Роза Лагеркранц - Вроде бы четверг
Но учительница только нервно заморгала и поспешила снова достать из сумочки свой аккуратный носовой платочек, который только что перед тем убрала. Было видно, что она сердита и расстроена. Но Лотта сказала ей:
— Да вы не злитесь! Он скоро вернется, никуда не денется!
Тут новая учительница защелкнула свою сумочку и сказала, что лучше не надо, потому что она мечтает, чтобы следующий урок прошел тихо и спокойно. Сказала и побежала в учительскую.
Она такая симпатичная, эта новая учительница, ребята от нее без ума. Только плачет почти все время.
«Вчера был такой день, когда человек радуется жизни и не хочет думать о смерти», — говорит Лотта Монссон…
Потом ребята опять собрались на опушке и глядели на свои объявления.
ОПАСНО!
ОПАСНО! —
читали они. И еще:
ОСТОРОЖНО!
ОСТОРОЖНО!
Это было на перемене, когда человеку естественно вспомнить о том, что вот-вот настанет пора играть в шарики. И в это самое время, когда они стояли на опушке, Лотта заметила под одним деревом что-то крохотное и круглое. Шарик! Голубой шарик, как раз такой, какой нужен, когда приходит весна! Словно кусочек неба упал на землю, совсем маленький кусочек, во всяком случае, точно такого цвета. Лотта заметила шарик одновременно с Тордом, даже чуть раньше его! И бросилась за ним одновременно с Тордом, пожалуй, даже чуть раньше, потому что она первой схватила шарик. И не захотела отдавать Торду, сколько он ни кричал и ни дрался, потому что у нее было задумано отдать этот шарик другому человеку. И Торд надулся. Надолго надулся.
С этой перемены Лотта, к счастью, вовремя поспела на урок. И вообще никто не опоздал, так что новая учительница наконец-то была довольна и счастлива. Все были довольны и счастливы. Кроме Торда.
Посреди урока арифметики он закукарекал петухом, и у него совсем неплохо получилось, однако никто не обратил на него внимания. Тогда он принялся хлопать крышкой парты — бамм! Бамм! Бамм! До того разошелся, что опять прищемил большой палец, и, наверно, ему было жутко больно, потому что он спрятал голову под крышку, чтобы не было видно, что он плачет. Но так как парта заходила ходуном, все уставились на него, и новая учительница опять всполошилась. Швырнула куда-то обломок указки и бросилась со всех ног к Торду. Села на корточки у его парты и сунула руку под крышку, чтобы погладить его по голове. Да только зря она это затеяла, потому что Торд издал такой вопль, что она живо отдернула руку. Пришлось ей гладить его по плечу.
— Что с тобой, деточка! — воскликнула учительница. — Что случилось на этот раз?
Но Торд был не в силах отвечать.
Новая учительница вздохнула.
— Кто-нибудь обидел тебя?
Она так долго гладила его по плечу, что ему пришлось сказать «да». Очень уж учительница была встревожена, а Торду вовсе не хотелось, чтобы она подумала, что он, как обычно, плачет из-за прищемленного пальца.
— Кто же тебя обидел? — спросила новая учительница своим ласковым голосом.
Пришлось Торду говорить, что его обидел Т. Н., ведь больше не на кого было валить. Однако новая учительница иногда ведет себя как-то странно, словно она тоже обронила в шкафу свою память.
— Какой такой Т. Н.? — удивилась она.
Встала с корточек и вернулась к своему столу.
— У нас нет никакого Т. Н., — сказала она.
Но Торд высунул голову из-под парты и крикнул:
— А вот и есть! Тот, который с бомбой!
После чего снова спрятал голову и продолжал реветь.
— Перестаньте говорить о бомбах! — сказала новая учительница, порозовев от гнева. — С такими вещами не шутят! И всё, больше ни слова об этом!
— Мы никогда не шутим! — сказала Лотта.
— Я же говорил, что не шутим! — подхватил Сундик.
— Разве можно шутить с бомбами! — горестно воскликнул Димитрий.
— Никогда не шутите по поводу бомб! — сказала новая учительница. — Бомбы губят людей, они все губят! Это не предмет для шуток.
Она еще больше покраснела от негодования.
— Но ведь в нашем лесу лежит бомба! — раздалось сразу несколько голосов.
Тут новая учительница совсем вышла из себя.
— Я вас предупреждаю! — крикнула она. — Больше ни слова о бомбах! Это опасные разговоры!
После чего в классе воцарилась мертвая тишина. Ребята молча думали о своих предупредительных объявлениях:
ОСТОРОЖНО!
ОСТОРОЖНО!
ОПАСНО! ОПАСНО!
А Лотта, положив голову на парту, думала еще и о том, что кто-нибудь должен пойти в лес и убрать эту бомбу, чтобы не надо было все время бояться. А вдруг она взорвется! Ее надо убрать поскорее! Подальше от наших домов! Вообще совсем убрать с нашей земли! Вот только не очень понятно — куда?
Лотте было очень страшно. И она очень устала. Это всегда с ней бывает, когда она думает о бомбах. Лотта так устает, что глаза сами закрываются. Крепко-крепко зажмуриваются.
А тут еще кто-то все-таки вошел в лес, несмотря на все объявления на опушке. Кто-то шагал среди старой хвои и бутылочных осколков. Дальше и дальше в глубь леса… И пока Лотта гадала, кто бы это мог быть, весь лес вдруг взорвался, вся школа, весь город, вся страна, вся земля взорвалась! Потому что кто-то наступил на бомбу! Потом Лотта обнаружила, что это была она сама! И она закричала! Закричала и умерла. Все произошло очень быстро. Она умерла впервые в жизни, и оказалось, что это не так уж и страшно. Все равно как если бы она уснула. Но не успела Лотта умереть, положив голову на парту, как кто-то воскликнул:
— Лотта Монссон! Ты что — спишь на уроке? Что это с тобой?
Голос новой учительницы. Пришлось Лотте открыть глаза и поглядеть.
— Ты устала? — спросила новая учительница. — Может быть, тебе лучше пойти домой и отдохнуть? Я не могу позволить тебе сидеть и спать в классе!
Потом она еще сказала, что учебный день, пожалуй, чересчур длинный и такая нагрузка, пожалуй, не всем по плечу. И пришлось Лотте уходить. Сначала она немного огорчилась, но когда вышла на школьное крыльцо, огорчение прошло, потому что здесь ее встретило яркое-яркое солнце. День был такой, когда человек радуется жизни и не хочет думать о смерти.
«Потом я пошла в лес… и там занозила палец!» — говорит Лотта Монссон, покачивая большим пальцем…
Но тут же Лотта вспомнила, что смертельная опасность вовсе не миновала, взрыв был только в ее воображении! Все остается по-прежнему! Если в лесу на самом деле лежит бомба. А как узнать — лежит или не лежит? У кого хватит духу пойти в этот страшный лес и проверить?
Только у Лотты Монссон. Ведь новая учительница запретила говорить о бомбах, а кого же тогда еще просить? Правда, человек, который собрался войти в такой вот лес, невольно завидует тем, кто избавлен от этой необходимости. Тем, кто вместо этого может сидеть и решать примеры или вообще не ходить в школу и плакать из-за какого-то письма, воюя с тестом.
Лотте было очень страшно. В одном из классов пели дети. Они пели так громко, что песня лилась через открытое окно до самого крыльца внизу, где стояла Лотта. Стояла целую вечность. Ей было так страшно, что она никак не могла решиться идти и искать эту бомбу. Может быть, лучше попросить полицейских? Но если новая учительница не поверила, что в лесу лежит бомба, поверит ли полиция? Тем более, что сама Лотта не очень-то в это верила… Не верила, а все-таки боялась. Очень уж эти бомбы страшные. Но ведь нельзя же все время ходить и бояться, что в лесу лежит бомба! И когда дети кончили петь и кто-то затворил окно класса, Лотта бегом, чтобы не передумать, пересекла школьный двор и очутилась перед предупредительными объявлениями на опушке. Ну, почему именно этот лес оказался опасным для людей! Как будто нет других мест на свете! Но ведь и там живут люди, которые могут сказать то же самое…
Дальше стало еще страшнее. Лотта вошла в лес. Среди блестевших на солнце бутылочных осколков она прошла вплоть до большого круглого камня и все время ступала осторожно-осторожно, на каждом шагу останавливалась, чтобы нечаянно не наступить на эту бомбу. Но сколько она ни искала везде — и возле круглого камня, и у светлой березки, ей попалась только таинственная пуговица, круглая черная пуговица из камня, которую она нашла, опустившись на четвереньки под большой елью. Точно такая пуговица, какую малый, по имени Ниссе Сандгрен, подарил однажды на перемене ее сестре Малин Монссон. Подобных пуговиц можно сколько угодно найти на берегу моря или еще где-нибудь. Но эта лежала не на берегу, а под деревом, вместе с коробками из-под яиц и пакетами из-под молока, которые какой-то неряха обронил в лесу и забыл подобрать. Лотта взяла пуговицу и сунула в карман. И хотя она понимала, что бояться больше не надо, страх не сразу отпустил ее.
Потом Лотта пошла обратно. Никто не знал, что она ходила в лес, чтобы убрать бомбу, которая оказалась вовсе не бомбой, а пуговицей. И по виду ее никто не догадался бы, вот только большой палец занозила, когда стояла на четвереньках под елью. Всю дорогу до школьного двора Лотта давила и сосала этот палец, и лишь тот, у кого бывали занозы, знает, какое это мучение. Потом, когда ты вытащил занозу, можно говорить, что это ерунда, есть вещи куда похуже, но пока она торчит в пальце и колется, язык не повернется сказать так, потому что ты не в состоянии думать, что будет потом. Во всяком случае, Лотте было не до того, чтобы забегать мыслями вперед. Боль была такая, что она несколько раз сказала «ай» и «ой-ой-ой», когда спустилась на школьный двор, но высыпавшие на перемену ребята только пробегали мимо и зажимали уши. Взять хотя бы того же Сундика или Торда. Пронеслись мимо Лотты и даже не посмотрели, хотя ей было адски больно! Так больно, что Лотта была вынуждена идти в класс к новой учительнице, которая сидела там и отдыхала. Похоже, учительница под конец учебного года тоже слегка устала. Она даже не заметила, что Лотта возвратилась.
