Эдуард Веркин - Мертвец
Вырвиглаз выразительно замолчал, снял с себя молодую мёртвую лягушку, посмотрел ей в глаза. В принцессу она не превратилась, Вырвиглаз вышвырнул её в окно.
— Такие жабы… — Вырвиглаз выставил челюсть. — Короче, самый отстой, никакого ассортимента. Самые поганые девки во всём районе. Даже во всей области.
— И ты, конечно, там был принцем? Все на тебя кинулись жестоко? Еле отбился?
— Нет, — удивительно легко рассмеялся Вырвиглаз. — Никто на меня не кинулся, я Неуловимый Джо, видишь ли…
Вырвиглаз рассмеялся ещё громче, на пол упали последние лягушки. Он смеялся так легко и хорошо, что даже мне захотелось засмеяться.
— Ну, я решил, если всё равно они все корявые, выберу любую — разницы-то нет. Отсчитал пять штук с правого края, а там какая-то дура в платье. Ты когда в последний раз видал метёлку в платье?
— Никогда, — ответил я.
Это было неправдой. Сарапульцева всегда в платье ходит.
— Вот и я никогда. Ну, думаю, дерёвня Шмырдяевка, село Свинопятое. Но делать уже нечего, познакомился. Угадай, как зовут?
— Юля?
Вырвиглаз ответил просто взрывом хохота, видимо, я угадал.
— Ну, мне что Юля, что Дуля, ты же знаешь. Но то, что Юля, — это ещё ничего. Она ещё со шрамом. С вот таким.
Вырвиглаз стянул на левой стороне лица кожу в кулак и продемонстрировал, какой у девушки шрам. Через всё лицо.
— Ну, мне уже плевать, — Вырвиглаз вытер смеховые слёзы, — шрам так шрам, платье так платье. Говорю ей, ну что, клюшка, пойдём в детский садик? Ну, она помялась для порядка и согласилась, пошли мы в теремок…
— В теремок?
— Ну да, в теремок. Там, знаешь, всякие теремки в садике. Машины ещё из фанеры, короче, дребедень разная. Ну, мы идём, а шрам у неё блестит так в лунном свете…
Видимо, это обстоятельство здорово Вырвиглаза забавляло.
А в домике уже занято, какие-то алкаши бутылками гремят. Ну, думаю, фиг с ними, обойдёмся, в конце концов на воздухе тоже ничего. Пошли в кораблик, сели и давай целоваться. Не знаю, то ли на гвоздь она наткнулась, то ли комар, она, короче, как дёрнется! Я её и укусил.
— В шею? — поинтересовался я.
— Почему в шею, за губу. А она давай ныть. Я уже разозлился, ругаюсь, она расстроилась, захныкала громче. А я вдруг слышу, рядом кто-то разговаривает. Ну, мне почему-то почудилось, что менты. Я ей рот зажал и сам притаился. Так минут двадцать и просидели.
— А потом? — спросил я.
— Потом я её провожал за мост, далеко, километра три. Ничего дура оказалась, интересная. Есть о чём поговорить, этого… какого-то… читала. Может, сегодня тоже провожу.
— А головастики?
— А, — Вырвиглаз тряхнул куртку, — это меня тамошние придурки отлупить хотели. А я от них убежал, да в темноте в канаву провалился, руку вывихнул.
И Вырвиглаз показал опухшую руку.
— Тебе повезло, — сказал я.
Вырвиглаз серьёзно кивнул.
— Знаешь, прикол какой? — спросил он.
— Не знаю.
— Она тоже баторская. Не, она местная, конечно, но тоже типа без предков. Тётка только. Ну, её в батор и устроили — по месту жительства, так сказать.
— Из-за ожога? — усмехнулся я.
— Ну и что, что баторская, — не ответил Вырвиглаз. — Пускай. Вон у меня отец — тоже сирота. И ничего, нормально.
— Ну да, — согласился я. — Это точно.
— Наличие родителей ни о чём не говорит, — рассуждал Вырвиглаз. — Вон у этого твоего Дениса родители вообще крутые, а клали они на него. Они его не искали даже, им плевать.
— Что?
— Знаешь, я что думаю? — Вырвиглаз оглянулся и перешёл на шёпот: — Я думаю, что он на самом деле мертвец.
Я наступил на головастика, неприятное ощущение.
— Ну, помнишь, я тебе рассказывал? Как в Америке жмуриков оживляют? Я думаю, тут тоже это. Они его купили, оживили, а теперь вот он их забодал. Он кого хочешь забодает, он даже меня начал забадывать…
— Чушь несёшь.
— Не чушь. Когда вы потерялись, все кинулись вас искать. Твоя мамаша как ищейка…
— Заткнись, — посоветовал я.
— А что? Ничего постыдного тут нет. Как ищейка — с утра до вечера искала, сама по лесу рыскала. А его мамаша в Москве. И до сих пор, между прочим, там. На биеннале.
— На чём?
— А фиг его знает, что это. Ей звонили, она сказала, что приедет, но не приехала. А папашка его упёр на совещание в Кострому и даже не напрягся. У него какие-то проблемы опять, между прочим.
Один из головастиков пошевелил лапками, нет, показалось. А нет, не показалось. Наверное, гальваническое электричество, или как оно там называется.
— Говорят, — Вырвиглаз почти шептал, — говорят, что мать родила его по медицинским показаниям.
— Что? — Я достал из угла совок и веник, стал собирать представителей фауны, а то ещё Сенька опять заявится.
Ну, а того, вроде как шевелящегося, обметал осторожно.
— По медицинским показаниям, — повторил Вырвиглаз.
— Как это?
— Просто. Знаешь, есть такие болезни, от которых можно вылечиться, только родив ребёнка. Некоторые так и рожают. Родят — и излечатся.
Головастики собрались в совке невысокой безрадостной горкой. В печку их, что ли, кинуть?
— И что это за болезни? — спросил я.
— Понятия не имею, я что, баба, что ли? Вот такие вот чебуреки. Мать его родила, а теперь он вроде как ни при делах. Предназначение своё выполнил и может быть свободен. Не, бабки, шмотки — всё это есть, но вообще… Ну как собака дорогая.
Головастик попытался перевернуться. Значит, жив.
— Ты же только что прогонял, что он оживлённый?
— Кто оживлённый?
— Кто, кто — Денис. Ты же мне сам говорил, что его оживили.
— Да какая разница! — отмахнулся Вырвиглаз. — Он такой же, как мы! Побочный продукт!
— Ты за всех не расписывайся…
— Да брось. Леденец! Ты что, думаешь, что твои предки тебя жутко хотели?
Я не стал убеждать. Я никогда не задумывался над этим вопросом.
— Всё по залёту, — смеялся Вырвиглаз. — То есть, конечно, по Великой Любви. И по медицинским показаниям!
Зря его опять не побили.
— Слушай, Вырвиглаз, откуда ты всё это знаешь, а? — спросил я.
— Да все жабы болтают, весь город. Говорят, что даже… Короче, ты же знаешь, что баторских девок посылают работать или на хлебозавод, или в поликлинику. Юлька работает в поликлинике. Так там все про это знают. Про медицинские показания. Какова жаба, да?
— Кто, Юлька?
— Да при чём тут Юлька! Мать Дениса! А прикинь, если он это знает? Как жить?
— Да. Жить дерьмово.
— То-то я гляжу, что он такой… Всё с нами да с нами. Я бы на его месте из дома вообще сбежал бы. Подальше. Ты вот когда-нибудь его родителей видел?
— Отстань, а?
— Не, ты скажи, видел? — продолжал приставать Вырвиглаз.
— Отца. Один раз. Давно.
— Вот видишь! А Денис про них везде звенит, везде ими хвастается…
Мне-то что? Это что, как-то его характеризует особо? Мало ли кого бросили? У него было трудное детство, он убил сорок пять человек, пожалейте его. Да мало ли кого кинули? Меня бы так кинули! Восемь сортов мороженого! Хай-энд! У меня «бентли», жизнь не удалась! Я что теперь, пожалеть его должен?
А он для них лишь медицинская необходимость. Он им на фиг…
— А ты почему не дома? — перебил я Вырвиглаза.
— А, — тот отмахнулся, — отец в рейсе опять, дома тишина. Я туда редко заглядываю… Кстати, сколько времени?
— Десять.
— Десять?! — Вырвиглаз заволновался. — Во блин…
— Куда-то спешишь?
Вырвиглаз гляделся в зеркало, причёсывался даже, правда рукой.
— К Юльке. Она попросила ей велик наладить, у неё тётка в Фатьянове, а велик сломался… прокруты… Я у тебя семейник возьму?
— Возьми. Только чёрный. В сарае.
Я подцепил головастика пальцем, посмотрел. Налил в стакан воды, сбросил тварь туда. Она дохляцки перевернулась брюхом вверх.
— Ладно, пока, — Вырвиглаз бросил последний взгляд в зеркало, — я пойду.
Даже не спросил, есть ли чего-нибудь пожрать.
Я остался один. Был совершенно спокоен. Даже прилив сил ощущал. Или что-то другое. Медицинская необходимость… Какое мерзкое словосочетание-то! Будто чирей выдавили.
Я вспомнил Упыря. Мне не было стыдно. Стыдно! Какого мне должно быть стыдно?! Мне плевать! Плевать на Упыря! Пусть сам по себе… Пусть теперь сам по себе… Я стукнул кулаком по столу, стакан подпрыгнул, головастик удачно булькнулся обратно.
Я что, виноват? Он сам виноват! Они сами виноваты. Они это придумали, не я. Загнали меня в угол, я вообще не хотел ни с кем знакомиться!
В окне снова возник Вырвиглаз.
Вырвиглаз — тот человек, который идёт в цирк с лазерной указкой. Чтобы светить в глаза вольтижёрам и сбивать с толку ловиторов, в надежде, что кто-то всё-таки сорвётся.
Сволочь.
— Слушай, у тебя полтинника не будет?
— У меня было сто рублей. Я отдал.
— Спасибо. Я приглашу тебя на свадьбу. Кстати, выглядишь как дерьмо.
