Екатерина Мурашова - Дверь, открытая всегда
Юноша смеется, подмигивает Сережке, показывает знак «виктории». Сережка презрительно хмыкает, отворачивается, Анка носком ботинка ковыряет лед.
– Им было всего лишь тринадцать.
Но были они ленинградцы… – напевает сбоку пенсионер и тоже подмигивает детям.
– До чего надоело мелким быть! – с сердцем говорит Сережка. – Скорее бы уж что-нибудь настоящее!
– А мне ничего – нравится, – удивляется Анка.
Анка и Сережка прощаются возле дверей клуба «Хоббит».
– Может зайдешь все же? – спрашивает Сережка. – Там прикольно. И деньги у меня сегодня есть. На двоих хватит.
– Нет, у меня через полчаса занятия в цирковой школе. Да и не нравится мне. Жмешь на кнопки – и все. Никакого интереса.
– Да ты, Анка, не понимаешь!.. – Сережкины глаза вспыхивают, он хватает Анку за руку.
– Здравствуй, Анка, я твой Петька! – двое подростков выходят из дверей клуба, один из них насмешливо нахлобучивает на лицо Сережке вязаную шапку. Подростки ненамного постарше, но значительно крупнее Сережки.
– А Анка-то у тебя ничего, фигуристая! – подхватывает второй. – Я, пожалуй, буду Василий Иванычем. А ты, Никит? Пойдешь, Анка, с двумя Василий Иванычами гулять?
Сережка молча сдергивает шапку и картинно отбрасывает ее в сторону, в грязь, становится в каратистскую стойку, упрямо наклоняет голову. В этот момент он похож на бычка из мультфильма. Подростки хохочут. Несмотря на все демонстрации, им трудно воспринять Сережку всерьез.
Неожиданно из сгущающихся сумерек выныривает Шпень, становится рядом с Сережкой, демонстративно держит руку в кармане длинной куртки. Подростки переглядываются. Вид у Шпеня достаточно опасный, но отступать перед малолетками – негоже.
– Ну, малявки, вы нарываетесь! – грозно говорит старший из подростков и делает шаг вперед.
– Анка, уходи! – сквозь зубы говорит Сережка.
Анка зло закусывает губу, отрицательно машет головой.
– Анна, я тебя очень прошу, уйди, пожалуйста! – слышится с другой стороны, и высокий тонкий силуэт отделяется от водосточной трубы, присоединяется к мальчишкам.
– Опять ты?! – удивленно выдыхает Сережка.
– Тахир? – шепчет Анка.
Подростки не понимают происходящего, настораживаются еще больше, в конце концов, грязно выругавшись, уходят.
– Я тебя, Серый, ждал, – сразу берет быка за рога Шпень. – Дело есть. Остальные уходят?
– Ты с ним… пойдешь? – спрашивает Сережка, кивая в сторону молчаливой тени.
– Я бы лучше осталась. Если можно, – видно, что Шпень не внушает Анке никакого доверия.
– У меня от нее секретов нет, – говорит Сережка Шпеню. – Мы с ней с детского сада… – Кивает обоим. – Знакомьтесь: Анка… Шпень… А это… уж и не знаю… навязался тут …джигит…
– Тахир, – тихо говорит стоящий в стороне мальчик.
– Тахир так Тахир, – тут же соглашается Шпень. Видно, что ему не до тонкостей межличностных отношений. – Помнишь, мы с тобой про клады говорили? Так вот… Есть тут одно дело…
– Ушел… – говорит напарник Птицы, с трудом восстанавливая сбившееся дыхание. – Что ж теперь?
– И мы уходим. Не ровен час, та тетка и вправду милицию вызовет. Нам оно надо?
– А потом?
– Потом придется мальчишку искать. Он теперь напуган до полусмерти, может в любую минуту проболтаться. Может, прямо сейчас кому-нибудь рассказывает…
– И что…
– Не будет мальчишки, не будет свидетеля…
– Так ты, Птица, что…
– То самое! Нам теперь не до сантиментов. Собственные шкуры на кону. А ты что думал? Такие деньги! Это тебе не ларьки трясти.
– Лучше б ларьки… Знаешь что, Птица? Я так не согласный. Я на мокруху не подписывался. Ты говорил: чисто-быстро, замочек, сумочка, укрытие, культурные люди, деньги в банке. А что выходит?
– Ладно. Надоел ты мне, Мотыль. Давай сюда сумку и катись на все четыре стороны. Считай, не сработались. Дальше буду сам…
– А вот это ты видал? – Мотыль некрасиво щерится, показывает Птице кукиш и прячет сумку за спину.
– Эй, Мотыль, ты что это… А ну… – Птица лезет куда-то за пазуху, но не успевает. В руке у напарника словно сам собою оказывается огромный гаечный ключ. Удар, и Птица мешком валится на лестничную площадку. Мотыль хватает его подмышки, подтаскивает к лестнице, ведущей в подвал, пинком сталкивает вниз, забирает сумку и быстро уходит из подъезда.
Через некоторое время проходящая мимо бабушка с пакетом кефира в авоське слышит стон, доносящийся из темноты, от подвальной двери.
– Свят, свят, свят! – бормочет бабушка.
– Врача вызовите! – стонет человек.
Бабушка бодро поднимается наверх, тщательно запирает за собой дверь, колеблется несколько секунд, потом решительно снимает трубку телефона.
Белое кресло на берегу искусственного бассейна. На белом столике сервировка: чай со льдом и разрезанный серебряным ножом непонятный фрукт на прозрачной тарелочке. В кресле сидит уже известный нам толстый господин в халате, перед ним навытяжку стоит моложавый мужчина с седеющими висками, бегающими фруктовыми глазками и крупным баклажанистым носом. Разговор идет на французском.
– Что нового о чаше?
– Увы, месье Фаррингтон, новости из России не слишком оптимистичны.
– Но мне же обещали, что не будет никаких осложнений! Неужели не хватило денег, чтобы купить всех, кого надо?!
– Не совсем так. Насколько я понял, чашу попросту украли еще раз.
– Кто?! И куда смотрел наш человек? Он жив? Его можно допросить?
– Он идет по следу. Согласно полученным сведениям, ситуация далека от трагической. Укравшие чашу люди просто мелкие уголовники. У них нет никаких каналов сбыта, и они быстро попадутся.
– А если они лягут на дно? Мои люди не могут болтаться в России годами. Я пока не Арманд Хаммер, это слишком опасно… А если они вздумают переплавить ее, выковырять камни… Как это вообще могло случиться?!
– Месье, это же Россия, дикая страна. Там может случиться все, что угодно.
– Пошли вы к черту со своим фатализмом!
Господин в халате хватает фрукт с тарелочки и в сердцах бросает в кусты. Какая-то пестрая, похожая на попугая птица снимается с ветки и с противным криком летит следом за фруктом.
Старая петербургская квартира. Арочное окно, потолок комнаты теряется в полутьме. Огромный стол, над ним на длинной ножке свисает выцветший абажур. Лампа освещает десяток крупноформатных книг – не то энциклопедии, не то – словари – и разбросанные по столу фотографии. Вокруг стола разместились несколько очень разных по возрасту и внешнему виду людей. Один из них – отец Родиона. Во главе стола в кресле – ветхий остроглазый старичок, закутанный в клетчатый плед. Остальные либо сидят на стульях, либо почти лежат на столе, поставив локти и рассматривая что-то в распахнутых фолиантах.
– Итак, товарищи, какие будут предложения? – дребезжащим, но решительным голосом спрашивает старичок. – Насколько можно судить по представленным фотографиям – вещь в любом случае подлинная, 1Х-ХП век, точнее по снимкам не определишь. Является ли она утерянным потиром Святослава, с какой-то долей вероятности можно сказать только после тщательной экспертизы. Если она, конечно, состоится…
– Что сказала милиция? – спрашивает у остальных высокий человек с резкими, хищноватыми чертами лица.
– Милиция сказала, что проведет все мероприятия, предусмотренные планом оперативной разработки, – четко рапортует отец Родиона.
Высокий человек презрительно шипит сквозь сжатые зубы.
– Никогда себе не прощу…
– Милейший Георгий… как вас там по батюшке, – урезонивает его старичок. – Не надо так убиваться. Пропажа сокровища – наша общая вина и беда. Мы все не сделали чего-то такого, что следовало сделать непременно…
– Отчего я ушел? Надо было там спать лечь, на складе… – Георгий обхватывает руками черноволосую голову.
– Успокойтесь, – в разговор вступает еще один, немолодой, полноватый человек, похожий на средних размеров карася. – Мы же даже не знаем, когда именно была украдена чаша. От наших истерик и самобичеваний никому не станет легче. Наоборот, именно сейчас мы должны держать себя в руках и не раскисать. Достаточно нам одного несчастного случая…
– Несчастного случая? – настораживается старичок.
– Да, Валентин Прокопьевич. Вам еще не доложили? Геннадий так переживал случившееся, что бродил по городу как сомнамбула, не глядел по сторонам, пошел через дорогу на красный свет и… сейчас в больнице…
– Гена в больнице?! Что с ним? Насколько все серьезно?!
– Я был у него с утра. Разговаривал. Вроде все обошлось сотрясением мозга и несколькими ссадинами и синяками. Просил, чтобы сразу же после нашей встречи кто-нибудь дошел к нему, рассказал о результатах, планах…
– Да… Это всем нам урок. Сейчас необходима высшая сосредоточенность. Если мы все разляжемся по больницам с травмами и инфарктами…
– Валентин Прокопьевич? Сердце? Принести лекарство? – серьезно спрашивает похожий на карася мужчина.
