Валя Стиблова - Мой братишка
Мне было очень горько. Снова мы остаемся без мамы. Закончим занятия в школе, получим дневники с хорошими отметками, начнутся каникулы, а мы с Кимом — опять одни.
— Послушай, мама… — Я все же решил высказаться до конца. — Сколько существует на свете людей, которым не сделаны прививки! Тысячи! Так почему ты так заботишься неизвестно о ком? Я знаю, как ты мне ответишь! Назовешь нас эгоистами, скажешь, что мы думали бы иначе, если бы пережили войну, что человек должен помнить о своих обязанностях. Я хорошо учусь, получше многих из класса, ребята то в футбол гоняют, то бегают в кино, да и дома ни в чем не помогают. Но почему именно наша семья должна постоянно что-то делать во имя общего блага? И делать как можно лучше! Почему именно мы к этому так стремимся? Ну не дураки ли мы, что так стараемся?
Мама молча покачала головой и больше не сказала ни слова, только нежно обняла меня за шею, и глаза ее наполнились слезами.
Как раз в эту минуту заявился Ким. Он бросил сумку и подбежал к маме с другой стороны. Мама стала теребить нам волосы, немножко скрывая, что гладит нас, и пообещала привезти из Тегерана что-нибудь экзотическое.
У Кима не было никаких сомнений в том, ехать маме или нет. Он сказал, что готов отправиться с ней хоть сейчас. Потом стал расспрашивать, сколько стоит дорога, и ужасно разволновался, когда услышал, что несколько тысяч крон, но за все платит мамин институт. Он не отходил от мамы и все время допытывался: как же так? Маме не надо платить ни за дорогу, ни за еду, ни за жилье? И так каждому из их группы?
Потом пришел папа и, когда мама сообщила о предстоящей командировке, тяжело вздохнул:
— Да, вот как бывает… Наш старик профессор должен был ехать на конгресс в Брюссель, но не сможет. Поэтому туда с его докладом придется отправиться мне. Опять наши дети останутся одни.
Я сказал:
— Мы и так все время одни — нам не привыкать.
А папа радовался, какая интересная командировка предстоит маме, и удивлялся, как много денег это стоило бы, если ехать туда по туристической путевке. И мама, только что выглядевшая очень озабоченной и усталой, вдруг улыбнулась и сразу помолодела.
На радостях наши родители снова наобещали нам и поездку по Дые, и поход в горы, а мы с братом сделали вид, будто и вправду надеемся летом ехать отдыхать все вместе. А сами подумали одно и то же: «Как говаривал дедушка: „Ну конечно, ждите…“».
Таким счастливым было начало командировок мамы и папы. И если бы ничего не случилось, то сейчас мы были бы уже у дедушки, купались, играли с ребятами в карьере, забирались поглубже в лес, туда, где мы мечтали когда-нибудь построить с Кимом дом и читать «Трех мушкетеров».
Только я, когда наши родители подолгу запаздывают с работы или уезжают по делам в Моравию, вдруг становлюсь какой-то чудной. Вот и теперь так случилось, стоило только маме уехать в командировку.
Когда я говорю о себе «чудной», то это не значит, что я скучаю или не могу без родителей обойтись. Я говорил уже, что мы с Кимом привыкли управляться одни. Со мной внутри происходит что-то странное. Вроде делаю все то же, что и раньше: занимаюсь, читаю, перебираю струны гитары, — но делаю это без всякого интереса. Единственно, что мне в такие минуты по душе, так это выдумывать какие-нибудь небылицы и плести их Киму. А вот как мне пришла в голову идея насчет обезьян.
Как-то вечером сидели мы дома, мама уже уехала, но письмо от нее еще не пришло, папа закрылся в своей комнате и готовил какие-то бумаги: наутро он отправлялся по делам в Словакию. Ким рисовал. Им задали сделать плакат, который одновременно мог бы быть и рисунком на спичечной коробке, — короче, чушь какую-то. Ким по уши погрузился в это занятие, вовсе не обращал внимания на меня. Сначала он со мной советовался — я горазд всякое выдумывать. Но вместо того чтобы посоветовать брату что-либо толковое, я нарочно стал плести всякую чушь, вроде: «Ешьте спичечные головки, и этим вы укрепите свое здоровье». Или: «Вы хотите, чтобы у вас были белые зубы? Купите искусственные!» Ким хохотал от всей души, он умеет смеяться над всякой ерундой. А потом брат вдруг утих, снова стал смешивать краски и неожиданно решил, что срисует с книжки жирафа и страуса и подпишет: «Посетите зоопарк!»
Братишка увлекся рисованием и уже почти совсем не слушал меня, хотя я все время говорил под руку: «Если сделаешь жирафу короткую шею, то жираф станет похож на козу». Или: «Засунь страусу голову в песок, ее тогда и рисовать не надо». Но Ким меня не слышал, он не реагировал на мои советы, не смеялся. Так бывает всегда: стоит ему чем-либо серьезно заняться, так его уже невозможно отвлечь ни игрой, ни разговорами.
Поняв, что с Кимом каши не сваришь, я пошел к его попугайчикам; сначала сунул им кусочек яблока, а потом открыл клетку. Они удивились и вылетели — прямо в соседнюю комнату, где рисовал Ким. Я думал, он рассердится: Ким не разрешал касаться его птичек.
— Я дал им яблоко, а они вылетели, — объяснил я в надежде, что Ким отзовется на мои слова, а он, не поднимая головы, молча мешал краски, составляя какой-то фантастический цвет.
— Ким, ты слышал, что я тебе сказал? — не удержался я.
— Конечно! — Ким опустил нос в рисунок. — Об этих маленьких паршивцах: Пусть полетают немного.
Даже птицы не могли отвлечь его от рисунка.
Я уселся в большое кресло и совсем скис. И тут у меня вдруг появилась мысль: не сводить ли мне кого-либо из мальчишек в виварий! Можно показать им обезьян!
Но прежде всего я должен объяснить, как мы с Кимом попали в виварий института, где наши родители делают прививки обезьянам и другим подопытным животным, наблюдают за ними и лечат их. Это кролики, крысы, изредка морские свинки, а то и кошки, собаки. Морские свинки стоят дорого. Ким точно знает, сколько стоит крыса, морская свинка или белая мышь. И, работая с ними, ученые стараются беречь их. А самые важные опыты проводятся на обезьянах, ведь их организм больше всего сходен с человеческим. Папа говорит, обезьяны стоят безумных денег!
Интересно, что есть такие бациллы, которые вредны только для человека, а крысе хоть бы что. А бывает, человек переносит болезнь легко, а морская свинка сразу подыхает. Много опытов проводится на обезьянах. Сейчас, например, мама с папой исследуют, что происходит с ними при воспалении мозга.
Виварий обычно не делают в том помещении, где работают ученые. Обезьяны ужасно воняют и к тому же часто пронзительно верещат. Институтский обезьяний питомник расположен в парке, им занимается пан Короус и еще одна тетя, которая убирает в клетках. Когда мы с Кимом по вечерам отправлялись встречать родителей с работы, то иногда заходили в виварий, чтобы послушать смешной обезьяний визг.
Впервые папа взял нас туда с собой, когда Ким принес домой мертвую медяницу и наколол ее на картон — для урока природоведения. Он разрезал медяницу вдоль, хотел посмотреть, есть ли у нее ноги, — тогда это точно не змея. Я посоветовал Киму сделать из нее чучело. Он разорвал газету на маленькие кусочки и набил чучело ящерицы. Потом я привязал к медянице нитку и на перемене подложил ее Ракоснику в парту. Ракосник стал вытаскивать портфель на уроке и как завопит: «Ой, змея!» — и бегом к доске.
А я дернул за нитку и утащил медяницу. Учитель выложил на парту все вещи Ракосника, недоумевая, каким образом змея могла оказаться в парте. Мы с моим соседом Путиком помирали со смеху.
В обезьяньем питомнике очень интересно. Клетки стоят там тесно одна возле другой, есть еще и верхний ряд, а между клетками — узкий проход. Я не помню, как какие обезьяны называются. Там была одна маленькая светлогривая обезьянка, потом еще две, такие же. Они сидели, обняв друг друга за шею, и внимательно поглядывали на каждого, кто проходил мимо. Была там обезьяна с красным задом. Помню, тогда папа в первый раз взял нас в питомник. А одна обезьяна без конца ходила из стороны в сторону, ее явно что-то волновало, другая лежала в углу и часто дышала — наверное, была больна. В соседней клетке мы увидели трех маленьких обезьянок. Они не прыгали по стенке, не раскачивались на веревках, а передвигались по полу словно пьяные, временами даже натыкались друг на друга.
Мы спросили, могут ли обезьяны заразить друг друга, но папа сказал, не могут: вирус должен попасть непосредственно в кровь.
Одна большая обезьяна наблюдала за нами очень недружелюбно. Стоило папе повернуться к ней спиной, как она быстро просунула лапу через прутья клетки — так и норовила схватить папу за рукав. Папа сказал, что в начале болезни некоторые обезьяны бывают очень агрессивны и даже могут напасть на человека.
С тех пор по субботам или воскресеньям, когда папе нужно было делать очередные прививки и ему требовались помощники, мы с Кимом охотно помогали ему. Нашей задачей было подавать папе пузырьки. Мы по очереди протягивали их, а пан Короус крепко держал обезьян. Должен сказать, что я к этой работе относился без особого рвения. Да и обезьянам все это не нравилось. Их мордочки с морщинистым лбом всегда-то кажутся настороженными и печальными, а во время прививок зверюшки от страха совсем безумеют. Так и норовят вырваться да убежать, но не могут.
