Джанни Родари - Жил-был дважды барон Ламберто, или Чудеса острова Сан-Джулио
— Do you speak English?[1]
Профессор расплывается в счастливой улыбке и переходит на английский. Однако спросивший пугается и убегает.
Другие голландцы пытаются заговорить с окружающими по-немецки или по-французски, и в толпе находятся люди, которые работали во Франции или Германии и понимают эти языки. Так что контакт устанавливается, и туристы на седьмом небе от счастья.
— Один из них отдавал приказания шёпотом, — рассказывает Дуилио.
И все вокруг тут же повторяют эти слова тем, кто не расслышал: «Кто-то отдавал приказания шёпотом».
Эта подробность кажется очень важной. Может быть, главарь? А может, и нет. Есть о чём поспорить.
Какая-то синьора вдруг круто меняет тему разговора:
— Хотела бы я знать, зачем они заняли остров Сан-Джулио?
Поначалу слышны только неопределённые возгласы:
— Н-да...
— Чего захотела!
— Пойди угадай!
— Хорошо бы, конечно...
Затем начинаются догадки:
— По мне, так это всё реклама.
— А чего?
— Откуда я знаю! Зубной пасты или пасхального кулича...
— При чём здесь кулич! Сейчас лето.
— При том, что телевидение рекламирует мороженое и зимой.
— Реклама — двигатель торговли!
— Может, теперь и острова продаются?
— Не иначе как наш мэр что-нибудь затеял!
— Я тут ни при чём! — возмущается мэр, услышав такое. — Подобные клоунады меня не касаются.
— Так это, по-вашему, клоунада? Где вы видели клоунов с пушками?
— Не надо преувеличивать! Пушки...
— Харон видел!
— Харон сказал — маленькая пушка.
— Значит, это реклама бисквитных пушек с кремом.
— Я считаю, — заявляет высокая элегантная синьора, которую все слушают с большим интересом, потому что у неё необыкновенно красивые глаза, — это просто какая-то причуда барона Ламберто, чтобы ограничить посещение острова туристами.
— А что? Вполне возможно, ему мешает стук деревянных башмаков.
— Может, его беспокоит запах голландского сыра?
Все смеются.
— Извините, синьора, барону Ламберто девяносто четыре года, и у него бог весть сколько болезней. Он такой тугоухий, что не услышит и пушечной канонады. И потом, если уж быть справедливым, никто никогда не слышал про какие-нибудь причуды.
— Какой молодец!
— И его мажордом — тот, что с зонтом, — тоже!
— Два молодца! Только уж чересчур он любит всё засекречивать. Все эти невидимые слуги, которых они привезли...
— Да, их по меньшей мере шесть человек, и никто ни разу не видел, чтобы они покидали виллу.
— Говорят, они всё время сидят в мансарде под крышей.
— Смотрите, там и сейчас горит свет.
Все поворачиваются и смотрят в сторону острова.
— Если говорить о бандитах, — замечает какой-то миланец, остановившийся в лучшей гостинице городка, — то я слышал недавно разговор о какой-то группе художников-абстракционистов из Оменьи, Вербании и Домодоссолы, которые выступили с заявлением протеста против цветных открыток, требуя их уничтожения и угрожая перейти к действиям.
— То есть? Возьмут приступом киоски, где они продаются, что ли?
— Разведут на площади костёр и станут сжигать открытки?
— Синьор хочет сказать, что они могли занять остров, чтобы шантажировать всю страну: или будут уничтожены все цветные открытки на полуострове и на всех близлежащих островах или...
— Ну и чем же они могут угрожать?
— Взорвать Сан-Джулио.
— Бо!
— Всё это враньё. Я знаю многих абстракционистов. Все прекрасные отцы семейства. А один даже дедушка.
— А я знаю одного художника-абстракциониста, так это мать семейства и в то же время тётушка, потому что у неё есть замужняя сестра с двумя детьми.
— Я не настаиваю, — бормочет миланец. — Я говорю только то, что слышал.
— Где?
— В поезде.
— Оно и видно! В поездах люди только и делают что болтают всякую чепуху. Ведь никто не может проверить, правду говоришь или врёшь. Я однажды ехал с одним типом, который уверял, будто его похищали марсиане.
— Кстати, не исключено, что это НЛО — неопознанный летающий объект.
— То есть?
— Летающая тарелка. Космическая. Приземляется где угодно. Может, опустились и на остров Сан-Джулио?
— В таком случае Харон должен бы видеть маленьких зелёных человечков с рогами.
Кто-то из подошедших позднее слышит только обрывок фразы и передаёт другому, только что подоспевшему:
— Говорят, на острове сидят какие-то зелёные человечки с рогами.
— Тогда здесь опасно оставаться.
— Я тоже так думаю. Пойдём лучше пить пиво.
Но тут что-то останавливает их. Какое-то волнение проносится по толпе. Оказывается, от острова отделилась светящаяся точка и движется по направлению к Орте.
— Кто-то едет сюда!
— Марсианин?
Те, у кого есть бинокли, стараются хоть что-нибудь рассмотреть в темноте, чтобы первыми сообщить, кто же это пересекает невидимую границу между тайной и материком.
— Он слишком глубоко опускает вёсла.
— Ему, очевидно, дьявольски трудно.
— На руке у него зонт.
— Так это же синьор Ансельмо!
— Что я вам говорил? Это всё причуды барона! Теперь он шлёт сюда своего мажордома и будет диктовать условия.
Какой-то парень, словно обращаясь к гребцу, кричит, шутливо подсказывая ему ритм:
— Раз-два! Раз-два!
— Да ты что! — восклицает специалист по олимпийским регатам. — Разве не видишь — это же одиночка! Рулевого на одиночке не бывает.
Синьор Ансельмо — а это именно он, кроме зонта у него есть и другой опознавательный знак — совершенно седая голова, — тяжело дыша, причаливает к пристани.
— Где... Где... мэр?
— Что я вам говорил? Это всё мэр виноват!
— Я здесь! Кто меня звал?
Синьор Ансельмо откашливается и поправляет зонт на руке. Наступает торжественный момент. Все шикают друг на друга, чтобы прекратились разговоры, но тише не становится.
— Синьор мэр, — говорит Ансельмо, доставая из кармана бумагу, — мне поручено передать вам следующее послание. Первое, — читает он, — остров Сан-Джулио захвачен вооружённой бандой «Двадцать четыре Л».
— Как вы сказали — «М»?
— Нет, он сказал «Н».
— «Л», как первая буква имени Ламберто, — уточняет Ансельмо. — Можно продолжать?
— Прошу вас, — говорит мэр Орты. — А вы все (к толпе) не перебивайте больше, чёрт возьми!
— Второе. Мэру Орты поручено созвать в течение суток генеральных директоров двадцати четырёх банков, принадлежащих барону Ламберто. Вот их телефоны, синьор мэр...
— А кто оплатит все эти междугородные и международные звонки? Смотрите... Цюрих, Гонконг, Сингапур... Да я разорюсь!
— Третье, — продолжает Ансельмо, отирая платком лоб. — Лодочнику Дуилио поручено каждый день в восемь утра привозить на остров продукты. Где Дуилио?
— Я тут!
— Вот тебе перечень необходимого. А в конверте деньги на расходы. Сдачи не надо.
— А если меня нет тут?
— Четвёртое, — продолжает Ансельмо, не отвечая на вопрос. — Если эти распоряжения не будут выполнены, город Орта подвергнут обстрелу с острова.
Никто не нарушает наступившую тишину.
Дело принимает нешуточный оборот.
— Пятое. Запрещается подходить к острову на лодках или вплавь, под водой или по воздуху. Подпись — «Двадцать четыре Л».
Ансельмо закончил. Он откланивается, торопливо бормочет: «До свидания», разворачивает лодку и направляется обратно к острову. Слышны удары вёсел по воде. Слишком глубоко он их погружает, как уже заметил кто-то.
Теперь, однако, ни у кого нет желания обсуждать происходящее. Слышны только перешёптывания, смущённое покашливание, вздохи.
Мэр бросается в мэрию и хватается за телефон. Он звонит президенту, потом министру внутренних дел и своей жене, которая отдыхает на море в Виареджо.
Затем, вздохнув, заказывает разговоры по телефонам, список которых передал Ансельмо.
Любопытным, которые продолжают наблюдать за островом, теперь кажется, будто он стал меньше и темнее. Свет, видневшийся кое-где, погас, и кажется, будто остров, словно приготовившись к долгой осаде, порвал все контакты с материком.
— Идемте-ка спать, — предлагает кто-то.
— Да уж, пора.
6
Бандиты пробрались на остров разными путями — небольшими группами, переодетые. Одни взяли лодку напрокат в Паттенаско. Другие, в спортивной форме, притворились, будто приехали на прогулку из Домодоссолы. Третьи ещё до зари захватили в Оменье парусную лодку главного врача больницы.
А в Пелле кто-то видел двух весёлых и симпатичных монахов, которые переправились на остров на моторке и, уплатив хозяину лодки, благословили его. Тот ещё пошутил:
— А вот святой Джулио обошёлся в своё время без моторки. Он расстелил на воде свой плащ, встал на него и переплыл озеро без паруса и мотора.
