Мони Нильсон - Цацики и Рецина
— Ну, я как-то не помню, — пожав плечами, промямлил Цацики.
— Вот уж ни за что бы о тебе не подумал, — сказал Мортен и почти по-дружески стукнул Цацики по плечу. Правда, больно, все равно очень больно.
Папа Мортена
Цацики и Мортен ходили в магазин «Виво» за продуктами. Заодно Мортен купил гель для волос, хотя такого пункта в списке не было. Это ужас просто, сколько расходуется молока в многодетной семье. Особенно в такой, где есть Мортен и бывший военный, который без молока жить не может.
Переходя через площадь, где частенько собирались пьяницы, мальчики увидели папу Мортена. Он сидел на земле со своими собутыльниками. Мортен отвернулся, но тот его заметил.
— Эй, Мортен, уже и родного отца не признаешь? — окрикнул он сына. Прохожие стали оглядываться.
— Да пошел ты, — сквозь зубы процедил Мортен.
— Мортен, поди сюда! Поговорить надо!
Мортен остановился и медленно повернулся, но ни шага не сделал навстречу. Презрительно сплюнув, он в упор посмотрел на отца.
— Тебе надо, ты и подходи.
Цацики стало так жаль бедного Мортена, что он чуть не заплакал. Следовало бы запретить пьяницам заводить детей.
Папа Мортена встал и, шатаясь, подошел к ним. Цацики немного попятился. От него сильно пахло, и было ясно, что он очень давно не мылся и не чистил зубы.
— Как твои дела? — заплетающимся языком спросил он, теребя в руках мятую пачку сигарет.
Мортен ничего не ответил.
Лишней мелочи не найдется?
— Не найдется, — буркнул Мортен, хотя им только что дали много сдачи. Будь это папа Цацики, Цацики не смог бы ему отказать, но сейчас он и пикнуть не смел. Мортен готов был взорваться в любую секунду.
— Нужны деньги — иди и работай, алкаш! — прошипел Мортен. Цацики видел, что он весь дрожит.
— И это говорит мой собственный отпрыск! Нельзя ли повежливей? — Папа Мортена еле стоял, пританцовывая на непослушных ногах. Совладав с ними, он продолжил: — Если я замерзну этой ночью, виноват будешь ты, так и знай. Хотя тебе-то что. Небось только обрадуешься, что папаша твой подох.
— Так было бы лучше для всех! — крикнул Мортен. Руки его так тряслись, что он с трудом достал деньги из заднего кармана. Слезы брызнули у него из глаз, когда он швырнул их на землю и побежал прочь.
Отец Мортена наклонился и поднял купюры, Цацики помог ему собрать мелочь.
— Вы уж позаботьтесь о моем парне, — тихо сказал старик.
— Ага, — прошептал Цацики и взял тяжелые пакеты с продуктами, которые оставил Мортен.
Парижские гамбургеры и пальты
В конце зимы, на каждые спортивные каникулы, Цацики всегда, сколько мог припомнить, ездил с бабушкой и дедушкой в горы — на запад Швеции или в Альпы — кататься на лыжах. В этом году они никуда не собирались. Эти спортивные каникулы он должен был провести в Эстерсунде с родителями Йорана. Цацики считал, что это несправедливо. Мортен тоже. Он бы предпочел остаться один в городе.
— Это исключено, — отрезала Мамаша. — В семье нельзя думать только о себе, и я не желаю слышать никаких жалоб.
Иногда Цацики сомневался, что ему так уж нравится семейная жизнь. Вот, например, сейчас: ведь он бы мог поехать в горы один с бабушкой и дедушкой, которые бы с радостью выполняли любой его каприз, а вместо этого трясся в тесной и вонючей машине. На переднем сиденье орала Рецина, Мортен слушал в наушниках музыку и фальшиво подпевал, Мамаша всю дорогу дергалась и, перегибаясь через Цацики, пыталась сунуть Рецине соску.
Один Йоран радовался. Он весело барабанил по рулю.
— Далеко еще? — спросил Цацики. Его укачало.
— Да нет, — ответил Йоран. — Осталось всего-то шестьсот тридцать километров.
Красная «вольво» была забита под завязку. На крыше ехали лыжи Мамаши и Цацики. Хотя бы на несколько дней они все же собирались выбраться в Оре покататься. Оре находился недалеко от Эстерсунда. Цацики бывал там несколько раз. Мортен думал взять напрокат сноуборд, а у Йорана лыжи были дома.
— Что значит «дома»? — спросила Мамаша, пытаясь перекричать Рецину и фальшивое пение Мортена.
— Дома у родителей, — засмеялся Йоран. Сегодня ничто не могло испортить ему настроение — так он был рад наконец попасть домой в Эстерсунд и показать всем свою маленькую принцессу.
— А сейчас сколько осталось? — спросил Цацики.
— Шестьсот двадцать.
— Я есть хочу! — вдруг завопил Мортен. В наушниках он ничего не слышал и разбудил Рецину, которая только что наконец уснула, устав от собственного крика.
— В Монкарбу я угощу вас парижскими гамбургерами, — сказал Йоран. — Вы таких еще не пробовали, в Стокгольме их не найдешь. А дома вас ждет настоящий пир! Моя мама обещала приготовить пальты. Никто не готовит пальты, как моя мама.
— А это вкусно? — спросил Цацики.
— Пальчики оближешь. Тебе понравится — и парижские гамбургеры, и пальты. Обещаю!
Лучше бы он ничего не обещал, потому что нарушать свое слово нельзя. Парижские гамбургеры были, в общем, ничего, но не такие уж вкусные, как утверждал Йоран. Внутри вместо котлеты лежал огромный кусок вареной колбасы. Йоран заглотил целых две штуки, с маринованным огурцом и репчатым луком. Цацики заказал себе один, только чтобы порадовать Йорана, хотя куда охотнее съел бы что-нибудь привычное. Мортен взял обычный гамбургер с картошкой фри — он никогда не делал ничего ради того, чтобы кого-то порадовать. Мамаша заказала себе хот-дог.
— Эх вы, трусы, — засмеялся Йоран. — Ну поехали, я уже снова проголодался и хочу пальтов. Вам понравится, вот увидите!
Стоило им тронуться с места, как Рецина проснулась. Она кричала до самого Худиксвалля. Мамаша к этому времени уже так озверела и взмокла, что взяла ее на руки и кормила до самого Эстерсунда. Сзади сразу стало посвободнее, потому что Мортен пересел вперед.
— Далеко еще? — Цацики задал этот вопрос уже шестьдесят два раза. Один раз на каждые десять километров.
— Пожалуйста, не гони! — просила Мамаша уже тридцать семь раз — раз в десять километров на всем пути от Худиксвалля до Эстерсунда.
Родителей Йорана звали Майя и Аллан. Они были очень добрые и жили в большом доме. Единственная проблема заключалась в том, что, кроме как смотреть телевизор, делать там было совершенно нечего.
Мортен сразу оккупировал самое удобное кресло и встал только тогда, когда Майя позвала всех к столу.
— Это еще что за… — пробормотал Мортен, с ужасом глядя на пальты, которые раскладывала гостям Майя.
Пальты оказались большими серыми склизкими булочками, начиненными кусочками жирной свинины, и есть их полагалось с маслом и брусничным вареньем.
— Спасибо, мне один, — сказала Мамаша и подмигнула Цацики, который тоже попросил себе только один пальт. Самый маленький, хотя он все равно был чересчур большой.
Йоран взял сразу два. Аллан и Майя — тоже.
— Ешьте, — шикнула Мамаша на Цацики и Мортена, когда Майя пошла за новой порцией пальтов, которые стояли на плите в большой кастрюле. Первую порцию смели Йоран и Аллан.
Цацики окунал кусочки пальта в брусничное варенье и быстро проглатывал, запивая молоком. Он съел всё, кроме начинки. Мортен, слабак, даже не попробовал. Мамаша съела половину.
— Эх вы, стокгольмцы, — засмеялась Майя. — Не знаете, что такое настоящая еда.
— Еще как знаем, — невежливо ответил Мортен. — «Макдоналдс» и пицца.
— Всё, у меня пальтовая кома, — прикончив седьмой пальт, простонал Йоран и улегся на диван.
— Отдохните и вы, — сказала Майя. — А я принесу кофе.
— А у вас не найдется того вкусного печенья? — спросил Цацики. — Помните, которое вы присылали нам на Рождество?
— Еще бы, — ответила Майя. — Конечно, найдется.
— А ты, Йоран, может, выпьешь чего покрепче? — предложил Аллан. — После долгой-то дороги.
— О да, не откажусь, — сказал Йоран.
— Ты что, даже не поможешь своей маме с посудой? — спросила Мамаша у Йорана.
— Пусть мальчик полежит, — сказала Майя. — Уж о посуде я позабочусь.
Йоран улыбнулся Мамаше.
— Избалованный маменькин поросеночек, — закатив глаза, поддразнила она его. Йоран притянул ее к себе и поцеловал.
— Любовь, любовь, — пропел Аллан и подал Йорану рюмочку коньяку. — Ведь ты же не будешь?
— Нет, — ответила Мамаша, — я кормлю.
Да, в Эстерсунде было совершенно нечего делать, кроме как смотреть телевизор и спать. Цацики и Мортена положили на одну большую кровать в подвале. Вся постель была усыпана колючими крошками чипсов. Это Мортен насорил. После ужина он тайком сбегал в киоск и купил три пачки. Цацики вообще почти ничего не досталось. Теперь Мортен валялся в кровати и без конца пукал под одеялом. Он опять напялил наушники и всякий раз, пукая, прерывал свое фальшивое пение и довольно улыбался. Словно тут было чем гордиться.
