Людмила Сабинина - Обломок молнии
Ксана вздрогнула. Сумка едва не выпала из рук. Подняла лицо: над ней высился… Вандышев, собственной персоной.
— Так что вы там ищете?
Она горячо порадовалась про себя, что не захватила на зачет эти самые «шпоры». Шпаргалки, разумеется, у нее имелись, только трудилась Ксана над этими листочками совсем не для того. Просто чтобы лучше расположить материал в памяти и чтобы удобнее повторять. Как хорошо, что они дома, вся пачка!.. Не найдя, что сказать, потянула из сумочки платок. Вслед за ним выскочил и кусочек обугленной сосны, тот самый. Когда-то разложила эти осколки по всем своим сумкам. На счастье. Так уж получилось. Вот теперь ее и подвел один из них.
— Что такое? — удивился Вандышев.
Взял осколок, подбросил на ладони, оторопело уставился на Ксану. И тут ей стало смешно: такое лицо у него сделалось. Глаза широченные, брови — дыбом, и даже рот приоткрылся.
— Так вы, значит, Ракитина Ксения? — вымолвил наконец он.
— Ага.
— Ничего себе! А я ведь так и не спросил тогда ваше имя. Потом, когда вернулись, заходил к бригадирше, не застал. И все давно уже уехали.
Еще раз подбросил осколок на ладони, задумался.
— У меня-то он на столе лежит. Большой такой. Молнией пахнет, озоном… Обломок молнии.
— Я помню, — тихо отозвалась Ксана.
Помолчали.
— Ну, идите отвечать, — сухо приказал Вандышев.
Зачет начался. Говорила Ксана как-то машинально, плохо слушая себя. Ведь ответ был разработан по пунктам, ей было легко. Только мешали разные совсем посторонние мысли. То вечер вспомнится, когда звякнула щеколда и Вандышев пробрался в сарай, то — как он побежал по берегу в плавках и мокрой рубахе, зажимая под мышкой закопченный обломок сосны… Неудивительно, узнала сегодня не сразу: в сером костюме, волосы коротко подстрижены, да и вообще как-то повзрослел. Он ведь тоже ее не узнал.
— Ну что же, понятие кое-какое вы имеете. Достаточно. Зачет.
Вандышев расписался в зачетной книжке, перелистал ведомость.
— Хотя уж какой это зачет был, — усмехнулся он, — скорее вечер воспоминаний.
Ксана смущенно запихивала в сумочку свою зачетку.
— Для меня, конечно, — добавил он.
— И для меня. До свидания.
Она кивнула, быстро пошла к двери. За дверью перевела дух. Увидела картонную табличку, пришпиленную кнопками: «Л. И. Вандышев, аспирант». Надо же: и это она заметила только сейчас!
Ксана побрела по уже опустевшему коридору. То, что сегодня случилось, ошеломило, но как-то не удивило ее. Втайне она ведь всегда знала, что так и будет. Конечно, знала, но все-таки не верилось… «А отвечала на зачете, кажется, неважно. Он сказал: «Кое-какое понятие имеете». Ой, неужели опозорилась? Да нет, рассказала все по порядку, как надо. Все-таки могла бы получше. Растерялась, панике поддалась, и все из-за него, из-за Вандышева. Вот сумасшедшая! А ведь она умеет собраться, когда надо. Столько экзаменов сдала, кое-какой опыт имеется. Одни вступительные что-нибудь да значат». В первый год не прошла по конкурсу, а на другой год прошла. Попала, правда, на заочное. Все оказалось не просто, пришлось немало потрудиться…
Ксана застегнула пальто, стала надевать перед зеркалом шапочку.
Неожиданно в зеркале возник Вандышев, бросил портфель на подзеркальник, торопливо замотал шею шарфом.
— А как насчет того, чтобы продолжить вечер воспоминаний? — сосредоточенно нахмурившись, проговорил он.
— Можно и продолжить, — не сразу ответила Ксана.
— Может быть, продолжим в кафе, тут недалеко, за углом?
— Нет. У меня билет в Консерваторию. Лучше уж продолжим там, на концерте. Второй билет как-нибудь достанем…
— Значит, в девятнадцать ноль-ноль? — Он низко надвинул на лоб шапку, улыбнулся.
— Нет. В восемнадцать тридцать, — строго поправила Ксана. — И без опозданий.
Нахмурилась, вытянула лицо и, стараясь подражать голосу Вандышева, повторила те самые слова, что говорил когда-то он:
— Джинсы. Куртку потемнее. И не опаздывать. Я ждать не стану!
Оба весело рассмеялись.
Вандышев распахнул перед ней дверь на улицу. Обоих ослепил белый зимний день.
