Пит Рушо - Итальянский художник

Вслед за старухами в город вошли жуки-могильщики. Они ползли пёстрыми потоками, забираясь во все щели и дырки, и пожирали всё, до чего могли добраться. Жуки обглодали старушечьи трупы, к вечеру от них остались груды тряпья и белые кости. К ночи город опустел, и до рассвета ни один житель не осмелился выйти за ворота. Повешенный артиллерист Ардамино болтался на перекладине перед балконом донны Марии делла Кираллино в красном мундире и загаженных белых панталонах. Раздувшееся его лицо с вывалившимся языком было иссиня-чёрным. На мостовой под ним сидела босоногая девочка, она играла на гармошке и пела песенку про Маруччеллу, она пела про глубокое море в глазах этой Маруччеллы и про волнение в чьей-то груди. Это была дочка карандашного мастера.

Наши поездки в город проходили по-разному. Не всегда бывало всё так страшно.

Сеньора Мита покупала у мальчишек на набережной деревянные парусные лодочки и пускала их в канал. Кажется, это занятие нравилось ей больше всего. Впрочем, иногда она делала светские визиты. Я даже был представлен герцогу и познакомился с его совсем ещё маленькой дочкой. Её звали Дикима, я влюбился в неё сразу и потерял голову навсегда. Но о Дикиме Фандуламаччи нельзя рассказать так вот запросто, между делом. Лучше отложить рассказ о ней на потом, когда у меня появится смелость вспомнить о ней по-настоящему.

Из поездок с сеньорой Митой я привозил сестре кукол, которых покупал для неё в Анконе. Франческа-Бланш изысканно-вежливо благодарила меня за подарки, но после того, как я обнаружил всех этих кукол в сарае с головами, отрубленными кухонным топориком, я стал привозить ей конфеты. Мателиусу наши поездки тоже не нравились. Всякий раз Мателиус встречал нас мрачно и тяжело. Он боялся каких-то неприятностей. Но неприятности настигли его только в конце августа, на исходе того странного памятного лета.

Мой отчим собирал книги. Сначала отчим очень живо интересовался бумагами и записями нашего настоящего отца. Я несколько раз заставал его в отцовском кабинете, всё его эмалево-медное существо выражало при этом вороватое любопытство пройдохи. Подбор библиотеки отчима был прихотлив, нелеп и невероятен, если проявить заурядное любопытство, перелистать страницы и дать себе труд поверить, что увиденное может быть правдой. Эти книги чем-то напоминали энциклопедии, словари и справочники, рукописные лоции по непонятному миру знаков, где каждый отдельный том был посвящен только одной букве. Не в том смысле, что там были собраны слова, начинающиеся на одну и ту же букву. В книгах не было слов, каждый том был исписан только одной буквой. Том «А» в красном лысоватом бархатном переплете, выцветшем по корешку до розовой белизны, содержал букву «А», написанную в два столбца каролингским полууставом. Их начертания и размер незначительно отличались один от другого. Цвет чернил был по преимуществу коричневый. Попадались буквы, написанные плохо очинённым пером, с мелкими брызгами и царапинами. С третьей страницы книга как бы захлёбывалась мраком, переходила на готическую скоропись, нотной лесенкой спускались в низ листа и расплывались синим пятном. Заглавные буквы распускались виньетками, переплетения драконов, рыцарей, ангелов и кудрявых дам в шаперонах и бурнусах ни разу не повторяли друг друга, все буквы были разные, буква похожая на улитку стояла рядом с буквой «А» в виде треугольной виселицы со скелетом, подвешенным к перекладине.

Таких книг было много. Это были рукописные книги на пергаменте, книги на серой пьоракской бумаге, отпечатанные в типографии Субьяко, свитки, исписанные кастильскими маранами, в резных серебряных футлярах, откуда их нужно было вытягивать за кольцо на окантовке листа. Книг было много, но набор их не был полным, отчим продолжал усердно и страстно их собирать. Помню, как он был восторженно взволнован, когда ему удалось найти и купить трёхтомный иллюстрированный каталог точек.

Иногда кто-то таинственный, завернутый в епанчу, с поднятым грязным воротником и надвинутой ниже бровей шляпе приносил очередной том, пряча его под полой. Этот человек приходил всегда под вечер и никогда не задерживался в доме, в нём всегда чувствовалось какое-то облегчение, когда он оставлял свою ношу. Про поставщика книг я знал мало, знал только, что зовут его Мустафа, и что он очень скуп. Всякий раз он уходил от Мателиуса с кошельком денег. Думаю, что он не хотел заниматься поиском и перепродажей странных книг Мателиуса, но жадность не позволяла ему уклониться от выгодной работы. Именно Мустафа понял, что для работы Мателиусу потребуются книги с лигатурами, такие книги он продавал втридорога даже по сравнению со своей обычной высокой ценой.

Мателиус читал эти книги и запоминал. Он утверждал, что в голове у него есть матрица, специальная точная схема, и когда он соберёт все книги и все буквы, то сможет прочитать текст, который во всех этих томах содержится. Нетерпение и азарт загорались в нём, когда он говорил об этом.

Ещё отчим писал письма, рассылал их с надеждой самому найти недостающие тома. Раза три за лето к нему приходили неизвестные люди, которых я не разглядел. Но последней к нему пришла крестьянская девушка из соседней деревни. Она была мне знакома. Звали её Пепа. Пепа была крупная, светловолосая и загорелая, как белая булка, вынутая из печки.Она торговала творогом, молоком и овощами. И неожиданно эта Пепа заявилась кМателиусу. Она не скрывалась, в отличие от прочих его посетителей. Пепа принесла един ственную недостающую книгу. Все буквы алфавита к тому времени были уже собраны. Недоставало печатной буквы «R», выполненной антиквой. Её-то и принесла Пепа. Это была не книга в обычном смысле. Это была гладкая доска с вырезанными на ней в зеркальном отображении, как на гравюре, буквами. Бесчисленное множество всевозможных «R», рисунков и узоров покрывали её поверхность. В доске были прорезаны четыре прямоугольные отверстия, было понятно, что в них вставлялись ножки, и сама эта доска была переделана деревенскими жителями в скамейку. Девушка Пепа передала Мателиусу доску ни от кого не прячась, прямо у меня на глазах. Она взяла деньги, значительно меньше, чем обычно получал Мустафа за свои труды. Потом она почти нагло посмотрела на Мателиуса и сказала, чтобы он оставил меня дома, когда в следующий раз сеньора Мита соберётся ехать в Анкону. Она так и сказала: пусть Феру с ней не ездит, нечего ему там делать. Так она сказала и хохотнула, как будто в этом было что-то смешное и неприятное одновременно.

Мателиус не стал запрещать мне ездить в город с сеньорой Митой. Он просто запер меня в чулане, и моих криков за целый день никто не услышал. Тем более, что началась гроза, шум ветра и раскаты грома заглушали мои отчаянные крики. Сеньора Мита уехала в город одна. Она уехала в красивом светлом платье, которое я хорошо запомнил и не забуду никогда, до конца своих дней. Я видел её издали, и мои крики не долетали до неё.

Мателиус, как назло, обратился к донне Марии делла Кираллино с просьбой отрядить её артиллериста Ардамино в помощь кучеру Клаусу для усиления охраны сеньоры Миты. Прочитав письмо Мателиуса донна Мария делла Кираллино вышла на балкон, поднесла к лицу флакон нюхательной соли и недобро рассмеялась. Выбор Мателиуса оказался ошибочным. Сеньора Мита была обречена.

Сестра нашла меня в чулане под замком только на следующий день. Она освободила меня, когда было уже слишком поздно, и ни синьоры Миты с её верным кучером Клаусом, ни страшного Мателиуса не было в живых.

В свой последний день Мателиус намазал доску с буквой «R» типографской краской, разложил на ней листы чуть влажной бумаги и прокатал их валиком. Получились отпечатки вполне сносного качества. Мателиус долго вчитывался в свежие влажные буквы, бережно держа в ладонях мягкие толстые листы. Мателиус беззвучно шевелил губами. Текст таинственной книги складывался в его голове, все разрозненные знаки, толпившиеся в его рассудке, пришли во взаимодействие, слова и целые фразы стали занимать отведённые им места, приняли стройный порядок и закружились в танце смысла и могущества истины. Фаянсовое неживое лицо Мателиуса сделалось строгим и торжественным. Он вышел из флигеля в сад и начал произносить слова по большей части непонятные, но исполненные высокого достоинства. Мателиус говорил громко и внятно, возбуждаясь и, как будто, впадая в радостное неистовство. День потемнел. Над нашим садом стали стягиваться тучи. Облака росли в небе, они наплывали со всех сторон, рокоча громом и посылая друг в друга кривые молнии. Пошёл сильный дождь. Струи ливня били по крышам, листве деревьев и дорожкам парка, потоки воды пузырились и журчали, небо клубилось низко над землёй, пахло грозой. Мателиус стоял весь мокрый, как в тот день, когда я увидел его в первый раз. Вдруг всё озарилось слепящим белым светом. В Мателиуса ударила молния. Раздался страшный резкий удар. Эхо грома бабахнуло ещё раз и стихло. Дождь перестал. Дымящиеся красные угли остались на том месте, где стоял мой отчим.