что больше не вернется, больше к вам не придет, потому что утопится.
— Что?
— Утопится.
Ольгина бабушка закачалась.
— И ты ее не схватил, не остановил за руку?
— Я не успел. А потом, для чего? Одной рыжей меньше.
— Ох ты… Ох ты… — сказала Ольгина бабушка и, как слепая, стала шарить рукой, куда бы ей сесть. — Уши оторвать тебе мало. Гений сырой!
Аркашка подставил ей ухо.
— Рвите, отрывайте. Я их вазелином смазал. Теперь не ухватите.
Старухи посадили Ольгину бабушку на скамейку. Маша напустилась на внука:
— Я тебе что велела? Я тебе велела вальс играть.
— Оттаскай меня за уши.
Старуха попыталась это сделать, но скользкие Аркашкины уши тут же выскользнули из ее пальцев.
— Рвите! Отрывайте! — крикнул Аркашка. — Что, не можете?
Воробьи на дереве тихо сидели. Они не понимали, что происходит, потому что такого во дворе никогда не бывало. Еще никто не отказывался Аркашке уши нарвать.
— Оленька, — всхлипывала Ольгина бабушка.
Дворничиха ее утешала:
— Ну, не рыдай, Клаша. Ну, не рыдай. Не такая она дурочка, чтобы с жизнью попрощаться.
— Оленька и пирогов не покушала.
— В милицию заявить нужно, — сказала старуха Маша. — Непременно. Ее по цвету разыщут… Ты мой вазелин взял? — спросила она Аркашку. — Тебе кто велел?
Аркашка снова подставил ухо.
— Тьфу ты, бес. Ну ладно, я найду к тебе другой ключ. Басовый. Я тебе что велела?
— Я музыку с пеленок ненавижу, — вкрадчиво сказал Аркашка. — Рвите мне уши. Отрывайте. Я слух потеряю. — Он сам взял себя за ухо и сам от себя вырвался.
— Вот и свихнулся мальчик, — покачала головой дворничиха.
Воробьи на дереве забеспокоились, принялись обсуждать, что сулит им в дальнейшем такое Аркашкино поведение.
— Оленька… — Ольгина бабушка вдруг вскочила. — Я тебя отыщу. — Она ринулась в подворотню. — Я тебя из-под воды спасу.
Старуха Даша устремилась за ней.
— Куда ты, Клаша?! Ты же плавать не умеешь.
— Все из-за твоей Марфы, — сказал Аркашка.
— Господи, воля твоя. Что же я такого сказала? Если Марфа была рыжая, так ведь ее зеленой не назовешь. Уж какая есть. Господи, я ж говорила, что от рыжей Марфы одно несчастье. Недаром я сегодня корову во сне видела. Черную комолую корову… Оленька. Морковочка. Подосиновичек. Рыженькая ты наша… — Старуха побежала догонять подруг.
Когда она скрылась, Аркашка сказал:
— Вылазь.
Ольга вылезла из-за цоколя.
— Так нельзя. У тебя сердца нет.
— Целый час про какую-то Марфу говорить можно? — спросил Аркашка. — Меня каждый день за уши дергать можно? Уши ведь не для того человеку, чтобы их дергали.
Ольга села на краешек скамьи.
— Но ведь они старенькие — бабушки. Их уважать нужно.
— Бабушки — бич педагогики. Это наш директор сказал на собрании. Наш директор сам старик, он точно знает. — Вдруг Аркашка шлепнул кепкой по скамейке. — Придумал. Давай мы тебя перекрасим.
— Это зачем?
— Тогда тебя никто не будет рыжей дразнить.
— Пусть лучше дразнят. Я останусь как есть. А зачем это ты обо мне заботишься? Ты ненавидишь рыжих.
Аркашка снова сел. Вздохнул тяжело-тяжело.
— Я переменил взгляды. Слышишь, давай мы тебя перекрасим. Ты ведь в душе будешь знать, что ты рыжая, а другие не будут.
— Зачем? Пусть знают… Мне эту Марфу жалко. Она, наверно, красивая была и несчастная.
— Ты тоже красивая, — сказал Аркашка. Он застеснялся своих слов и, наверно, поэтому рассердился. — Не хочешь перекрашиваться? Как хочешь. Пусть тебе говорят: «Рыжий бес, куда полез?» Пусть кричат: «На рыжих облава!» — Аркашка прокричал эту фразу, после чего добавил: — Рыжая ведьма.
Ольга вскочила.
— Опять? Это ты зачем же опять?
— Я же не дразню тебя. Я просто напоминаю и предупреждаю: «Рыжая карга. Рыжая нахалка. Черный рыжего спросил: „Где ты бороду красил?“ Рыжий мерин, куда бегал?»
— Замолчи! — Ольга двинулась на Аркашку с кулаками.
— Что ты? Что ты наскакиваешь? — Аркашка прикрылся. — Я же просто говорю, как тебя будут дразнить, если ты не перекрасишься. «Рыжий, да красный — человек опасный. С рыжим дружбу не води, с рыжим в лес не ходи». Рыжуха.
— Я тебя убью.
— «Рыжих и во святых нету».
— Я тебя в самом деле убью.
— «Рыжий вор украл топор».
Ольга бросилась на Аркашку. Но он упал на землю и спрятался под скамейку.
— Какая рыжесть, — сказал он оттуда.
Ольга полезла было за ним, но Аркашка отбежал на четвереньках к вазе.
— Иди сюда, я тебе покажу что-то, — позвал он. — Отвалил каменную плиту от цоколя. Открыл тайник. Аркашка вытащил оттуда толстую пачку растрепанных книжек. — Вот. Детективы и другие ценные книги. Конан-Дойль. «Лига красноголовых». «Инесса, рыжий дьявол». А вот еще заграничный автор: «В когтях Барбароссы». Барбаросса — рыжебородый пират, гроза Средиземного моря. Мне эти книжки дома читать не разрешают. Дома я читаю по специальной программе. Только классику и биографии великих людей. Бабушка настаивает. Кстати, у классиков тоже рыжие навалом — и почти все как есть злодеи.
— Разорви эти книги.
— Скажешь! Книга — друг человека.
— Собака — друг человека.
— Книжки тоже. Всему хорошему в нас мы обязаны книгам. Видала, какие растрепанные? Их уже, наверно, миллион людей прочитали. Я их берегу, подклеиваю. Кстати, в «Трех мушкетерах» миледи — рыжая. — Аркашка хихикнул, запустил обе руки в свою надерганную челку. — Я иногда читаю и задумываюсь. Что мешает людям спокойно жить? Все говорят: подлецы мешают. И в книжках тоже. Какой-нибудь подлец всем кровь портит. Тысячи людей его ищут, не могут найти: он — как блоха в темноте. Я, значит, задумался: кто же эти подлецы все-таки? Как бы их сразу узнавать, ну, как лошадь или кошку, уже при рождении. Родился подлец — сразу на него карточку заводить спецучета и глаз с него не спускать. — Аркашка посмотрел на Ольгу с опаской.
