Лидия Чарская - Синие тучки
— Ах!
— Не бойся, — кричу я. — Я тебя не трону!
— С чего ты взяла, что я тебя боюсь? — кричит, — вот глупенькая-то русалочка! — и смеется.
И я смеюсь.
— Весело у вас в подводном царстве? — спрашивает.
— Ужасно весело! — отвечаю я, а сама в мыслях прибавляю: — «Когда не надо жемчуг разбирать. Весело… тоже!».
Но это я в мыслях прибавляю, а сама говорю:
— Очень, очень весело! Поступай к нам в русалки! Хочешь?
— А что вы делаете?
— Пляшем, поем, смеемся!
— Очень хорошо! — восхищается девочка, — я люблю смеяться и плясать в свободное время и с удовольствием сделаюсь русалкой. Учиться много приходится?
— Как учиться? — удивляюсь я.
— Вот глупенькая! — смеется девочка; — да всему тому, что на свете делается: про людей, про страны другие… про то, что было… Почему солнце светит днем, а ночью луна, и какие цветы растут в поле, какие в саду… И кто до нас жил и что сделал полезного… И про Бога, как он учит быть добрым, молиться и доставлять радость другим…
— Ах, как это интересно, — прервала я девочку. — Я ничего-то не знаю ни про Бога, ни про что.
— Что ж ты делаешь? — удивилась она. — Разве ты не молишься?
— Нет, не молюсь… и не учусь. Я смеюсь, пляшу, рыб гоняю…
— А еще что?
— Рыб гоняю… пляшу… смеюсь…
Тут девочка прервала меня, расхохотавшись так громко, что Лилия проснулась и высунула из тростников свою заспанную физиономию.
— Вот так жизнь! — смеялась она, — смеяться и плясать, чтобы остаться неучем. Нет, не хочу к вам в подводное царство. Скучно у вас. Дурочкой еще останешься!
И вдруг разом стала серьезной.
— А как же без молитвы? А как же без Бога?! Ни радости тогда не будет, ни счастья! Нет, нет! Храни меня Бог от такой жизни! Мне жаль тебя! Жаль русалочка! Лучше вовсе не жить, чем так-то, без Бога, без молитвы, без ученья, без радости. Прощай, русалочка, мне жаль тебя!
И, кивнув мне головкой, она побежала от берега. И длинноносая проснулась и поспешила за ней.
Мне стало вдруг скучно, скучно! Странно! я никогда не скучала еще на воле до сих пор.
ДЕНЬ ШЕСТОЙ.Струйка мне сегодня что-то очень, очень интересное рассказала.
Мы уж с ней помирились. Я ей жемчужное ожерелье свое подарила и она меня поцеловала даже.
Уж очень обрадовалась. Я сначала испугалась, думала — укусить хочет, и хвост поджала, а она меня губами в щеку чмок!
У нас в подводном царстве никогда не целуются. Не мудрено, что я испугалась. А Струйка поцелуи у людей видела. Ну-с, поцеловала и говорит:
— Я тебе за твое ожерелье тайну расскажу. Ужасно я люблю тайны!
Так и впилась в Струйку глазами. Жду.
— Знаешь, как утопленники из наших рук уйти могут? — спрашивает.
— Не знаю! — говорю я.
— А хочешь знать?
— Ужасно!
— Видишь ли… Когда мы притащим мертвеца на дно морское и начнем плясать… какая-нибудь из русалок должна обрезать себе волосы и тогда душа мертвеца на берег возвратится, а оттуда на небо, а тело рыбы и раки съедят. Это очень хорошо для мертвого бывает…
— Вот так хорошо! — восклицаю я. — Что ж тут хорошего, когда достанешься ракам на жаркое.
— Вот дурочка-то, — возмущается Струйка. (Опять бранится, а я ей только что ожерелье подарила! Ничего от меня не получит больше!)
— Почему дурочка? — начинаю злиться я.
— А потому, что для человека тело ничего не значит. Для него главное душа. Пусть тело съедят, а душа отлетит к Богу и там будет жить и радоваться. Понимаешь?
— Поняла!
— А что же с той русалочкой, которая косу себе отрежет, бывает?
— Она в рыбу превращается. Только ведь этого никогда почти не бывает, — отвечает Струйка. — Таких глупышек, которые бы людей пожалели, нет в подводном царстве.
— А может быть и есть? — говорю я.
— Ты ничего не понимаешь! Какая же польза превращаться в рыбу? Вот дурочка-то!
«Дурочка!» и в третий раз в продолжении двух минут разговора!
Нет! Положительно жемчужного ожерелья ей не следовало дарить!
Потом Струйка уплыла, а я от злости спать завалилась. Скучно!
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ.Что это? Едва верю глазам!
Наши вернулись с добычей, и какою еще на этот раз!
Вся окутанная водорослями, с плотно закрытыми глазами, с синим, синим личиком, передо мною лежит девочка из замка.
А наши танцуют вокруг, поют и резвятся.
Скоро, скоро у нас будет новая русалочка. Бедная, бедная девочка!
Думала ли она, что ей так скоро придется попасть в подводное царство.
Как ей не хотелось туда!
Я припомнила весь свой разговор с девочкой.
Бедняжка!
Жутко ей должно быть будет, когда она проснется уже русалочкой!
Я вспомнила весь наш разговор с нею, и мне стало еще больнее за девочку. Сердечко у меня сжалось, сжалось и в голове все спуталось.
Бедная, бедная девочка!
Какой ужас написан на ее лице.
Верно, она сознавала, что тонет, когда Струйка схватила ее с берега и потащила в глубину.
И вдруг в голове моей мелькнула странная мысль: «Что, если спасти девочку?»
И лишь только я подумала это и взглянула на мертвую девочку, как мне показалось, что глаза ее приоткрылись, по лицу прошло умоляющее выражение, а синие губки тихо прошептали:
— Спаси меня, русалочка, спаси!
— Спасу, непременно спасу! — произнесла я мысленно и вдруг вспомнила, что ждет меня за это.
Превратиться в рыбу! Брр!.. Хорошо еще, если в дельфина, а то вдруг в корюшку, снеток, или миногу! В миногу! Фи!
Я их терпеть не могу. Всюду лезут со своим змеиным телом! Гадость порядочная. Ни за что не могу быть миногой даже ради девочки и не отрежу волос.
И снова я взглянула на маленькую утопленницу.
Какое у нее жалкое убитое личико! Какое безнадежное отчаяние разлилось по всем ее чертам. Она угадала точно мои мысли и ужасно страдает.
Нет! Нет! Пусть она будет счастлива, девочка… а я… а я… превращусь хотя… в миногу!
И, схватив в одну руку коралловый ножик, а в другую целый пучок моих золотых волос, я сделала движение и…
Проснулась.
Это сон был, видите ли? Только сон! Вот счастье! Не правда ли? Никакой утопленницы нет во дворце, и я не буду миногой! Ура! Не буду!!
И ножа у меня нет под рукою, а вместо него я изо всей силы держу за хвост пойманную любопытную стерлядку подплывшую посмотреть, что делает во сне царевна Жемчужина.
Я невольно расхохоталась и отпустила на волю испуганную рыбку.
Почуяв свободу, она умильно махнула хвостиком, точно крикнула:
— До свиданья!
И исчезла из вида.
Наши вернулись и опять с пустыми руками.
Я позвала Струйку и рассказала мой сон.
Потом описала все это.
В последний раз записала.
Больше записывать не буду.
Мама сказала, что я уже достаточно взрослая, несмотря на то, что у меня волосы не доросли до пят и что я могу выплывать по ночам с ними.
Ах!
Такого счастья я и не ожидала!
Вот тебе и дурочка! А Струйка иною меня не считала.
А оказывается, я такая же, как она, буду скоро!
И жемчуг, и поддразнивание ершей — все прощайте!
И ты, мой милый, но недописанный дневник, прощай! Сегодня выплываю со старшими. Ура! Я — большая!
Предательница
— Кто пролил на столе чернила?
Учитель обвел глазами класс и ждал ответа.
Дети молчали.
— Кто пролил на столе чернила? — еще раз повторил господин Рагодин.
Молчание. Ужасно долгое молчание… Даже неприятно становится. Лица детей сделались красными, как кумач. И у учителя лицо краснеет. Он заметно сердится. Ему неприятно и досадно, что класс молчит.
Так проходит минута… другая… третья… Десять минут проходит. Целых десять минут!
И вдруг господин Рагодин сердитыми глазами взглядывает на высокого белокурого мальчика лет десяти, который сидит на задней скамейке, и говорит уверенным голосом:
— Володя Парников разлил чернила, я знаю.
Володя Парников вскакивает со своего места, как ужаленный. Сначала бледнеет, потом краснеет, потом снова бледнеет.
— Господин учитель, я не проливал чернил. Я не виноват! — лепечет Володя.
Он лжет. Володя пролил чернила. Стал приготовлять классный журнал и пролил. Задел локтем за чернильницу и уронил ее. Но сознаться в этом он не хочет потому, что боится, что его накажут, не пустят домой к обеду. Оставят в пансионе на весь вечер. А к обеду сегодня, как нарочно, заказаны пирожки с капустой… Его любимые… Очень вкусные пирожки! Нет, он ни за что не сознается. Ни за что!
И класс его не выдаст. Он знает. Дети видели, что пролил чернила он, Володя, но ни за что не скажут об этом учителю.
А учитель уже говорит снова, оглядывая с самым внимательным видом детей:
