Галина Ширяева - Человек Иван Чижиков, или Повесть о девочке из легенды
- Значит, ты уедешь? Совсем?
- Не знаю еще. Обстановка покажет. Мама говорит, месяца через два она покажет. Пока папа поедет. Его в Пензу переводят.
В кухню вернулась мать на цыпочках и сказала:
- Все. Больше ждать не можем. Будем прорываться.
- Прорываться? - испугалась Верка. - А как?
- Просто выйдем и просто пойдем. Бери чемодан. Идемте, девочки!
- Постойте! - крикнула Дина. - А как же он?
- Шут с ним. Постоит-постоит и уедет.
Первой в окно полезла Верка с чемоданом. Чемодан был тяжелый, и она застряла на подоконнике. Тете Тосе пришлось выпихивать во двор сначала чемодан, потом дочь. Тишине и таинственности сразу пришел конец.
Пока тетя Тося, просунув снаружи руку в форточку, закрывала окно, Верка говорила Дине:
- Думаешь, он пострадает? Ни капельки! Он с кого-нибудь сдерет лишнее и все убытки вернет. Правда?
- Почему ты все время спрашиваешь: "правда, правда"? - рассердилась Дина. - Сама все время говоришь неправду и хочешь, чтобы с тобой соглашались!
- Идем! - Мать дернула Верку за руку, и они двинулись к калитке.
- Подождите! - крикнула Дина. - А он?
Тетя Тося обернулась и сердито махнула на Дину рукой.
- А он?!
Они подошли к калитке и, втянув голову в плечи, вышли на улицу. Шофер за калиткой что-то спросил их. Они ответили, уходя, и все стихло.
Сейчас он войдет во двор, и Дине придется сказать ему правду. А правду говорить не хотелось. Не хотелось, чтобы он знал, что тетя Тося и Верка его так бессовестно обманули. Не хотелось! Было стыдно. Не только за Верку, которую прошляпили, а вообще стыдно.
Калитка распахнулась настежь.
- Ну? - спросил шофер, в упор глядя на Дину. - Так кто же вызывал такси?
- Извините, - сказала Дина и вспотевшей ладонью сжала деньги, лежащие в кармашке платья, - извините... Я сейчас.
- Ты? - удивился шофер. - Ты вызывала?
- Я! - с тоской сказала Дина и шагнула к калитке.
Автомобиль по-прежнему стоял у ворот. Новенький, блестящий, красивый. Такой не сломается и не застрянет. Наверно, и мотор не подведет.
- Куда везти?
- К-куда? - растерялась Дина. - Все равно... Куда-нибудь... Покататься...
- Вот как? - удивился он.
- Ага, - упавшим голосом сказала Дина.
- Гм. Богатый народ нынче пошел, - произнес он насмешливо, оглядывая ее с ног до головы.
- Да, - совсем по-глупому поддакнула Дина, - богатый.
Он сел за руль, а Дина стала дергать ручку дверцы. Дверца никак не открывалась.
- Никак, - радостно сказала Дина, надеясь, что дверца совсем не откроется.
Тогда шофер вылез из машины и распахнул перед ней дверцу.
Дина уселась на мягкое сиденье, и он так рванул машину с места, что Дина чуть не выбила затылком заднее стекло.
Он вывел машину на Динину улицу и поправил зеркальце над головой, чтобы видеть лицо Дины. Дина отодвинулась, но он снова поправил зеркало, и снова Дина поймала в зеркале его насмешливый взгляд. Тогда она прикрыла глаза ресницами. Но чувствовала: он все равно смотрит на нее. Она прикрыла глаза ладонью, но он все равно смотрел. И не просто смотрел, а с усмешкой. Презрительно.
- А может, не поедем дальше? - спросила она робко.
- Да нет уж, поедем, - ответил он и круто свернул в переулок.
"Он хочет на шоссе! Куда же он меня завезет?"
- Стойте, - попросила она, - у меня денег не хватит.
- Да нет уж, - ответил он, - довезу, куда просила.
- А куда? - испугалась Дина.
Но он уже вывел машину на шоссе. Впереди был поселок нефтяников. Там, левее, мамин завод и тоже поселок с веселыми названиями улиц - Стеклянная, Зеркальная, Керамическая...
"Нефтяники - это ничего, - подумала Дина, - от нефтяников я могу через Соколиную гору домой добраться. И мамин завод - полбеды, позвоню маме из проходной, если он мне ни копейки не оставит, попрошу денег на автобус. В крайнем случае совру что-нибудь..." Впрочем, матери можно было рассказать правду.
Но они миновали поселок нефтяников. И стекольный завод остался далеко позади. Теперь кругом было безлюдное, бескрайнее поле. Только столбы, провода и шоссе, убегающее за горизонт.
- Приехали! - сказал шофер и остановил машину. - Вылезай. Покаталась.
Дина вылезла из машины.
- Хватит? - спросила она робко и положила рядом с ним на сиденье скомканные и измятые вспотевшей ладонью деньги. - А обратно вы меня не повезете?
- Нет, - отрезал он, захлопнул дверцу и, круто развернув машину, поехал назад, к поселку.
- Верку бы вот так покатал, а не меня! - чуть не плача, крикнула ему вдогонку Дина.
Она зашагала по шоссе, стараясь от обиды думать обо всех шоферах плохо, по-Веркиному. "Завез! А у меня легкие, а может быть, пойдет дождик..."
А потом, когда добралась до Соколиной горы, и поднялась на ее вершину, и открылся перед ней город, большой и зеленый, она уже не думала о шоферах плохо и за Веркины мысли себя отругала. И даже на Верку злилась меньше. В конце концов, восьмой "А" тоже виноват. Прозевал Верку! Проморгал! Прошляпил! Выпустил в Пензу! Она там обязательно каких-нибудь пакостей кому-нибудь наделает. Это ведь восьмой "А" Верку хорошо знает, а ведь Пенза-то ее не знает!
А кроме всего прочего, разве Верка виновата, что у нее нет Ивана Чижикова и ей не с кем посоветоваться?
* * *Домой она добралась лишь к полудню, а дел дома было полно: масла и хлеба так и не купила, в квартире не прибрано, обед надо было достать из погреба и разогреть к приходу Андрея, который должен прийти с работы раньше матери.
Во дворе томился без дела Вовка. Дина, проходя мимо него, покраснела - с тех пор, после истории с запиской, они не виделись.
- Читала? - угрюмо спросил Вовка.
- Что? - Дина еще больше покраснела. - Опять записка?
- Нет. Письмо.
- От тебя?
- От меня ты никогда больше ничего не дождешься, - произнес Вовка с пафосом.
Это было что-то новое, на Вовку непохожее, и Дине вдруг его стало жалко почти так же, как Лельку.
- Я не виновата! Честное слово! - воскликнула она.
- Ладно, - сказал Вовка по-прежнему угрюмо и потрогал левый глаз, под которым еще оставались следы от синяка. - Там у вас в письменном ящике письмо. Почтальон принес. Наверное, важное. Вам же никогда не присылали писем!
Письмо!.. Дина рванулась к крыльцу, больно ударилась плечом о тяжелую дверь... Пила под лестницей, как военный барабан, забила тревогу: бом! бом! бом!
Вот оно! В голубом конверте. В углу - букетик нарисованных цветов.
Она не сразу смогла прочитать обратный адрес - буквы прыгали и плясали перед глазами... Открыла дверь квартиры, вбежала в комнату, опустилась на диван и лишь только тогда поняла наконец-то, что письмо от тети Леры.
Дина сразу разочаровалась. О приезде тети Леры ни мать, ни Андрей не вспоминали. Не вспоминала и Дина - старалась не вспоминать, как о горькой, незаслуженной обиде. (Ждали-ждали! Встречали-встречали! Гладили-гладили!)
На конверте было написано: "Чижиковой Александре Григорьевне", но у матери никаких секретов от них не было. Это Дина знала точно. И она вскрыла конверт.
Странное это было письмо. Странное и загадочное. Словно продолжение какого-то большого, серьезного, даже сердитого разговора.
"Прости, Шурочка, что не сдержалась, - было написано в письме. Стало страшно обидно, когда увидела тебя, такую постаревшую, с сединками... Прости. Я думала, так будет лучше. Но мне кажется, все равно он ничего не понял, у него было такое тупое лицо. Но должны же они понять! Ведь в твои годы некоторые еще только собираются устраивать свою жизнь. Скажи им сама об этом! Намекни! Пусть в конце концов развяжут тебя..."
Показалось Дине: что-то холодное, скользкое, что-то вроде ужа или ящерицы сползло с маленького листка бумаги и поползло по ее рукам - они сразу похолодели.
А потом она прочитала еще одну строчку письма, и голубой потолок комнаты (они с матерью переложили в мел синьки, когда белили его) вдруг поплыл куда-то вверх, открыв черную пропасть без звезд и неба...
Письмо с усмешкой спрашивало у матери:
"А каким же образом ты выкручиваешься, когда они спрашивают тебя об отце?"
...Дина не любила просыпаться ночью. Ночью к ней всегда приходили страшные мысли. Однажды ей, проснувшейся среди ночи, почудилось вдруг ни с того ни с сего, что мать ушла от них. Дина вскочила с постели, бросилась к кровати матери, дрожащими руками нащупала теплое материнское лицо... Поджав босые ноги, она пристроилась на краешке кровати, уткнулась в плечо матери, чтобы чувствовать тепло ее тела, и так просидела до рассвета.
В другой раз, проснувшись ночью, она вдруг подумала, что никогда не вылечит своих легких и непременно умрет. Эта мысль так и не дала ей заснуть до самого утра. Пришло утро, рассвет разогнал темноту в комнате, и Дина пошла в школу, посмеиваясь, удивляясь тому, как ей могла прийти в голову такая чушь...
