Людмила Сабинина - Обломок молнии
— Ох, замолчи, Любка, — смеялись Ксана с Иришкой, — уморишь ведь!
— Да ну вас, — недовольно буркнула Люба. — Что толку лежать, я, пожалуй, пойду искупаюсь. Кто со мной?
Ни той, ни другой не хотелось двигаться, обе остались лежать на сеновале.
Девушки отдыхали в душистой, прохладной тени, сквозь решетчатые стены дул мягкий озёрный ветерок. И не заметила Ксана, как задремала, а когда проснулась, был уже вечер. Взглянула на часы — около восьми. Вспомнила — встреча с Вандышевым в десять ноль-ноль. «Можно еще чуточку поваляться, потом — к тете Паше чай пить, а потом… Снова ночь целую сидеть на заборе, неизвестно только зачем. Мог бы он все-таки и объяснить, этот прекрасный Леня. Не счел… А если я возьму да и обижусь? Об этом он не подумал…» Издалека слабо доносились звуки радиолы, музыка, пение.
— Гляди-ка, — завистливо проговорила Люба, — студенты дрозда дают. Веселятся. А у нас тут скучища. Спать ложимся засветло. Во, везет.
— Ой, девочки, — перебила Иришка, — там танцы каждый вечер. Мне одна здешняя девчонка сказала, все деревенские ходят в лагерь. Вот бы и нам! Там и кино бывает.
— Уж и кино! — не поверила Люба.
— Эта девчонка говорила, на той неделе что-то с участием Чаплина крутили. Старую какую-то ленту.
— Почему бы и нам не пойти? — Ксана приподнялась на локте, поглядела сквозь щель на улицу.
Вечер был теплый, тихий, по небу, еще светлому, подсвеченному розовым закатом, плыл тонкий месяц. Со стороны лагеря временами слышались отдаленные голоса, смех. Но вот совсем близко заиграла музыка. Тихое, кроткое позвякивание. Будто кто-то осторожно пощипывал струну, потом, разойдясь, давал мелодии волю. Звучало то глухо, деревянно, то нежным серебристым тремоло.
— Что это? — удивилась Ксана. — На гитару непохоже, цимбальчик, что ли?
— Ой, да Родионыч же! — засмеялась Иришка. — Конечно, он!
— Даешь, — не поверила Люба.
— Он, он. Я раз даже видела: сидит и на какой-то штуковине наигрывает. Не поняла только, на чем. Маленькая такая, вроде игрушечной, мандолина, что ли, или балалайка. Вера Степановна сказала — сам смастерил.
— Гляди-ка, отдышался, значит, — Люба хмыкнула. — Я думала, рассыпался по косточкам пенсионер, все, конец. А он еще ничего, дышит!
Молча полежали еще.
— Чаю хочется. — Иришка потянулась, зевнула. — Встали, девочки, а?
Одна за другой спустились, выбрались на волю. Уже стемнело. В палисаднике пахло душистым табаком, окна в доме не светились. Значит, тетя Паша ушла куда-нибудь или отдыхает. Подруги присели на лавочку у калитки, стали ждать… Мимо палисадника торопливо прошли две девушки в брюках и нарядных капроновых куртках, их оживленные голоса еще долго слышались в темноте.
— В кино пошли, — позавидовала Иришка, — на танцы.
— Давайте завтра и мы, — предложила Ксана.
— Как же. Тетя Паша пустит, как же…
— А я удеру. Возьму вот и удеру, — забубнила Люба, — что я, привязанная?
В конце улицы вдруг зашумели подростки, ударили сразу в несколько гитар, двинулись гурьбой вдоль палисадников. Девушки прислушались, пытаясь разобрать слова, но это был просто беспорядочный галдеж, выделялись, правда, иногда выкрики: «любимая», «любовь», «навсегда» и что-то еще в этом роде.
— Нахалы, — Иришка вздохнула, — вот нахалы! А ведь воображают, что поют.
— Малышня расквакалась, — презрительно отозвалась Люба.
У озера кто-то пронзительно свистнул, помигал электрическим фонариком. В ответ фонарики замигали там и тут — мальчишки собирались на какое-то ночное озорство. Мимо бесшумно пронесся велосипедист, за ним второй. Легко звякнули спицы. Вот и третий, вдогонку. Шорох шин по дорожке, жаркое дыхание погони…
— Носятся, как черти, — недовольно заметила Люба, — того и гляди, собьют кого. В темноте, да без фары. Надо же!
— Сбить-то некого. — Иришка зевнула, потянулась лениво. — Прохожие сами за три версты разбегаются, ведь слышно… Еще бы, в такой тишине. Да и где они, прохожие? Давно на печках спят. Деревня!
— Нет, все-таки безобразие, — не унималась Люба. — Гоняют в такой темноте! Кто-нибудь из ребят обязательно навернется, это уж точно! Машина встречная или еще что, костей не соберешь!
— Да откуда машина? — пробормотала Ксана. Она сейчас думала совсем о другом. — Ночью какая такая машина?..
— Кто его знает, — отмахнулась Люба. Ей, видно, надоело спорить.
Все трое замолчали.
В самом конце деревни, где улицу густо обступали сосны, ярко засветились вдруг фары. Засветились и померкли. Машина шла в обход деревни, задами. Легонько журчал мотор.
— Во, — кивнула Люба, — а вы говорите. Молчали бы уж лучше…
Девочки вгляделись: за огородами мелькали очертания небольшого фургона. Будто крадучись, машина обогнула деревню и вкатилась в какой-то прогон.
— Наверное, продукты подвезли, — снова зевнула Иришка. — Ой, девочки, — вдруг оживилась она, — а почему это продукты всегда ночью? На той неделе, помните? Еще за картошкой с Прасковьей Семеновной ходили, тоже эта машина стояла. Темно, а они выгружаются. Сысоев, Лизавета, еще какой-то тип, в кепке.
— Шофер, — подтвердила Люба. — Я еще помню, как он их поторапливал. Все «живо» да «живо». Слабонервный…
Хлопнула калитка, это, наконец, явилась тетя Паша. Оказывается, задержалась в правлении. В доме зажгли свет, поставили самовар. Пили чай, закусывали сладкими ватрушками. А кипяток в самоваре был особенный: чуть желтоватый и слегка припахивал тиной. Чай пили из ярких расписных чашек. Никогда еще Ксана не пивала такого вкусного чая. Самовар фырчал, пар тонкими струйками вырывался из-под крышки, Прасковья Семеновна наливала чашку за чашкой, приговаривала:
— А вот наш деревенский, чаек-то веселенький наш. Зимой — сугрев, летом — прохлаждение, и всем-то одно удовольствие. И старым и малым. Из озерной водицы, мятной, травяной. Пейте на здоровье, девушки!
Иришка с Любой все-таки сбежали на танцы. Чтобы тетя Паша не хватилась, сеновал на щеколду заперли изнутри. Дело нехитрое, стоит просунуть руку между жердями, щеколда тут как тут… Когда Ксана, запыхавшись, примчалась к озеру. Вандышев уже был там. Взглянул на светящийся циферблат, заметил сухо:
— Двадцать два десять.
Ксана промолчала. Не станешь же тут рассказывать, как торопилась, как нервничала, пока чаек попивали, чашки перемывали, беседовали. Да еще пришлось обмануть девчат, сказать, будто она собирается сегодня ночевать в избе, там теплее. Хорошо еще, догадалась соврать вовремя. А то прибегут с танцев, а ее нет. Чего доброго, тревогу поднимут. Что поделаешь, приходится ловчить. И теперь тетя Паша уверена, что все три спокойно спят на сеновале, девчата воображают, что Ксана греется в избе. В такую-то жарищу. И поверили, надо же! Впрочем, Любе с Иришкой сегодня не до нее. Удрали. Вполне возможно, встретят там и еще кого-нибудь из класса. Еще бы: кино, танцы!
— Пошли, — шепнул Вандышев.
И Ксана заторопилась за ним, вернее, за его длинной зыбкой тенью. Тень скользила по светлой от месяца траве, Ксана догоняла, силилась наступить, но тень вырывалась вперед, была недосягаема. А по сторонам — высокие темные кусты, изгородь, бани, снова кусты… Вот и прогон между заборами. Тот самый, знакомый.
— Стоп. Отдохнем.
Ксана молча прислонилась к забору. И пока он устанавливал в траве свой передатчик, чутко прислушивалась. Вот будет номер, если их обоих застукают здесь, в темноте. Кто? Неважно. Хотя бы тетя Паша. Что тут скажешь? Все равно она не сумеет толком объяснить ничего. Потому что и сама не знает… И Ксана потихоньку начала злиться: «Снова сидеть здесь целую ночь. А зачем? Не мешало бы ему все же рассказать, в чем тут дело. Ну, хотя бы намеком. Словом, что-нибудь должна она все-таки знать. А то — распоряжается, подумаешь, начальник».
Вандышев подошел, близко наклонился к ней.
— Ты как, в форме сегодня? Хоть немного-то спала?
— В форме, — резко ответила Ксана.
— Эге-ге, — насмешливо протянул Вандышев. — Нам, кажется, хочется домой, баиньки!
Ксана испугалась: не прогнал бы.
— Ничего подобного!
— Да? На всякий случай имей в виду, сегодня замена у меня найдется.
— Нет, а все-таки должна я знать? — шепотом заспорила Ксана. — Кого ловим, за что, могу я все-таки знать?
Вандышев молчал. Лицо его казалось темным, только глаза светились совсем близко, широкие, неподвижные.
— А знаешь, бывает и так, — ответил наконец он. — После узнаешь. Бывает.
Он сдержанно улыбнулся, кивнул, заправил за ухо длинную прядь волос.
— Теперь будь особенно внимательна.
— Да?
— Первое: слушай в оба. Второе: смотри в оба. Третье… — он замялся. — Третье. Значит, не высовывайся. Возможно, будет жарко… В общем, если зашумят… Замри.
— Драка? Брать будем? — оживилась Ксана. — А как у тебя с оружием?
