Вячеслав Сукачев - Военная

— Тогда почему же? — начал сердиться Осип, не понимая, куда гнет Никита и что он вообще хочет от этого разговора. А Никита, видимо, только и дожидался такого вопроса, и обрадованно хмыкнул ему, и значительно помолчал, прежде чем начать ответ.

— Из-за дисциплины, — сказал Никита и торжественно посмотрел вначале на Осипа, а потом на Серафиму. — Да, Осип, из-за дисциплины.

— Как это? — Осип нахмурился, усиленно соображая, и даже потряс головой на длинной худой шее.

— А очень просто. Ты видел, как ходит немец в наступление?

— Ну?

— Вот видел, а ничего не понял.

— Да я…

— Подожди, — решительно перебил Никита, — дай до конца скатать. Ты думаешь, я сразу сообразил? Хрена лысого. Я, может быть, тридцать лет над этим голову ломал, прежде чем самостоятельно додуматься смог. Так вот, как наступает немец? Дали ему задание взять деревню Н. Я к примеру говорю, дали ему такое задание, и он пошел. Пошел через поле брать деревню Н. А слева наша огневая точка. Сидят двое хлопчиков, хорошо замаскировались и ждут своего часа, когда в дело вступать надо. Ну, как полагается, провели артподготовку, пробили по квадратам и так просто пробили, на всякий случай, и поперли фашисты. Идут уверенно, смело — назад не поворотишь. И вот попадают они под прострел наших хлопчиков. Та-та-та, поливают хлопчики, а немец прет, у него задача: взять деревню Н. Выбили хлопчики роту, немец вторую шлет, кончилась вторая, немец резерв подтягивает, опять артиллерией обстреливает и опять идет. А хлопчики строчат да бога молят, чтобы прямым не накрыло. Ну, наконец, прорвался немец в деревню Н, потери большие понес, но приказ выполнил. А что в деревне? Три пустые хаты да одичавшая кошка. Наши-то давно отошли и на более выгодные позиции встали. Что немец выиграл? — ничего. Задачу он осилил, правильно, но сколько боевых единиц потерял и для чего — чтобы тоскливую от голода кошку увидеть? Теперь слушай сюда. Как эту самую деревню Н. будет брать Иван? Получили Иваны приказ, артобстрел провели — и вперед. Иваны знают, что первым задачу поставил командующий армией, потом командиры корпуса, дивизии… и так до командира роты, до взводного — и пошли. Иваны знают, что задачу надо выполнить во что бы то ни стало, что за этим выполнением следит грозное начальство и свои маневры планирует. Вот и пошли Иваны. Прошли половину поля — мать твою так — с левого фланга пулемет ударил. Идти дальше — верная смерть, и плюхнулись Иваны на землицу-матушку. А как только плюхнулись, тут же и окапываться давай. Ведь он, фашист проклятый, знай строчит из пулемета. Окопались Иваны, брустверочки из земли насыпали, очухались и давай из-за этих брустверочков потихоньку выглядывать.

Серафима и Осип улыбнулись. Осип заерзал на скамейке, хотел что-то сказать, но Никита строго поднял толстый короткий палец, требуя внимания.

— Выглядывают, значит, они и соображают, как бы немца перехитрить да задачу выполнить. А в это время связной из роты, в чем дело, мать-перемать, почему задачу не выполняете? Успеется, говорят Иваны, и дальше осматриваются. Опять связной пришлепал — результаты запрашивают. Да взяли уже мы эту Н., так и скажи, передают Иваны. Связной видит, что не взяли еще, однако докладывает, видит это и ротный, но тоже докладывает, взяли, мол, чего беспокоитесь. А Иваны лежат, однако знают, что сообщение пошло и через несколько часов могут двинуть сюда силы прорыва, и если к тому времени деревню Н. не взять — быть беде. Конечно, можно будет сказать, что деревню отбили немцы, что их там несметное количество, но это уже шиш, хреновина на постном масле, так до Берлина не дойдешь, и Иваны ищут выход.

Никита умолк, значительно и строго глядя на Осипа, перевел взгляд на Серафиму и откашлялся.

— Ну а дальше-то как? — заинтересованно спросил Осип.

— Дальше как? — Никита прищурился и сплюнул между ног. — Дальше так. Смотрит один из Иванов, а по полю межа идет, да так она ловко идет, что под пулеметным прострелом мертвой зоной получается. Набрал Иван полный рот воздуха и дунул в ту межу — только ошметки из-под сапог летят. Залег и опять же осматривается, а как осмотрелся, так и попер по-пластунски. Смотрят Иваны — проскочил, и следом посочились. Всыпались в деревеньку, а там та же кошка мяукает, дали ей сухарика, русская же кошка, наша, при немцах, можно сказать, в подполье обитала, и дальше соображают — как огневую точку подавить. Но тут уже ерунда, подробности — с тыла, да с гранатою, кто того дела не справит? Заняли деревеньку Н., потери — ноль. Дисциплину нарушили? Так какая в том беда, если это нарушение только на пользу пошло. А вот немец, он не нарушит, не та нация. Ему любой ефрейтор может за это челюсть набок свернуть, и он того ефрейтора пуще нашего пулемета боится. Вот и прет на верную смерть.

Помолчали. Осип спросил:

— Дак что, каждый раз межа, что ли?

— Ну не межа, так овражек, не овражек — еще что-нибудь, — задумчиво ответил Никита, — разве дело в этом. Вся хитрость в солдате. Начальство планирует, размышляет, хитрые операции придумывает, а выполняет-то все это солдат. Он без начальства — ничего, но начальство без него— дважды ничто. Солдат воюет, и ему на месте виднее, как в том или другом случае поступить. А немец этого не учел и проиграл нам.

Уже тихие сумерки опустились над Амуром, и внизу, в Покровке, во многих домах загорелись огоньки. Где-то лениво, басом брехала собака. Прошел лесовоз, тяжело груженный елью, слепо тыкались в сумерки его включенные подфарники. Серафима устала за день, от выпитого легонько кружилась голова, но она знала, что сна долго не будет и ночь к утру покажется длиннее жизни.

— А я вот под конец войны в шпионы угодил, — вяло, бесцветно сказал Осип, потянулся за рюмкой, разом выплеснул водку в себя и закашлялся. Никита несколько раз хлопнул его по спине. — Брось, — откашлялся Осип и вымученно улыбнулся, — это не от того, этот кашель хлопками не выбьешь. Серафима, а ты чего молчишь-то сегодня?

— Вас слушаю.

— Вот всегда так, — словно бы пожаловался Никите Осип, — молчит. Курит одну за другой и помалкивает, ровно ей и сказать нечего.

— А чего говорить-то? — вздохнула Серафима. — На свете много говорено и без моего.

— Так вот, в шпионы я попал. — Осип выжидающе посмотрел на Никиту, а потом вдруг изумленно возмутился — Четыре года провоевал — и шпион. Ах, дышло тебе поперек горла, тьфу! — Осип опять закашлялся, и Никита с жалостью смотрел на него. — В разведку нас послали, троих… А немец на прорыв пошел. Двоих-то и уложило, а я в овражке схоронился… Через два дня немца отбили, я к своим, едва живехонек добрался, а меня — под конвой. Почему, говорят, один вернулся? Дак убило двоих-то, отвечаю… А почему ты живой? Дак бог милостив, спасся на этот раз, повезло, значит… Ну а почему немец на прорыв пошел, когда мы резервы на другой фронт бросили? Дак это вы его спросите, говорю им. А мы тебя спрашиваем, потому как ты в это время на той стороне линии фронта был и странным образом в живых остался. Вот так и пошло-поехало. Домой вернулся в пятьдесят четвертом — мне руки не подают. Спасибо вот Серафиме, оборонила. Себе беды нажила, но выручила, а так бы — каюк.

— Какая уж там беда, — отмахнулась Серафима, — да я не я одна, а Мотька Лукина, а Иван Новосельцев? Или забыл уже?

— Так они уже после тебя, — возразил Осип, — как ты меня в дом пустила да добрым словом согрела. Тогда уж и не только они, многие мнение переменили. А сразу- то… То-то же. Матвей первым кричал, что изменникам Родины в селе делать нечего, а уж Варька Рындина и рада была стараться.

— Ладно, Осип, будет старое поминать-то, — встала из- за стола Серафима, — или больше говорить не о чем? Давайте лучше почаевничаем, да Никите и отдохнуть с дороги пора.

— Да я ничего, — начал было Никита, но Серафима строго заметила:

— Пора, Никитушка. Не те годы уже, чтобы сон не соблюдать.

— Не те, — согласился Никита.

Чай пили в молчании и уже при звездах. Каждый думал о своем и о всех вместе.

— Пойду, — поднялся Осип.

— Иди, — не стала удерживать Серафима.

— Ты гостя-то дома не держи, — посоветовал Осип, — пусть наши места посмотрит.

— Посмотрит. Ты бы мотор наладил да на рыбалку с ним съездил, а то ведь и сам уже позабыл, какой он, простор-то наш.

— Налажу, — пообещал Осип, — завтра же и налажу. Там делов на два часа.

— Ну и славно. А теперь ступай, на стол не косись, больше ничего не будет. Ступай.

И Осип покорно пошел по тропинке между светлыми проемами стволов.

Серафима быстро убрала посуду, постелила гостю, задернула занавески на окнах и сказала Никите:

— Ну, Боголюбушко, спасибо тебе на веки вечные, что навестил. Уж и не знаю, как благодарить тебя.

— Ну что ты, Сима, — смутился Никита, — чего там.

— Спи, Никитушка, мы еще с тобой наговоримся. — Сухими губами она поцеловала его в щеку и ласково повторила — Спи.