Пит Рушо - Итальянский художник

Сам я слышал рассказы про город Красной королевы, отравленной кардиналом, ещё очень давно. Этот город появляется в разных местах, грозя гибелью случайным путникам, которых Красная королева берёт себе в мужья. Но никто до сих пор не рассказывал эту историю с такой фальшивой претензией на достоверность. Я понял, что здесь кроется некий простой подвох.

Вечером, когда постояльцы разошлись по комнатам, я пришел к Шильдеману, положил на табуретку возле его кровати горсть серебра и спросил, кивая головой в сторону таинственного номера тринадцать: что там? После недолгих хитроумно-соблазнительных запирательств господин Шильдеман поведал, что в таинственном городе Красной королевы ему посчастливилось купить автомат для игры в шахматы. Мы дождались, когда всё в трактире угомонятся, и, потушив свечу, тихо открыли заветную дверь. Я зажег огонь. Посреди комнаты стоял деревянный ящик шести футов в высоту, напоминающий кухонный буфет. В ящике, на столе, находилась шахматная доска с фигурами.

— Он обыгрывает любого, — с гордостью сообщил Шильдеман, пододвигая мне стул. Я сел, и помешкав, передвинул ферзёвую пешку на два поля вперед. Минут через десять, автомат шурша скрытыми шестеренками и лязгая рычагами для перемещения фигур, запер моего короля ладьей и слоном. Я сдался.

— Вот видите! — торжествовал Шильдеман, — это гениальный автомат, ему нет равных! Если желаете, господин Феру, по ночам, за вполне умеренную плату я буду предоставлять вам возможность поиграть с ним. Если вы выиграете, — тут я счел уместным перебить Шильдемана, сообщив о своей готовности сыграть с деревянным ящиком следующей ночью еще раз. «Вот глупый пройдоха, — думал я про Шильдемана, — а мог бы придумать что-нибудь поинтереснее. Вот странно, такой балбес — и владеет уникальным механизмом. Ерунда какая-то».

Ночью, когда тишина в трактире стала полной, ко мне в комнату почти беззвучно вошел деревянный автомат для игры в шахматы и плотно прикрыл за собой дверь.

— Привет, Феру, — сказал он, — не узнал меня?

Голос был не тот, но манера речи сохранилась. Несомненно, это был Мателиус.

— Сеньора Мита умерла, — сказал я.

— Умерла, не умерла, — это не настолько важно, как тебе кажется, Феру, — произнес он, но мне показалось, что он плачет, — вот ты видишь меня. Это уже четвертый вариант меня самого с тех пор, как мы расстались.

— Как это возможно?

— Практически никак, но есть лазейки.

— Вам удалось ее оживить?

— Пока нет. Но я работаю над этим. Я нанял Иоганна Шильдемана, чтобы он смазывал механизм и не мешал мне работать, а этот тупой скупердяй решил обогатиться, показывая меня на ярмарках. Но не убивать же его за это?

— Не знаю, — сказал я.

— Открой мою боковую дверцу, — сказал он. Я потянул ручку. В нише автомата стоял скелет сеньоры Миты.

— Мне потребуется вода и белый фосфор.

— Мир жесток, — сказал я. Я не нашел правильных слов.

— А никакого жестокого мира нет, Феру. Есть знания и пустота. Ты хочешь наполнить пустоту чувствами. Я знаю, ты художник, драматург, архитектор. Черта ли в твоей драматургии?

— А ваша любовь? — крикнул я, досадуя на самого себя, на него, на всю мою жизнь.

— Ладно, поговорим позже. Мне надо еще поработать. Не забудь, о чем я тебя просил.

Этой же ночью я пришел к дураку Иоганну Шильдеману и сообщил, что если тот не оставит шахматный автомат в покое и не уберется из гостиницы сию же минуту, я перережу ему глотку. И Шильдеман ушел.

Дальше события стали развиваться с неприятной быстротой. В освободившемся номере господина Шильдемана поселился богатый молодой человек: обаятельный весельчак и франт. В его присутствии Азра из симпатичной девушки превращалась в несомненную красавицу, глаза ее сияли.

Молодого человека звали Бенвенуто Лупи. Он любил вкусно поесть, даже захаживал на трактирную кухню, чтобы готовить еду вместе с поваром и кухаркой. Про себя он говорил просто, что он бонвиван и гастроном с несколько необычными взглядами на кулинарное искусство. Взгляды его на гастрономию были немного экстравагантны. «Нет, — говорил Бенвенуто Лупи, очаровательно улыбаясь, — я не из тех лимузенских обжор, которых издавна опасаются соседи. Хороших людей я не трогаю. Я же не зверь. Я изредка устраиваю себе маленькие праздники, и съедаю какого-нибудь негодяя. Разве это плохо? Зачем убийство врага превращать в мрачный ритуал казни? Что в этом хорошего? Надо с радостью прощаться с ужасами и подлостью рода человеческого!» Словом, Бенвенуто Лупи был людоедом нового времени: свободный, бодрый и уверенной в своей правоте. Он хорошо знал бургундскую и аквитанскую поэзию, разбирался в искусстве и охотно делился рецептами.

И через два дня влюбленная Азра убежала с ним. «Отец, не сердись, — писала она мне с дороги, — у меня всё хорошо, мы обвенчались». Это было в её манере: сжечь Анкону, повесить Марио Роппелоне, выйти замуж за людоеда.

У меня не было времени отчаиваться. Мы с Мателиусом были заняты опытами. Комната номер тринадцать превратилась в лабораторию, и трактир провонял едким дымом. Наша труппа почуяла беду и стала расходиться. Вскоре никого не осталось. Последним исчез Пьетро Быстрожуй, украв свиной копченый окорок и связку белого лука. После этого трактир «Пятый всадник» сгорел дотла. Остатки автомата для игры в шахматы вместе с почерневшими костями сеньоры Миты я зарыл под камнем и поставил над ними, на всякий случай, большой самодельный крест из горного дуба.

Налегке я отправился назад. Не думая ни о чем я вернулся в Анкону, где проработал художником еще шесть лет. В тот день я рисовал, стоя на козлах, высоко, почти под самым потолком. Я закончил работу, отложил кисть, встал на колени и закрыл глаза. «Вот и всё, — сказал голос у меня за спиной, — пора возвращаться». Я знал, чей это голос и не стал оборачиваться.

Я уехал в заколдованное поместье, и сегодня утром получил письмо от Азры. Она привезет мне внука. Маленького мальчика-людоеда с курчавой головой. Что я могу сделать? Что сказать ему? И успею ли я сказать эти слова?

Я состарился. Я перестал раскачиваться на стуле — а это несомненная старость. Всё идёт к тому, что скоро я перестану глядеть на детей, собак и девушек с особым интересом, а это означает, что мой горизонт уже как бы засыпан землёй, и всё, что доступно моему взору – это ластовица неба, если, конечно, не полениться и задрать голову. Мне останутся перед смертью только два элемента: небо и земля. Не хочется в этом сознаваться, но с землёй я чувствую родство. Что я могу дать небу? Небо — скопище звёзд и чужих планет. У меня своя земля, я не знаю ничего другого. Чернота, сырость и корешки. Количество моих больших грехов и мелких несовершенств таково, что с ними уже ничего нельзя поделать, остаётся только умереть и закрыть страницу со страстными подсчётами дебета-кредита. Безумие — лёгкая отрада на краю могилы может посетить меня, но я хотел бы сохранить лицо, сыграть роль до конца, выйти на поклоны и сорвать аплодисмент. Не верьте моей улыбке, она не стоит гроша. Будьте внимательны, пока я собираю последние букеты в свете гаснущей рампы, в задних рядах орудуют профессиональные ангелы, они воруют ваши сердца, чтобы навсегда лишить вас покоя.