Виктор Баныкин - Весной в половодье
Леня быстро повернулся к Набокову. На щеках у него проступил горячий румянец.
— А ты почему знаешь?
— Знаю! Сам двухламповый собрал.
— А мы в школьном радиокружке детекторные делаем. Для подшефного колхоза, — с живостью заговорил Леня.— Знаешь, сколько уж изготовили? Тридцать один! А сейчас я новой конструкции монтирую. С вариометром. С ним лучше настраивать приемник на нужную волну.
— С вариометром? — переспросил Андрей. — Постой, постой... А как ты крепление катушек думаешь устроить?
— А вот как. Смотри сюда. — Леня взмахнул прутом и провел на песке первую черту.
Набоков наклонился и все время, пока говорил мальчик, не проронил ни слова. А когда Леня кончил, тракторист взял его за плечи и крепко стиснул в своих руках:
— Ух ты, молодчина! Работает голова! Леня опять покраснел.
— Это мне Саша подсказал, — проговорил он. — А сам бы я, может, еще не скоро... Саша у нас тоже двухламповый собирает. Ему теперь немного осталось. Выйдет из больницы — и закончит.
Высвободившись из объятий Андрея, Леня облизнул пересохшие губы и вздохнул:
— Пить что-то хочется.
— Представь, и мне тоже! Будто вкусного чего-то поел, — усмехнулся Набоков.
Иван Савельевич очнулся от задумчивости. Снял шапку и, поглаживая лысину, сказал:
— Пить захотели? Вода рядом. В Волге ее вон сколько. Пейте себе на здоровье!
— А из чего пить? — спросил Леня и с огорчением добавил: — У нас даже стакана нет.
— Нет! — Савушкин засмеялся. — А хочешь — стакан появится!
— А где вы его возьмете?
— Ты мне скажи: хочешь, чтобы стакан появился? Тогда, пожалуйста, получай!
У Лени засверкали глаза. Какое-то мгновение он колебался, наконец утвердительно кивнул головой:
— Хочу!
— Защурься, — потребовал Иван Савельевич.
Мальчик зажмурился. Когда же он поднял веки, на ладони у Ивана Савельевича действительно стоял стакан. Но стакан этот был не из стекла, а из коры березы.
Леня взял в руки этот необыкновенный, легкий и белый, с черными крапинками стакан и оглядел его со всех сторон.
— Какой хороший! Очень даже! — сказал мальчик. — Когда вы его сделали?
— Кто умеет — долго ли!
Похвалил берестяной стакан и Набоков:
— Работа чистая, первый сорт. Если не течет — совсем ловко!
— Попробуйте, попробуйте! — хитровато посмеиваясь, проговорил Савушкин.
Тракторист молча встал, спустился под берег. Присев на корточки, он вытянул руку и дном стакана принялся разгонять с поверхности воды в разные стороны мелкие острые льдинки. Потом зачерпнул в стакан воды и начал пить.
Савушкин и Леня стояли у обрыва и смотрели вниз. Выпив всю воду, Набоков опять наполнил стакан водой и полез в гору. Леня нагнулся и взял у Андрея стакан.
— Течет или нет? — спросил Савушкин.
— Первый сорт, и всё тут! — засмеялся тракторист. — Умелому мастеру спасибо.
Мальчик приложил к губам гладкий и холодный край стакана. Вода в берестяном стакане пахла сосновой смолкой.
— Вы донышко смолой обмазали, — сказал он, — потому и не течет.
— Молодой, а догадливый! — проговорил Иван Савельевич. — Ох, и засиделся я с вами! Уж вечер начинается, а мне ведь сходить надо кое-куда.
— А куда вы собираетесь? — спросил Леня. Савушкин огляделся по сторонам и вполголоса сказал:
— Потом, потом. Ты пока помалкивай.
— Мне с вами можно? — тоже шепотом спросил Леня.
— Вы пока с Андреем в рощу за сухими листьями отправляйтесь, — ответил Иван Савельевич. — Я вернусь скоро.
Савушкин пересек поляну и скрылся за осинками.
Проводив его любопытным взглядом, Леня подумал: «И куда это Иван Савельевич направился? И почему меня с собой не взял? Двоим бы куда как лучше! А то вдруг...»
Из задумчивости мальчика вывел голос Андрея.
— Пойдем-ка в рощу сходим, — проговорил тракторист. — Иван Савельевич правильно сказал. На сухих листьях и спать будет теплее.
* * *Выбравшись из зарослей осинника, Иван Савельевич на секунду остановился, окинул взглядом луга с маячившими кое-где на холмах деревьями и повернул налево. Он шагал по еле приметной тропинке, тянувшейся вдоль кустарника, и думал о сыне.
Так вот и кажется, что было это всего лишь прошлым летом, а не двенадцать лет назад... Помнится, сынишка, тонкий и подвижной, как Леня, выпрыгнул тогда на берег, едва лодка приблизилась к песчаной отмели.
«Фаде-и-ич!» — закричал он и, минуя отлогую тропинку, полез вверх, по крутому обрыву, цепляясь смуглыми от загара руками за тальниковые прутики.
На посту бакенщика Фадеича, приятеля Савушкина, сын проводил по две-три недели каждое лето. Мальчик помогал бывалому волгарю зажигать и тушить бакены, тралить фарватер участка, удил рыбу, запоем читал взятые из библиотеки книги.
Вернувшись однажды домой от Фадеича, он еще с порога сказал:
«А вы знаете, какую зверюгу я видел? Нет?.. Лося! Самого настоящего!»
И стал рассказывать, захлебываясь, размахивая руками. От возбуждения у сынишки раскраснелось лицо.
«Я на берегу стоял. Вдруг слышу, позади треск какой-то и топот, — рассказывал он, одергивая вылезшую из-под пояса рубашку.— Оглядываюсь — а из-за кустов... Ты понимаешь, папа, я и подумать ничего не успел, а он как из-за кустов вымахнет! Как вымахнет! Большой такой, с огромными рогами. Ну и рожищи! Ты никогда таких не видал. Так в разные стороны и торчат... Лось подлетел к берегу да как прыгнет под откос, прямо в воду! И поплыл. Тут и Фадеич выбежал из своей избушки. А лось уж далеко, на ту сторону поплыл... Фадеич говорит, что лось этот из Жигулевского заповедника. «У нас тут, — говорит,— корма хорошие: рябины много. А для лося ветки рябины — самый сладкий корм. Вот он и приплывал сюда, лакомка».
Последний раз сын гостил у старого волгаря в сороковом году.
«Подумать только, — говорил Фадеич, ласково похлопывая по плечу стройного юношу, — ведь будто недавно был вот такой парнишечка; а теперь, извольте видеть, — студент! Будущий агроном, научный человек!.. Что ты на это скажешь, Савельич?»
А на другой год... Но лучше об этом не вспоминать. Иван Савельевич тяжело вздохнул и посмотрел на небо. Солнце уже склонилось к дальнему леску. Вот-вот его большой раскаленный диск коснется верхушек деревьев, и тогда лесок, казалось, вспыхнет малиново-багровым пламенем.
«Теперь недалеко. Скоро и Черный буерак. А за ним рукой подать до того места, — сказал про себя Савушкин, шевеля лохматыми бровями. — А все-таки раньше следовало отправиться. В потемках придется обратно идти».
Четверть часа спустя Савушкин подошел к Черному буераку. Этот неширокий, но глубокий овраг, тянувшийся от берега Волги, так назывался потому, что на дне его всегда поблескивала вода, сверху казавшаяся густой и черной, словно деготь. Сейчас в овраге еще лежал снег, но уже кое-где на нем проступили темно-бурые пятна.
Тропинка привела Ивана Савельевича прямо к мостику. Когда-то давно у Черного буерака стояла старая широкая ветла. Однажды в ураган дерево с корнем вывернуло из земли, и оно упало, перекинувшись вершиной на другой берег оврага. Со временем ветла покрылась мхом, но по-прежнему казалась крепкой и продолжала служить мостиком. Иван Савельевич и раньше не раз перебирался по старому дереву через Черный буерак, и когда он сейчас подошел к оврагу, ему не показался опасным этот «козлиный мосточек» — так в шутку прозванный бакенщиком Фадеичем. Но все же, прежде чем встать на ствол дерева обеими ногами, Савушкин надавил на него носком сапога.
«А он не то что одного — двух выдержит! — подумал Иван Савельевич и уверенно тронулся вперед, слегка расставив руки. — Обратно придется идти в обход буерака, а то с поклажей в темноте тут не проскочишь. Сорвешься и полетишь вниз».
До противоположного берега оставалось не больше двух-трех шагов, когда дерево внезапно глухо затрещало и рухнуло вниз. Взмахнув руками, Савушкин тоже полетел на дно оврага.
Вечерело. Где-то за рощей разгоралась яркая заря. От деревьев ложились длинные тени, а в оврагах и ложбинках уже стелился белой пеленой туман.
Набоков и Леня шли по утоптанной за день тропинке. Андрей поймал мальчика за руку и сочувственно спросил:
— Есть сильно хочешь?
И, не дожидаясь ответа, протянул ему горсть темно-красных ягод шиповника:
— Полный карман набрал. Тут их много.
— Спасибо, — поблагодарил Леня и стал жевать душистые кисловатые ягоды.
Несколько шагов прошли молча.
— А вот и Юпитер показался, — сказал Набоков.— Вон между теми деревьями светится.
Вдруг он поморщился и плюнул.
— Разве это еда? У меня всегда такой аппетит, а здесь... — заворчал Андрей и тут же смолк.
Через минуту он добавил:
— Да это всё пустяки, как-нибудь перетерпим. Главное — поскорее бы отсюда выбраться... Так, что ли, Ленька? Перетерпим ведь, а?
