Нина Бодэн - Сбежавшее лето

—  А   может,   все-таки   хочешь,   а,    Мэри?—Зоркие   глаза   дедушки смотрели на нее пристально и удивленно.

—  Может, ее научили, что маленьким девочкам нельзя болтать за сто­лом,— озарило тетю Элис.

Мэри кинула на нее презрительный взгляд.

—  Нет   уж,   никак   не   это.   Просто   я   рассказываю   себе   одну   исто­рию.

—  Интересную?

—  Очень.— Мэри    еле    сдержала    смех.— Можно    мне    выйти    из-за стола?

Дедушка и тетя Элис улыбнулись друг другу. Потом они вместе улыбнулись Мэри. Комната была залита солнечным светом.

—  Разумеется,   можно,   милочка.— Обрадовавшись,   что   Мэри   съела весь обед, тетя Элис сразу похорошела.— А что ты собираешься делать? Можем   пойти погулять в парк...

—  Я   бы   очень   хотела,— приторно-вежливо   ответила   Мэри,   потому что больше всего на свете ей не хотелось идти с тетей в парк,— но дело в том, что я пообещала моим друзьям встретиться с ними на пляже. Когда мы утром там играли, они сказали, что придут и после обеда.

Тетя Элис снова забеспокоилась:

—  Ты уверена,  милочка,  что это приличные дети,  а не какие-нибудь хулиганы?

—  Не думаю, что ей довелось познакомиться с шайкой разбойников,— вставил дедушка.

—  Нет, конечно, нет.— Тем не менее тетя Элис никак не могла успо­коиться.— Знаешь, к вечеру начинается прилив, и на берегу бывает очень опасно...

Мэри была больше не в силах сидеть на месте. Голова у нее пухла от мыслей о злой тетке и слепом дряхлом дедушке, и она мечтала остаться одной, чтобы продолжить свою историю.

—  Да нет, ничего,— сказала она.— Утром мы строили замок из песка, а после обеда будем собирать ракушки.

«Даже тете Элис не под силу считать эти занятия опасными»,— поду­мала она и оказалась права. Тетя улыбнулась и попросила ее быть осто­рожной, не подходить во время прилива близко к молу, потому что в про­шлом году там утонул мальчик. И еще, переходя дорогу, смотреть направо и налево и никогда не останавливаться с незнакомыми людьми...

Мэри так часто слышала эти предупреждения, что могла повторить их наизусть, слово в слово.

—  Хорошо,   я   буду   очень   осторожна,   тетя   Элис,— согласилась   она таким неестественно покорным тоном, что дедушка снова окинул ее удив­ленным взглядом.

По правде говоря, Мэри и сама была удивлена. Но по пути к морю пришла к выводу, что была вежлива с тетей Элис только из-за всех тех измышлений, которые придумала про нее в своей истории.

«В буфете у нее хранится бутылочка с надписью «Яд»,— продолжала она.— Бутылочка из темно-синего стекла, поэтому, сколько там жидкости, видно только тогда, когда держишь ее на свет. Сейчас там налито напо­ловину, и всякий раз, когда я прохожу мимо буфета, а тети в комнате нет, я стараюсь посмотреть, не стало ли жидкости меньше, потому что в таком случае я должна быть начеку и следить за своей едой. Я постоянно начеку. Если мы все берем еду с одного и того же блюда, например жаркое с кар­тофелем, значит, все в порядке. Но если она приносит каждому на отдель­ной тарелке, тогда я только поковыряю, поковыряю, но не ем, на тот слу­чай...»

Интересно, поверит ли этому Саймон? Его, кажется, не так-то легко убедить. Да и есть ли в этом нужда, коли они вряд ли снова увидятся, да и не очень-то она жаждет с ним встречи.

Во-первых, он, видно, любит командовать, а во-вторых, ему известно, что она украла шоколадки.

От этой мысли Мэри стало как-то неуютно, и, чтобы забыться, она принялась громко свистеть.

Погода снова изменилась: стало гораздо теплее, заголубело. Начался прилив, но, поскольку ветер спал, волн не было, и вода омывала стену набережной так ласково и беззвучно, как чай, когда он колышется в чашке.

Мэри направилась за пирс, туда, где выстроилась целая улица высоких стандартных домиков с названиями вроде «Си-Виста» или «Уотер-эдж». Тихонько насвистывая, Мэри шла не спеша и делая вид, что округа ее ни капельки не интересует.

«Харбор-вью» был предпоследним на улице, более захудалым, чем дру­гие, и срочно нуждающимся в ремонте. Вместо аккуратного газона с цве­точными клумбами и асфальтовой дорожкой перед ним был клочок затоп­танной, давно не стриженной травы, посередине которого стоял манеж, где, цепляясь за поручни, радостно гулькал толстый малыш. Он выкинул из манежа все свои игрушки, и теперь они валялись на траве среди других вещей: лежавшего на боку трехколесного велосипеда, теннисной ракетки, в которой не было половины струн, двух мусорных баков и проху­дившегося мяча для игры на пляже. А рядом с порогом у входа в дом стояла старая детская коляска с поднятым верхом. Пока Мэри разгляды­вала все эти вещи, младенец в коляске заверещал, дверь отворилась, и со ступенек сбежала маленькая женщина с седеющими волосами. Мэри быстро отвернулась и помчалась прочь.

Она бежала, пока не остановилась как вкопанная: вдруг Саймон уви­дел ее в окно и решил, что она ищет его? Вот ужас-то!

Она пошла к дедушкиной кабине. В этом году, с тех пор как она по­явилась в здешних краях, погода стояла плохая, и она еще ни разу в каби­не не была. Но ключ лежал на месте, поэтому, повозившись некоторое вре­мя с заржавевшим замком, она толкнула дверь, и та со скрипом отвори­лась. Внутри было холодно, пахло чем-то затхлым. Наморщив нос, она широко распахнула дверь, чтобы впустить в кабину чистый морской воз­дух. Все было прибрано и лежало на месте: в банке с надписью «сахар» лежал сахар, а в банке с надписью «чай» лежал чай. В стену был даже ввин­чен крючок для ее ведерка и лопатки, а на столе стояли две коробки, одна с ракушками, а другая с камешками, которые Мэри собирала в прошлом году. Среди них были и блестящие камешки, и тускло-голубые, и странной шишко-образной формы, которую придало им море. Мэри перебрала все камешки, вспоминая, какими они были на ощупь и на вид в прошлом году. Ей пришло в голову, что, в то время как большинство взрослых, убирая в ка­бине после летнего сезона, камешки обязательно бы выкинули, а ракушки оставили, тетя Элис расставаться с вещами, по-видимому, не любила, чем была очень похожа на Мэри, хранившую старые игрушки и даже обувь и одежду, из которых давно выросла. Эта привычка ужасно раздражала маму. «Господи боже, Мэри, у нас как в лавке старьевщика! Зачем ты держишь всю эту дрянь?»

Мэри присела на корточки у порога, и камешки медленно заструились у нее между пальцев.

«Тетя выкинула большинство моих игрушек,— сочиняла она,— а те немногие, что остались, держит под замком и разрешает мне играть ими только тогда, когда к нам приходит адвокат, в ведении которого находятся мои деньги. Тогда она дает мне игрушки, чистую одежду и разговари­вает со мной слащавым-преслащавым голосом: «Мэри, милочка...» Ко­нечно, если бы я рассказала адвокату все, ее посадили бы в тюрьму, но я боюсь это сделать, потому что он может мне не поверить, и тогда после его отъезда мне как следует достанется...»

От тепла ее разморило. Прислонившись к стойке двери, она сидела и смотрела на море. Оно было таким тихим, что казалось густым и глад­ким, как сироп. Далеко на горизонте медленно шел пароход, в фарватере у которого струились похожие на кусочки бумаги чайки, а ближе к бере­гу, курсом прямо на пляж, плыла лодка, и ее мотор стучал, навевая сон.

Мэри зевнула. Опять становится скучно. Начало всегда придумывает­ся легко, а вот потом, когда нет слушателей, рассказ не клеится.

— Хорошо бы случилось что-нибудь интересное,— сказала она вслух и подумала: «А вдруг, если закрыть глаза и досчитать до ста, и в самом деле что-нибудь произойдет?»

Она закрыла глаза и не торопясь начала считать, но, когда дошла до ста и открыла глаза, ничего не изменилось, только пароход еще больше удалился, а лодка, наоборот, приблизилась. В ней было четверо, трое мужчин и мальчик. Мотор был выключен, до нее доносились голоса людей, хотя разобрать, о чем они говорят, она не могла.

От нечего делать она стала наблюдать за ними. Заметив у стены ка­бины дедушкину трость, она взяла ее и для отвода глаз принялась ковы­рять гальку, не спуская, однако, глаз с лодки, которая бесшумно сколь­зила по глянцевитой поверхности воды. Двое мужчин были темнокожие, а третий, хозяин лодки в берете на голове,— белый. Сначала говорил он, а потом, когда замолк, заговорили другие, в явном возбуждении размахи­вая руками, словно ссорились.

Они причалили неподалеку от того места, где сидела Мэри, и она даже встала, чтобы получше все рассмотреть. Нос лодки вылез прямо на гальку, и двое темнокожих, засучив брюки, прыгнули на берег. Потом ло­дочник передал одному из них мальчика, оттолкнулся и, как только ока­зался на глубине, включил мотор и ушел в открытое море.

Оставшиеся на берегу смотрели ему вслед. Они были одеты в темные костюмы, что никак не подходило для морской прогулки, и у каждого бы­ло в руках по чемоданчику. Из-за своей одежды да еще из-за того, что, как только лодка ушла, они начали озираться вокруг, словно не понимая, где очутились, они казались заблудившимися чужеземцами.