Нина Бичуя - Самая высокая на свете гора

«Это все из-за него, из-за этого Борьки! Все из-за него!» — думал Стась, не двигаясь с места. Но что поделаешь! Не жаловаться же классному руководителю. И Борьке ничем не отплатишь. Стась даже мысленно не умел назвать своего мучителя каким-нибудь более злым словом, чем жалкое «гадкий». Так где уж тут разрабатывать планы мести.

— Стой так, — сказал Борька. — Десять минут стой, а я вернусь — посмотрим, как ты стоял!

Борька и в самом деле вернулся. И увидел Стася — на том же месте, только возле него теперь стоял какой-то низенький человек в сером пальто с поднятым воротником, из-под которого виднелся шарф в желто-зеленую клеточку. Человек, казалось, в чем-то убеждал Стася, а тот в ответ отрицательно качал головой.

Борька подошел ближе.

— Ничего ты не понимаешь! — Человек в сером пальто возбужденно тыкал пальцем в плечо Стася. — Я тебе даю хорошую цену. Тебе столько никто не даст!

— Не хочу я цену, — тихо отвечал Стась, отодвигаясь, чтобы уберечь плечо от твердого толстого пальца. — Я совсем не хочу цену.

— Могу заплатить тебе… двадцать рублей! Двадцать рублей! Ты соображаешь, что это значит? Ты знаешь, что можно купить на эти деньги?

— Я не хочу ничего покупать… Зачем вы мне даете деньги? Я не хочу… Мне самому нужна красная пальма, я ее никому не отдам.

Борька ничего не мог понять. Красная пальма? Двадцать рублей? И Стась отказывается? Нет, вы только подумайте — Стась спо-рит! И не хочет таких колоссальных денег! Борька от удивления широко раскрыл рот и шмыгнул красным, озябшим носом.

А человек все уговаривал Стася:

— Хочешь три пары лыж?

— Нет, я хочу домой…

— А велосипед хочешь?

— Не-ет!

— Может, ты хочешь транзистор? — уже издевался человек.

У Сгася уже не было сил говорить, он только прижимал ладонь ко рту и все качал головой.

— Нет, нет, нет!

Наконец человек сердито махнул рукой:

— Ты глупенький мальчик. Я думал, ты умнее! Мне стыдно за тебя! Ну слушай: если надумаешь — вот тебе мой телефон…

— У-у-у! — простонал Стась. — Я не надумаю. Я не хочу телефона!

Когда они остались одни, Борька попробовал сказать как можно ласковее:

— Отомри! Ну, ну, не бойся, я сегодня хороший!

Стась «отмер», но Борька не отпускал его.

— Он что — того? — кивнул Борька вслед серому пальто, выразительно пробуя просверлить себе лоб пальцем.

— Нет, — устало ответил Стась. — Он филателист.

— Ка-кой?

— Не «какой», а филателист. Марки собирает. Ты что, не слыхал про таких? Филателист-коллекционер… Борька, слушай, можно я пойду домой?

— Ну! А что… он хотел?

— Красную пальму… Да нет, не настоящую — марку. Это такая марка, а на ней — красная пальма.

— Не-е-ет! — У Борьки отвисла мягкая влажная губа. — Двадцать рубликов за марку?! Врешь ты.

— Да нет, правда, она уникальная, эта марка… Их всего пять, и одна у меня…

— Ну! — Борька смерил Стася странным взглядом, в котором смешались и удивление, и недоверие, и насмешка. — И ты не продал?

— Нет. Кто же такие вещи продает? Боря, можно — я домой? — Стась притоптывал по снегу озябшими ногами в коричневых башмаках.

— Чего ж, топай! — милостиво разрешил Борька.

А потом Пипин Длинный стоял и смотрел вслед Стасю, и на лице у него отражалась напряженная работа неповоротливой мысли.

— О-о-о! — только и мог вымолвить Стась, увидев на пороге своей комнаты Борьку. — О-о-о!

Борька был ослеплен ярко украшенной елкой, сверкающим паркетом.

— Болит… это, ну — горло? — поморщился Борька, глядя на Стася с забинтованной шеей.

— Угу! — сказал Стась. — Здорово болит. Словно сто кошек скребутся.

— Мороженое жевал? Нет? А что же?

Борька присел на стул, положил на колени большую шапку и с интересом посматривал на Стася. Тот сперва боялся, что за Борькиным интересом таится с десяток неприятных неожиданностей и подвохов, но Пипин Длинный мирно сидел на стуле.

В комнату вошла мама. Она велела Боре раздеться, дала Стасю лекарство и чай с молоком, а гостю положила на тарелку сладкий пирог с яблоками. Борька мигом умял его, и Стась совсем успокоился, даже вдруг почувствовал, что благодарен Борьке: все-таки не каждый захочет сидеть у больного, да еще во время зимних каникул.

— А тот… как это… фили… филе… ну, как его… не приставал больше? — поинтересовался Борька.

— Филателист? — догадался Стась. — Не-е. Он ждет, чтоб я сам к нему пришел.

— А ты? — Борькин взгляд нетерпеливо ощупывал лицо Стася.

— Да ты что! Это же красная пальма! Мне ее брат Женька достал. Я бы ее за миллион не отдал!

Борька почему-то облегченно вздохнул — верно, прожевал следующую порцию пирога — и спросил:

— Она что, такая красивая, эта твоя пальма?

Стась помолчал секунду, а потом тихо проговорил:

— Если хочешь… Ты правда хочешь? Я тебе могу показать, если хочешь…

— Да я всю жизнь знаешь как хотел посмотреть на красную пальму! Еще спрашивает, чудак!

Стась вдруг забыл все Борькино коварство и все понесенные от него горькие обиды.

— Там на столике… Да, да, вон тот синий альбом. Дай сюда, я тебе найду!

Стась сразу открыл альбом на нужном месте, легко и нежно тронул пальцем марку:

— Вот, смотри! Это она! Ты, если хочешь, все посмотри. Только, Борька, осторожно. Знаешь, их надо брать пинцетом, хотя вообще, если хочешь, то можешь и руками.

Борька смотрел на марку и удивлялся. Ну, марка и марка. Крохотный квадратик с зубчиками — ярко-красная пальма на берегу моря и черная дужка штемпеля, — и за это столько денег? Бывают же на свете чудаки!

— Н-ммм-кхх? — пробормотал Борька, а Стась, который напряженно следил за ним, разочарованно спросил:

— Тебе не нравится? Боря, почему же тебе не нравится?

— М-м-м! Что ты! — Борька зажмурился и чмокнул губами: — Я бы за такую марочку… не то что двадцать рубликов — я бы полжизни отдал! Во! Во пальмочка!

— Вот видишь, а ты спрашиваешь, почему я ее не отдаю! — Стась сел на кровати, глаза у него возбужденно блестели, и он сам не знал, чему больше радуется: тому ли, что у него такая марка, или тому, что она понравилась Борьке.

А Борька распалился:

— Я бы такую марочку знаешь как? Я бы эту пальмочку — в рамку, и глаз бы с нее не спускал. Я бы ночью вставал и смотрел, не то что днем!

Стась широко улыбался, и его тоненькая шея вытягивалась над белым обручем из бинта и ваты.

— Дай, пожалуйста, альбом! — вдруг сказал он, решительно сжав губы.

Осторожно, чтобы не повредить ни один драгоценный для знатока-коллекционера зубчик, Стась вынул марку с красной пальмой. Мгновение он держал ее на ладони, а потом торжественно протянул Борьке:

— На, возьми… Я… я тебе ее дарю. Что же ты не берешь?

— Н-ну! И тебе не жалко? Двадцать же рублей, двадцать, Пипин!

— За нее больше можно отдать! — засмеялся и сразу поморщился Стась — горло и впрямь очень болело.

— Больше? Сколько же?

— Ты же сам сказал — полжизни! А я тебе за так отдаю. Бери.

— Чудак ты, Короткий! Я таких еще не видел. Тебе палец в рот положи — и то не откусишь.

— Зачем палец в рот? — удивился Стась.

Когда Борька ушел, забрав с собой в маленьком целлофановом пакетике красную пальму, Стась задремал, и ему привиделись целые пальмовые рощи на берегу моря, и листья на пальмах были красные…

После зимних каникул, в первый день занятий, Пипин Длинный сидел на подоконнике и демонстрировал одноклассникам новенькую авторучку, наполненную красными чернилами.

— Во, видали? Вниз опустишь — и сразу видно обезьянку на пальме, а переверни — и ничего нет. Здорово, правда? Классная ручка, вы такой никогда и в руках не держали! — Борька скорчил самую страшную гримасу, какую умел, и заложил ручку за большое, похожее на вареник ухо.

— Слушай, Пипин Длинный, тебе же такая ручка совсем не нужна! Ты и обыкновенной не много пишешь, — сказал кто-то из ребят, и все расхохотались.

— Но-но! — Борька грозно посмотрел на одноклассников, сжимая кулаки.

Но шутника спасло появление Стася.

Увидев его, Борька закричал:

— Короткий, привет! Иди скорей сюда! Я тебе ка-ак покажу одну вещь! А ну, смотри! Видишь — пальмочка? И обезьянка! Кра-асная! Это, брат, уже вещь, не то что марочка, а? Как ты думаешь? Вот так-то — пальму на пальму!

Стась оцепенел, ещё не совсем понимая, в чем дело. А Борька продолжал:

— Я дяде марочку, а дядя мне ручку. Правда, не этот… не транзистор, а все же! А ты думал, я ее правда — в рамочку? Думал? Признайся!