Дина Бродская - Дневник Лиды Карасевой

Так вот почему он опаздывает! Он ходит за покупками, прежде чем отправиться на уроки. Я решила подождать еще немного. Через пять минут из ворот выскочил Юра с книгами в руках. Он помчался к трамвайной остановке, застегивая на ходу свое пальто.

Я пошла за ним и приехала в школу со следующим трамваем. До звонка оставалось восемь минут. Я побежала к Ване, рассказала ему все, что видела сегодня утром, и описала свой визит к Юре (после нашей ссоры).

— Хорошо, — сказал Ваня, — теперь мне многое становится понятным. Сегодня же я схожу к Троицкому и поговорю с его мамой.

Я очень рада, что Ваня сам взялся за это дело.

Осталось три недели до зимних каникул.

Как бистро промелькнуло первое полугодие.

Теперь нам приходится много заниматься. Пойдут письменные работы одна за другой. Позавчера был немецкий диктант, очень трудный, но я к нему хорошо подготовилась. По геометрии меня недавно вызывал Дмитрий Осипович, я все ответила и получила «хор». Теперь меня больше всего тревожит физика.

Я ее не люблю. Наш физик Модест Иванович, полный мужчина, похожий на Расплюева из «Свадьбы Кречинского», говорит медленно, точно сонный, и на его уроках мухи дохнут с тоски. И только иногда, очень редко, наш Модест оживляется и рассказывает разные истории.

Мне кажется, что физик ко мне придирается.

Он всегда задаст мне такие трудные вопросы, что поневоле сядешь в галошу. Притом, если я не отвечу ему хоть на самый маленький вопросик, он моментально усаживает меня на место.

Так было и последний раз, когда я засыпалась по электричеству.

Теперь я не могу ни на минуту забыть, что на моей чистой школьной репутации появилось такое пятно.

Сегодня весь наш отряд ходил в Эрмитаж. Мы долго рассматривали картины Рубенса. Рембрандта, Ван-Дейка, статуи, оружие, старинный фарфор и многое другое. Я хожу в Эрмитаж уже третий раз, но все-таки еще не успела как следует рассмотреть картины, потому что Файка все время тащит меня вперед.

Когда я пришла домой, наши все ушли на собрание в жакт. Я сидела одна и думала о том, как приятно и полезно быть знаменитым художником или писателем. Рембрандт умер триста лет назад, а его картины, развешанные в лучших музеях мира, до сих пор восхищают всех людей. И мне тоже так захотелось чем-нибудь прославиться! Неужели же я проживу на земле, «как черви слепые живут, и сказок мне не расскажут и песен о мне не споют»?

Конечно, в нашей стране нет лишних людей. Для каждого найдется дело, в котором он сможет быть полезным работником. Но мне хотелось бы чем-нибудь выделиться из них, принести своей родине какую-нибудь большую пользу. У нас так много героев — летчиков, стахановцев, знаменитых артистов и ученых. А я ничем, ничем среди них не выделяюсь. И никакого таланта у меня нет. Взять хотя бы нашего папу — он тоже на своем заводе известная личность, его портрет на проспекте 25-го Октября висел. Варя, наверное, будет известной музыкантшей. Борис может сделать какое-нибудь великое открытие в своем водопроводном деле. А я что? Неужели же ничего? Мне хотелось бы быть путешественницей-биологом. Я постоянно думаю об этом. Я часто представляю себе дикие горы, неизведанные пустыни и леса, где я пробираюсь со всей экспедицией. Мы переплываем верхом через бурные потоки и открываем новые породы рыб и животных.

Чем бы я еще хотела быть — это артисткой. Но для этого надо иметь особый талант. А, может, он во мне есть, только я его не замечаю? Чтоб еще раз это проверить, я напудрилась Надиной пудрой, подвела сажей глаза, надела черный лиф и черные трусики и начала танцовать перед зеркальным шкафом акробатические танцы. Мне кажется, что получилось неплохо.

В прошлый раз Модест меня не вызвал. Оба урока я сидела, как на иголках, и дрожала от волнения. Файка переживала вместе со мной. Все эти дни я ничем не могла заниматься, так меня угнетала физика.

Нет! Во что бы то ни стало я должна сдать физику на «хор»!

Я встала в 6 часов утра, зажгла в кухне свет и села зубрить это злополучное электричество.

На первом уроке «он» меня не вызвал. Целый час Модест продержал у доски Лину Браславскую. Лина, как всегда, ответила хорошо и с гордым видом прошла на место.

Наконец, на втором уроке, он вызвал меня. На все вопросы и ответила без запинки. Надо надеяться, что теперь будет «хор». Уф, точно гора с плеч… И сразу пропала вся моя обида на физика. В душе я даже благодарна ему, что он заставил меня так хорошо выучить электричество.

Чудесная погода: падает густой снег, но не холодно. Из школы возвращались втроем: я, Файка и Юра. Юра все время молчал, а мы с Файкой хохотали и болтали без умолку о предстоящих зимних каникулах. Вчера на совете отряда у нас был выработан очень интересный план проведения каникул. У нас будут лыжные вылазки за город, елка, культпоходы в музеи и театры и многое другое. Файка дошла с нами до угла и села в трамвай, а мы с Юрой пошли дальше. Идем и молчим. Наконец я спрашиваю:

— Юра, почему ты такой грустный? У тебя какие-нибудь неприятности?

Он долго не хочет говорить, но потом признается:

— Сегодня Женька Штауф и Вакулин написали на доске: «Троицкий + Карасева = жених и невеста».

— Ну и что ж из этого? — спросила я, притворившись равнодушной.

Юра сказал, что ему неприятны эти глупые насмешки.

— А мне наплевать, — заявила я, — пусть говорят, что угодно. Уж нельзя и подружиться с мальчиком, чтобы сейчас не заговорили о какой-то там любви. Думаешь, надо мной не подшучивают наши ребята? Если тебе интересно со мной дружить, ты должен не обращать внимания на их глупые разговоры.

Потом мы заговорили о литературе. Я сказала Юре, как мне обидно, что сочинения у меня получаются не очень хорошие. Теперь нам надо написать биографию Пушкина. Я попробовала вчера набросать, и у меня вышло очень кратко и сухо.

А Юра сказал:

— Это потому, что ты мало читала о жизни великого поэта.

Он посоветовал мне обязательно прочитать новый роман Тынянова «Пушкин» и записал на бумажке еще несколько других названий.

Разговор зашел о книжке Островского «Как закалялась сталь», которую я недавно прочитала. По-моему, это одна из лучших книжек в мире.

Юра сказал, что у него есть «Как закалялась сталь», и предложил перечитать вместе во второй раз. Я очень рада, так как в библиотеке на нее записываются в очередь.

Вчера весь вечер ждала Юру, а он все не шел и не шел. Вдруг звонок. Бегу открывать. Входит Юра, раскрасневшийся, обсыпанный снегом, с каким-то пакетом под мышкой!

— Что у тебя в пакете?

Он сказал, что это платье его мамы, которое он везет от портнихи.

Мы пошли и сели в столовой, где никого не было (мама готовила ужин, а папа и Варя играли в домино в комнате Бориса). Я спросила у Юры, нельзя ли мне посмотреть платье его мамы.

Он сказал:

— Можно, если ты не сомнешь.

Я осторожно развернула пакет и вынула замечательно красивое платье из жемчужно-серого фай-де-шина, с синим бархатным куша ком и цветами у ворота.

— Это платье для сцены? — спросила я. — Ведь твоя мама артистка?

— Да, она поет на эстраде, — сказал Юра и о чем-то задумался.

— Мне бы хотелось когда-нибудь услышать, как она поет, — сказала я.

— А мне, по правде говоря, страшно надоело мамино пение. К ней приходит учитель, и она без конца поет свои упражнения и гаммы. Это мне очень мешает заниматься. Мне хочется удрать из дому, пойти в библиотеку или в шахматный кружок, но это не так-то легко; мама говорит: «Не уходи, надо приготовить чай…» И так вот всегда…

Я спросила, кого он больше любит — отца или мать? Юра сказал, что он любит их одинаково, но с отцом ему было интереснее. Он оживился и начал рассказывать про своего отца.

— Знаешь! Он всегда придумывал какие-нибудь интересные вещи. Когда мы жили на Украине под Винницей, мы с папой каждое лето отправлялись «робинзонить». Мы брали провизию, удочки, охотничье ружье, несколько книг и на лодке плыли по реке куда нам вздумается. Мы высаживались на каком-нибудь зеленом островке и жили там до тех пор, пока не надоедало. А знаешь, что мы любили делать зимой? Это тоже придумал папа: в ясные и не очень морозные зимние вечера мы уходили ночевать в лес. Наденем шерстяное белье, валенки, овчинные тулупы, зажжем фонарь, свистнем нашей овчарке Джильде, и айда на лыжах в лес. В лесу тихо-тихо, все ели снегом занесены. Мы делали из сосновых веток шалаш, ставили на снег зажженный фонари и ложились спать. Джильда сидела рядом с шалашом и, навострив уши, прислушивалась к каждому шороху…

— И вам не было холодно?

— Нисколько. На свежем морозном воздухе засыпаешь, как убитый. А утром мы просыпались и шли разыскивать заячьи следы…