Владислав Крапивин - Лерка
Инна Семеновна тихо остолбенела, постояла и, придя в себя, нерешительно распорядилась:
– А вы… все-таки с ним побеседуйте о дисциплине… когда придет.
– Будьте спокойны…
Лена не жалела, что Лерка остался. Только думала, что он не придет. Но, когда затихли голоса и стрекот моторов, Лерка постучал в фанерную дверь, услышал Ленино «да» и возник на пороге.
Был он в голубой рубашке с подвернутыми рукавами и черных отутюженных брюках. Наверно, первый раз достал их из чемодана, собираясь на остров.
«Сразу и не узнаешь, – подумала Лена. – Какой кавалер!»
Лерка молчал и темными глазами спрашивал: «Ну вот, пришел. Что надо?»
– Иди, садись.
Лерка сел на табуретку и стал смотреть, как на окне качается марлевая занавеска.
Нужно было говорить о дисциплине. О том, что драться нельзя. О том, что правильно его не взяли на остров.
Лена вздохнула и закрыла книгу.
– Зря дуешься, – сказала она. – Думаешь, это я наябедничала про драку? Ничего подобного…
Кажется, Лерка растерялся. Немножко. Он заморгал, удивленно взглянул на вожатую, но тут же снова отвернулся к окну.
– Нет… Ничего я не думаю. Это, наверно, Рыбина всем раззвонила…
– Ну вот. А я ни при чем. А в общем-то сам ты виноват…
Лерка смотрел спокойно и серьезно.
– Я и не хотел ехать. Я уже два раза там был.
«А оделся», – подумала Лена.
Лерка сказал без улыбки:
– Они думают, что они там робинзоны… Это мы здесь робинзоны. Одни остались.
Смотри-ка ты! Лене понравилась такая ловкая мысль. Она отложила книгу и села.
– А ты читал книгу про Робинзона?
– Три раза, – сказал он, снова глядя на занавеску. Лена здоровой ногой зацепила табуретку и подтянула ее вместе с Леркой к раскладушке.
Лерка не пошевелился.
– Ну, Робинзон… А не скучно будет одному?
Лена думала, что услышит равнодушное «нет», но Лерка завозился на табуретке и сказал:
– Один-то день проживу как-нибудь.
– Говорят, на острове ягод много, – осторожно заметила Лена. Не хотелось ей дразнить Лерку, но и разговор кончать не хотелось.
– Много, – ответил Лерка без всякого огорчения. Потом помолчал, словно думал, стоит ли разговаривать. И все-таки добавил:
– Там такие поляны есть, просто не зеленые, а красные от земляники.
– Ну уж, красные… – сказала Лена.
– Нет, правда, красные, – настойчиво повторил он. – Я там в прошлом году ползал, ползал по одной полянке, а потом как поднимусь, а все как перепугаются. Думали, что я локти и колени ободрал до крови. А это ягоды были раздавленные.
Лена засмеялась. Она думала, что и Лерка засмеется тоже. Но он, наверно, не считал, что эта история такая уж веселая. Он вывернул острый свой локоть и разглядывал, будто хотел узнать, не остались ли на нем земляничные следы. Следов не было, темнела только старая коричневая ссадина, и краснели две новые. Но они не стоили внимания. Лерка повернулся к Лене и объяснил:
– Там и черника есть. Тоже много. Только земляники больше… Ты какие ягоды сильнее любишь? – вдруг спросил он, и Лена даже растерялась. Впервые Лерка проявил какой-то интерес к ее особе.
– Не… знаю… Какие сильнее? Наверно, одинаково. Нет, наверно, землянику… А ты?
– Я одинаково, – сказал Лерка. – А еще рябину люблю, только осенью, когда она уже не горькая. У нас во дворе растет рябина.
Он сдвинул брови и замолчал. Наверно, вспомнил рябину во дворе, и дом, и еще что-то. Заскучал, наверно.
– А я думала, ты вообще ягоды не ешь, – торопливо сказала Лена.
– Почему не ем?
– Конечно. Все поехали на остров, а ты даже ни чуточки не горюешь…
У Лерки оттопырилась губа.
– Горевать еще… Привезут же. Сколько хочешь привезут этих ягод.
– Ты так думаешь? – неуверенно сказала Лена. – Привезут… тебе?
Лерка не так ее понял. Кажется, ему стало немного неловко.
– Ну… может быть, тебе тоже привезут, – ответил он. Однако в его голосе не было уверенности.
– Может быть, – рассеянно и не очень весело усмехнулась Лена. – А тебе-то уж точно…
Лерка вдруг отвернулся и сказал тихо и серьезно:
– Ты не бойся. Если тебе ягод не достанется, я дам. Сколько хочешь.
Вот это да! Пожалел он ее, что ли?
– Спасибо… – сказала Лена. – Лерка… Послушай, ну почему ты подрался с Лодькой?
Лерка не сдвинулся с места. Даже не шевельнулся. Но в тот же миг он сделался колючим. Даже каждый волосок его коротенькой прически стал похож на негнущуюся проволочку: тронь – и уколешься до крови. И опять словно выросли вокруг него стеклянные шипы.
– Конечно, если это тайна, то не говори, – поспешно сказала Лена. – Мне, в конце концов, все равно…
Шипы растаяли. Лерка опустил плечи и как-то обмяк.
– Да не тайна… Все уж знают. Мы из-за термитника с ним деремся. Уже четыре раза дрались из-за термитника.
Ну ведь надо же! Из-за чего только не дерутся люди! Из-за того, что не поделили бумагу для маскарадных колпаков; из-за всяких глупых прозвищ; из-за того, что ночью один бросил в другого подушкой и попал в банку с рыбьими мальками; из-за девчонок, в конце концов, дерутся. И вот еще – из-за термитника…
– Постой. Термитник – это что? Это ведь такая башня, в которой термиты живут?
– Ну да. – Лерка встал и досадливо повел плечом.
– Смешно, – сказала Лена и выжидательно посмотрела на Лерку. – Смешно. Как это вы термитник не поделили. Их же здесь нет. Они в Африке бывают, по-моему.
Лерка сел. Он натянуто молчал. «Конечно, если это тайна…» – уже хотела начать Лена, однако вовремя вспомнила, что Лерка терпеть не может лишних слов и повторений.
Тогда она все-таки подвинулась ближе, положила руку на острое Леркино плечо и заглянула в лицо. Почти шепотом она сказала:
– Лерка, я же никому не буду рассказывать. Ты не бойся.
Лерка немного удивился. Он пошевелил плечом с Лениной ладонью, подумал и ответил:
– Да говори хоть кому… Все равно все говорят: «Не получится, не получится». Ты тоже скажешь, что не получится.
– А может, получится. Я же не знаю.
– Термитник хочу построить, – хмуро сказал Лерка. – А Лодька не верит. Вот и деремся.
Конечно, Лене полагалось сказать, что надо не дракой, а делом доказывать свою правоту. И что драться – это не по-пионерски. Хотя Лерка ведь еще не пионер. Но все равно…
– Ой, Лерка, – сказала она. – А зачем? А из чего их строят?
– Из глины. Глины много.
– А зачем?
Лерка несколько секунд молчал. Может быть, все еще думал: стоит ли говорить? И сказал:
– Для муравьев. Термиты ведь тоже муравьи, только большие. Африканские. Значит, у них привычки одинаковые, только наши муравьи не умеют строить термитники. А если им кто-нибудь построит, им же не хуже будет. Наоборот, как дворец. В один термитник хоть целый миллион муравьев влезет. Хоть два. Сколько хочешь.
– Не привыкли они к таким дворцам, – заметила Лена.
– Привыкнут, – сказал он. – Им же только лучше от этого. Ну, сперва их мало будет, а потом разведутся. Туда же сто муравейников влезет. А муравьи полезные, они лес от вредителей берегут. Значит, и термитник полезный.
– Лерка, Лерка… – медленно сказала Лена. – Сам ты это придумал?
Он помотал головой:
– Я про муравьев по радио слушал. А про термитов Лодька рассказал. Сам рассказал, а теперь не верит… Да я бы уж построил, только не знаю, как купол делать. Он, наверно, провалится. Глина хрупкая, когда высохнет. В Африке, наверно, не такая глина. Ты не знаешь?
– Не знаю… Большой ты его собираешься строить?
Лерка вспрыгнул на табуретку, поднялся на цыпочки к вытянул к потолку руку.
– Вот такой. Не очень…
– Ой-ёй, – сказала Лена. – Ничего себе.
Он вытянулся вверх изо всех сил. Новые сандалии заскрипели.
– Настоящие-то еще больше.
– Попробовал бы сначала маленький сделать.
Лерка прыгнул на пол, но не сел. Он стоял теперь перед Леной, обняв себя за плечи и по-птичьи склонив набок голову. Потом сказал:
– Я люблю большое строить.
– Например, слона, – вспомнила Лена. – Да?
– Ну и слона… А что?
– Да ничего. Так…
– Все говорят «ничего, ничего». А потом смеются, – хмуро сказал он.
– Ты не думай, что я смеюсь. Мне интересно. Только непонятно. Про термитник понятно, а про слона нет. В него ведь муравьев не посадишь.
– Зато играть можно.
– Ого! Вот это игрушка!
– Думаешь, если большой, значит, плохо?
– Я… не знаю, – откровенно сказала Лена.
Лерка смотрел упрямо, почти сердито.
– Надо, чтобы игрушки были похожи на настоящие. Как на самом деле. Чтобы им лапы не отрывали.
– Какие лапы? – удивилась Лена.
– Плюшевые… В седьмом отряде три плюшевых медведя было. Теперь все – инвалиды. У одного даже голова на ниточке. Потому что их не жалко. Они на живых не похожи нисколько. А большой медвежонок, который из репейников, до сих пор целый.