Бранко Чопич - Ноги в поле, голова на воле
Расстегнул родитель ремень, сгреб жениха в охапку и ну его по заднему месту вразумлять: вот тебе женитьба, вот тебе женитьба! Вжикает в воздухе ремень, а Славко верещит как зарезанный:
— Ай, спасите, погибаю!
На его счастье, случись тут проходить мимо нашему школьному прислужнику и истопнику Джурачу Карабардаковичу, услышал он Славкины вопли, ворвался во двор, где чинилась расправа, и взмахнул своим мощным кизиловым посохом:
— Стоп, прекратить пальбу!
— Как это прекратить, когда я только что пристрелялся! — крикнул разъяренный отец.
Джурач зверем ринулся на него, вырвал из рук ремень и пригрозил корявым пальцем:
— Прекратить порку! Пока малый в школе учится, он под моей защитой.
— Он же второгодник! — съязвил отец.
— А второгодник еще и под удвоенной защитой, потому что он так сильно полюбил школу, что решил по второму разу первый класс пройти! — не замедлил отразить удар наш славный покровитель.
Таким образом Славко Дубина был вызволен из-под ремня, а заодно и свадьбы избежал.
6
Что же касается нас, то в первые школьные дни мы большему научились у нашего второгодника Славко Дубины, чем у госпожи учительницы. Так, например, от него мы узнали, что после окончания уроков вовсе не обязательно сразу мчаться домой. Можно сперва поплутать по узким, таинственным тропкам, по рощам и дубравам, потом переправиться через речку Япру и, продравшись сквозь густой прибрежный кустарник, снова выбраться на дорогу, которая и приведет тебя, запыхавшегося, всклокоченного, расцарапанного, прямо домой. По пути можно подурачиться вволю, без этого было бы скучно.
И вот едва закончился последний урок, мы уже несемся через тенистую грабовую рощу к берегу реки на наш лужок. Это место словно бы нарочно создано для игр. Славко Дубина обычно предлагал поиграть в «мертвеца».
— А как в него играют? — спрашивали неопытные первачки.
— Да это каждый дурак знает, — подбадривал непосвященных Дубина. — Кто-нибудь будет мертвецом, а мы его понесем на носилках через реку на кладбище. По дороге следует плакать, причитать и ракию пить, а поп будет покойника отпевать и голосить аллилуйя.
— Ой, как здорово! — восхищались мы, а Дубина дальше поучал:
— Но только, чур-чура, уговор: мертвецу запрещается хихикать, говорить, кашлять, чихать и сморкаться. Если он какой-нибудь звук подаст, носильщики тут же сбрасывают его с носилок и выбирают другого мертвеца.
— А чесаться можно? — предусмотрительно осведомлялся мой дядька Илья. С тех пор как он стал носить штаны из конопляного полотна, он то и дело чесался.
— Ну уж нет! Чесаться тоже нельзя! — строго возражал Дубина. — Это что за мертвец, который примется чесаться, словно корова об плетень.
После долгих и шумных споров «мертвецом» назначался мой дядька Икан. Мы живехонько мастерим носилки из двух длинных ивовых жердей, связанных между собой прутьями, и возлагаем на них «мертвеца». Иканыч точно окаменел — форменный мертвец, да и только!
— Поднимай его, пошли! — командовал Дубина.
Двое ребят подняли жерди на плечи и зашагали. Дубина выступал впереди, взмахивая какой-то палкой вместо кадила, и гундосил в нос, точно наш поп:
— Гос-осподи помилуй! Го-осподи помилуй!..
Так как через речку были проложены узкие мостки, которыми пользовались, в основном, зимой, наша босоногая команда храбро зашла в воду, намереваясь перейти Япру вброд. Как раз на середине речки, где вода доходила нам почти до колен, один из носильщиков споткнулся, и носилки угрожающе накренились.
— Эй, вы, поосторожней несите! — крикнул всполошившийся «мертвец».
— Бросайте мертвеца, он живой! — тут же гаркнул наш «поп». Носильщики рады стараться: едва услышав команду, сейчас же сбросили с плеч свою ношу, и носилки вместе с распластавшимся в воздухе «мертвецом» — плюх! — пошли под воду. «Мертвец», однако, тут же выплыл, вскочил на ноги и с громкими воплями кинулся вдогонку за носильщиками:
— Ну погодите же, предатели, вы у меня еще поплатитесь!
«Мертвец» накинулся на носильщиков, и между ними завязался бой. Промокший до нитки «мертвец» отвешивал направо и налево колотушки, покуда «поп» Дубина не скрутил ему руки.
— Стоп, удалец! Где это видано, чтоб покойник так бесновался и кулаками махал?
На сей раз с игрой было покончено, надо было расходиться по домам. На прощание Иканыч пригрозил своим носильщикам добавить им при следующей встрече и мокрой курицей поплелся за мной к дому.
Едва мы высунули нос из кукурузника, как навстречу нам дед, смотрит на нас и глазам своим не верит:
— Да как же это вас из школы через Япру сюда принесло?!
— Мы с дороги сбились! — мрачно огрызнулся Икан.
Тут дед заметил, что он с головы до ног мокрый, и вскрикнул:
— Это что же с тобой, несчастный, случилось? Никак, ты в воду свалился?
— Меня Бранко столкнул! — не моргнув глазом соврал этот негодник.
Тут на крыльцо выскочила моя мать и, увидев страдальца Икана, тут же схватила меня за ухо и запричитала:
— Ах вот ты как! Своего дядьку в речку сталкивать! Еще немного, и он бы совсем утонул! Илькушка-душка, взберись на ветлу, выбери там подлиннее хворостину! Сейчас я ему покажу, как родных дядюшек топить!
Дважды повторять это Икете не приходится. Мигом взлетел он на ветлу, а там, с той поры как он на ней в последний раз побывал, на мою беду, вымахал целый пучок длиннющих побегов — хоть сотню выбирай!
— Ого-го, до чего же гладкие и длинные прутья! — ласково поглаживал свежие побеги Икета, между тем как я верещал:
— Он сам в воду свалился! Я его не трогал. Он мертвым был и его носильщики через речку на кладбище несли!
— Ах, ты еще и зубы мне взялся заговаривать, бессовестный, — рассердилась мама и пребольно дернула меня за ухо. — Это что еще за дурацкие россказни про покойников?!
— Вот тебе крест святой, он покойником был! — клялся я. — Спроси Дубину-попа, он тебе подтвердит! А потом покойник проговорился, и его в воду — бултых!
— Нет, вы только послушайте, что он такое несет: поп у него дубина, а покойники разговаривают! Сейчас я из него выбью эту дурь! — воскликнула моя мама.
А тут как раз и подоспел злодей Иканыч с хворостиной, со свистом разрезает ею воздух, чтобы все видели, какая она хлесткая.
Ну и всыпали мне в тот раз горяченьких ни за что ни про что. Вырвавшись наконец из маминых рук и отбежав на приличное расстояние, я твердо сам себе поклялся, что, как только вырасту, под корень срублю эту злосчастную ветлу.
7
Славко Дубина познакомил нас с другой школьной знаменитостью — с Еей Длинным, самым рослым парнем из третьего класса, таким высоченным, что казалось, будто он взгромоздился на ходули. Из-за своего роста он и получил кличку «Длинный».
Длинный вообще-то был прекрасным парнем, но жутким хвастуном. В школу он каждое утро являлся с какой-нибудь новой историей.
— Подхожу я сегодня к лесу, а из леса — шасть — заяц выскакивает, а за ним волк! — рассказывает Длинный.
— И что же ты? — в неподдельном ужасе раскрывают рты первоклассники.
— Заяц прямиком ко мне, я его своей школьной торбой хвать по башке, заяц волку под ноги, волк…
— А что же волк? — сгорая от нетерпения, кричат первачки.
— Волк споткнулся об зайца и полетел кубарем!
— А что же ты? — допытываемся мы.
— А я, дай бог ноги, — и в школу галопом. Слава богу, жив остался! На следующий день — новое происшествие.
— Подхожу я к дубраве, — рассказывает Длинный, отчаянно жестикулируя, — как вдруг из дубняка дикий кабан — и прямиком на меня.
— И что же ты?
— Я хоп — и на дерево. А кабан, известно, подбегает к дереву и давай своим рылом под корень его подкапывать! Роет землю рылом, хрюкает и отдувается, а дерево трясется…
— А что же ты? — охают слушатели, уставившись на Длинного расширенными от ужаса глазами.
— Я сверху хрясть кабана по рылу своей торбой! Кабан взревел и в лес наутек! Я даже торбу об его башку порвал, вон поглядите!
— Так ты же вчера говорил, что это ты ее об зайца порвал, — встревает кто-то из кружка слушателей.
— Заткнись, раз не понимаешь ничего! — нападает Длинный на этого выскочку. — Когда я зайца стукнул, торба только чуть-чуть по шву лопнула, а кабан ее совсем разодрал.
— Ты же недавно рассказывал, что тебе баран сзади наподдал и разбил твою доску[4], а доска порвала торбу! — криво ухмыляясь, замечает Славко Дубина.
— Сейчас ты у меня тумака получишь! — взрывается Длинный и, взмахнув своей торбой, как боевым оружием, пускается следом за Дубиной, но Дубина не дурак дожидаться, пока его торбой огреют, и, отбежав достаточно далеко, чтобы чувствовать себя в полной безопасности, корчит оттуда Длинному гадкие рожи:
