Владислав Крапивин - Переулок капитана Лухманова
Костик подошел к воротам, дожевывая оторванную от горбушки корочку, и увидел Вадика Саранцева. Тот сгорбленно сидел на лавочке, бросив у ног велосипед.
— «Бом»… — нерешительно сказал Костик, потому что почуял неладное.
— «Брам»… — похоронно отозвался Вадик. И сразу: — Умер капитан Лухманов… Ему было восемьдесят лет…
Костик обмяк и сел рядом. Крутнул брезентовым башмаком обод велосипеда. Спросил:
— И что теперь делать?
Вадик пожал плечами:
— А что тут можно сделать? Пойдем к ребятам. Они, наверно, еще не знают…
Когда они думали, что капитана давно нет в живых, это было привычно. А сейчас смерть словно дохнула в лицо. Капитан будто бы жил рядом — и вдруг его не стало…
— Подожди, хлеб отнесу, — сказал Костик.
Он выложил на кухне два бруска хлеба, выслушал привычные упреки: «Неужели ты не знаешь, что щипать хлеб на улице неприлично? Вопиющая невоспитанность!.. Куда ты опять собрался? А кто будет прибираться в комнате?..» — и выскочил опять за ворота.
— Поехали к Чуку…
Он сел на багажник, Вадик надавил на педали.
У Чука на дворе происходил очередной скандал. Дядя Юра и тетка Анюта орали друг на друга. Дядюшка был «хорош по первое число» (и когда успел с утра?). Чук стоял рядом с теткой и держал на всякий случай увесистый дрын.
Глянув на Костика и Вадика, дядя Юра слегка протрезвел, плюнул и, пошатываясь, ушел в дом.
— Чтоб тебя разорвала нечистая сила! — пожелала ему вслед тетка Анюта.
Чук виновато смотрел на друзей. Они не стали говорить пароль. Тут же сказали о капитане.
Пошли к Бамбуку и Бомбовозу (те жили рядом). Они не слышали еще печальную новость. Как и Костик, они недавно вернулись из очередей.
Посидели на завалинке у дома Бомбовоза.
Бамбук наконец спросил:
— Что же теперь делать?
— Ничего, — отозвался Бомбовоз. — Что поделаешь, если человек умер…
— Но хоть что-нибудь надо, — прошептал Костик.
И Чук решил:
— Устроим последний парад. Наших кораблей…
— Но ведь залива нет, — напомнил Вадик.
Чук упрямо сказал:
— Можно пустить с мостков…
— Унесет… — засомневался Бамбук.
— Ну и пусть, — ответил Чук.
Они пошли домой, и каждый взял кораблик. У Костика это была «Победа» с капитанской рубкой из кубика сосновой коры, у Чука — «Дункан» с двумя парусами — гротом и марселем, у Вадика — похожий на крохотную скрипку «Аккорд», у Бомбовоза — крутобокая «Аврора», у Бамбука — легонькая «Ласточка»… Потом опять сошлись вместе — на крыльце у Саранцевых. Костик пришел последним. Исполняя обычай, он сказал:
— «Бом»…
И ему ответили: «Брам», хотя и не очень дружно. Похоже, что у всех скребло в горле.
Отправились на берег. Через репейник и бурьян выбрались к бывшей луже, которая теперь стала лужайкой с пышной травой. Доцветали одуванчики. Кое-где еще горели желтые звездочки, но большей частью они уже превратились в пушистые шарики семян.
Теперь надо было спускаться к воде. Но Костик попросил:
— Подождите… — и пошел к заводской стене.
У самой стены, в тени, трава была высокой и влажной. Костик на ходу поджимал ноги, но храбро двигался вперед. Друзья постояли и пошли следом.
— Ты чего хочешь-то? — спросил в спину Костику Бомбовоз.
— Написать название…
— Какое? — спросил Чук.
— Лухмановский переулок… Пусть это место называется так всегда.
— Лучше Капитанский… — посоветовал Вадик Саранцев.
— Нет, надо полностью, — возразил Чук. — Переулок Капитана Лухманова.
— Ладно, — согласился Костик. Он выбрал на стене место, где были самые ровные кирпичи. На уровне глаз. Достал из кармана потрепанных штанов с лямками палочку мела. Вывел на стене печатную букву «П» высотой сантиметров десять, заглавную. Потом букву «Е» — чуть поменьше. Получилось немного криво.
— Пусть Витя пишет, — посоветовал Бамбук. — Он хорошо умеет писать и рисовать.
Костик не обиделся, отдал мел Бомбовозу.
— Можно написать не «Переулок», а сокращенно, «Пер» с точкой, — подсказал Вадик.
Но Бомбовоз покачал головой и начал писать полное слово: «Переу…»
Работа оказалась непростая, медленная. От мела сыпалась тяжелая белая пыль. На второй букве «А» (в слове «капитан») Бомбовоз устало выговорил:
— Мела может не хватить…
— У меня есть еще, — сказал Костик.
Друзья посмотрели на него одобрительно. Каждый держал у груди свой кораблик (только Бомбовоз отдал свою «Аврору» Бамбуку). А Чук прижимал к рубашке кроме «Дункана» еще и книгу «Морскiе разсказы». Это был талисман тэковцев — книга, которую не только сочинил, но и когда-то держал в собственных руках капитан Лухманов. На которой были его живые, рукописные строчки. Чудилось, что от книги исходит особое морское волшебство и дружеская сила.
Наконец надпись была закончена. Протянулась она метра на два. Бомбовоз и правда писал красиво. Он уложил аккуратные буквы как раз в высоту больших кирпичей. Только заглавные оказались перечеркнуты щелями, но это их не испортило, а, наоборот, придало старинный вид. Будто они были здесь всегда.
— Бомбовоз, ты мастер! — похвалил художника Чук.
Тот довольно посопел.
Потом, конечно, буквы поблекли, сделались плохо различимыми. Но это не имело значения. Все, кто хоть раз побывал здесь в те времена, запоминали, что это — переулок Капитана Лухманова. Правда, заглядывали сюда немногие: место глухое. Да и кто такой капитан Лухманов, известно было не всем. Но то, что здесь пахнет морской солью, ощущали все.
Постояли перед надписью с минуту.
— «Бом»… — напомнил Чук. Словно сказал пароль капитану.
— «Брам»… — отозвались остальные.
И все стали спускаться по заросшему откосу к воде. Пересекли протянувшиеся вдоль берега рельсовые пути, пошли дальше. Под полусгнившими лодочными мостками хлюпала волна от проходивших буксиров.
На мостках никого не было. Крикливые тетки с бельем для полоскания не решались ходить сюда: очень уж хлипкие доски.
Пристанская жизнь кипела в полукилометре отсюда, выше по течению. Там швартовались пассажирские пароходы и катера, суетился народ на лодочной переправе, слышались в репродукторах голоса диспетчеров. А здесь только покрикивали на путях маневровые паровозы.
Встали на краю мостков. Каждый понимал, что наступил особый момент. Строгий такой.
И Чук опять сказал:
— «Бом»…
И все ответили:
— «Брам»…
Тогда Чук проговорил:
— Мы сейчас отправим наши кораблики в далекое плавание. Может быть, они по рекам доберутся до океана… Мы потом сделаем другие, но у этих — последний парад. На память о нашем капитане Дмитрии Афанасьевиче Лухманове… Давайте, ребята…
Он взял книгу под мышку, встал коленками на влажные доски. Остальные опустились рядом с ним. Ухватили суденышки за кончики мачт, поставили их на воду.
— Старт!.. — скомандовал Чук.
И все разжали пальцы.
Погода решила помочь тэковцам. Вниз по течению тянул ровный ветерок, попутный для корабликов. Они побежали ровной шеренгой, не цепляя и не обгоняя друг друга. Друзья встали. Последний раз помахали своим кораблям: «Авроре», «Дункану», «Ласточке», «Аккорду», «Победе».
Чук махал не только рукой, но и книгой. Потом он сказал:
— Пошли… И не надо оглядываться — это плохая примета…
Они опять пересекли рельсовые пути и стали подниматься по откосу. Тропинок в зарослях было много, выбирали наугад и оказались не на той, по которой пришли сюда. Ноги путались в жестких стеблях, у Костика башмак застрял в чем-то твердом — не сдвинешь с места. И все же он сдвинул. И вытащил ногу вместе с тяжелым ржавым кольцом, в котором застрял носок растоптанного башмака. Было кольцо размером с баранку и с перемычкой в середине.
Башмак освободили, кольцо подняли и осмотрели.
— Это звено от якорной цепи, — уверенно определил Чук. — Я видел такие еще давно, в Севастополе.
— А откуда здесь-то оно? — засомневался Вадик. — Такое большущее…
— В наши реки раньше заходили морские корабли, — вспомнил Костик. — Северным морским путем… В краеведческом музее лежит цепь из таких колец. Экскурсовод говорил, что крупные якоря нужны были здесь для торможения плотов при лесосплаве, но, по-моему, дело не в плотах. Там использовались канаты…
— Наверно, экскурсовод не знает, — сказал Чук. — Ясно же, что это цепь от большого корабля…
— Ясно, что это знак от капитана Лухманова, — тихо, но решительно объяснил Бамбук. — Его привет… с дальних морей… Это примета…
Никто не заспорил, не стал критиковать Бамбука за веру в приметы. Наоборот…
— Пусть это будет наш знак, — предложил Бомбовоз. — Наш этот… как его… тал…ли…
