Ганна Ожоговская - Чудо-юдо, Агнешка и апельсин
— Хорошо ли здесь? — переспросил Михал, не очень-то понимая, о чем она спрашивает.
Витек испугался, что он сейчас ляпнет свое обычное «Глупый вопрос!», и поспешил на выручку девочке, которая и без того была достаточно смущена.
— Лучше я расскажу. Михал здесь тоже живет недавно. Так вот. Пани Шафранец все время вяжет и вздыхает: «Ну и дела! Ну и порядки!», а ее муж пан Франтишек раскладывает пасьянсы и разводит цветы; медсестра пани Анеля больше всего на свете любит своего Пимпуса и говорит: «Пимпус, золотко мое, ты, наверно, проголодался», а Пимпус такой толстый, что живот у него по земле волочится; твоя тетка, ты еще этого не знаешь, все время хватается за голову и кричит: «Боже, боже, хоть бы минуту тишины!» — а у нас всегда шумно: моя мама шьет на машине, его дядя включает приемник на полную мощность, у Шафранцев поет канарейка. Тихо только на кухне. Мы здесь делаем уроки. Михал сам готовит себе ужин. Видишь вон ту кастрюлю? Михалу ничего не стоит умять такую кастрюлю каши или борща в один присест! Ох, и классный едок!
Агнешка громко рассмеялась:
— Как ты смешно всех изобразил! Теперь я каждого себе ясно представляю.
— Ну, а себя почему не изображаешь? — спросил Михал, разозлившись на Витека.
— А как я могу себя изобразить? — смутился Витек.
— Покажи, какой ты тупица… неспособный к математике.
— Вовсе я не тупица… Скажешь!.. — оборонялся Витек.
— А то не тупица? — не унимался Михал.
И Витек не на шутку испугался, что он сейчас проболтается про списанную задачку. А Агнешка расскажет учительнице. Учительница — отцу, и тогда отец такую порку ему задаст, что ой-ой-ой!
Но прежде чем Михал успел привести доказательства тупости Витека, из коридора донесся громкий лай Пимпуса. Собака заскреблась в дверь и радостно повизгивала.
— А вот и медсестра вернулась с работы, — сказал Витек, обрадовавшись, что может сменить тему разговора. — Пимпус ее издалека чует.
Медсестра вошла в кухню, остановила взгляд на Агнешке. Девочка поднялась и вежливо произнесла:
— Здравствуйте. Я Агнешка Панасевич. Я буду здесь жить у тети.
— Здравствуй, Агнешка, — приветливо сказала пани Анеля. — Хорошо, что ты приехала. Тете ты нужна. Желаю тебе здоровья и успехов под крышей этого дома.
Пойдем, познакомишься с моим Пимпусом. Такой очаровательный песик! Ах, как он, бедненький, соскучился, ждет не дождется!.. Наверно, проголодался, бедняжка!
— Я тебе, как человеку, даю списывать математику, а ты про меня — «кастрюлю в один присест»! — накинулся на Витека Михал, как только Агнешка ушла. — Не твое дело! Ясно? Захочу, целый котел съем, тебя не спросил! Заморыш! Я могу тебя одним пальцем уложить, знаешь? Смотри! — Тут Михал засучил рукав рубашки и согнул руку. — На вот, пощупай мускул!
— Сам щупай! — рассердился, в свою очередь, Витек. — Подумаешь, слово сказать нельзя! Я же для смеха! Что тут особенного? А ты первый раз девчонку в глаза видишь и сразу про меня брякнул «тупица, неспособный»! А тебе какое дело? А? И вовсе я не тупица…
— Как тупица? Задачку не смог решить!
— Зато я второгодником ни разу не был.
— Я тоже только один раз. Просто мне так хотелось! Ясно? Понял разницу?
— Может, я тоже просто не хочу решать задачки… — бросил с издевкой Витек.
— Ах, так! Ладно! Завтра сам решай! Не дам списывать!
— И не надо, — отрезал Витек. — Обойдусь!
Неизвестно, чем бы кончилась эта перебранка, если бы в кухню не вернулась Агнешка.
— Чайник закипел. А есть уже семь часов? — И она посмотрела на часы.
— Какой марки? — поинтересовался Михал.
— «Старт».
— Хорошо идут?
— Очень хорошо. Не отстают, не спешат. Они у меня с прошлого года. Мне их подарили, когда я перешла в шестой.
— А сейчас ты в каком? — спросил Витек, думая, что ослышался.
— Разве я не сказала? В седьмом. Буду учиться в вашей школе.
— В седьмом? — недоверчиво покосился на нее Михал. — А ты не врешь?
— А зачем мне врать? — рассмеялась Агнешка. — Мне в этом году исполняется четырнадцать лет. Осенью поступлю в педагогический лицей… если сдам экзамен… Думаю, сдам… — Она трижды легонько постучала кулаком по столу и, рассмеявшись, пояснила: — Это чтоб не сглазить…
Когда она ушла, ребята долго молчали.
— Видал? — нарушил молчание Витек. — И часы у нее настоящие, и учительницей собирается стать.
— Плохо, что она в седьмом, — рассуждал Михал. — Если б я хотел… я тоже мог быть в седьмом… А на вид она ничего, смирная, а? Но мне кажется, она только прикидывается тихоней…
— Э-э-э… — с сомнением протянул Витек.
— Говорю тебе! Я человека сразу насквозь вижу. Видал, как она хлопала занавесками?
— Занавесками? Какими занавесками? — Витек окинул взглядом окно, на котором никаких занавесок не было.
— Ты что? Такого выражения не знаешь? Ну, ресницами. Ресницы у нее во — с полпальца, заметил?
— Нет. Удивляюсь, как ты все замечаешь! Если бы не ты, я бы сроду не заметил, что Гражина рыжая. А ты все сразу — и рыжие волосы, и красные чулки, а теперь у этой… занавески.
— Такой уж у меня глаз! — Михалу польстила похвала Витека. — Поверь моему слову: она скоро начнет нос задирать, и вообще… Но мы этого не допустим. Смотри, Витек, не успела она приехать… а мы чуть не поссорились. Из-за пустяка. Тетрадку я тебе, конечно, дам. Списывай сколько влезет…
Витек промолчал. Михал посмотрел на него с удивлением:
— Ты что, не хочешь?
— Хочу… но не знаю… смогу ли…
— Списывать?
— Ну да!
— Да брось ты! Хуже нет — заранее трястись. Знаешь? От этого цвет лица портится. Провалиться мне на месте! Теперь мне ясно, почему ты такой бледный…
— Ты шутишь, а я серьезно.
— Шути и ты, Витек, брось ты зубрить. Если будешь зубрилой, горб заработаешь, и только. Знал я одного такого в Лодзи. Как пить дать, не вру! Вот такой скрюченный ходил. И тебе захотелось?
— Да не зубрила я совсем. Я и этикетки собираю, и книжки читаю. Могу тебе дать. Ты «Робинзона» читал?
— Давно. Одно место мне там понравилось: как Робинзон с разбитого корабля вещи перетаскивал. Жалко, что он не все перетащил. А книга — так себе…
— Ты что, не любишь читать?
— Люблю, про шпионов. Вот это книжки! В конце всегда преступник пойман. Все в порядке. Справедливость! А справедливость, по-моему, самое главное. И фильмы про шпионов я люблю… Слушай, пойдем в кино!
Витек испуганно оглянулся на дверь:
— Да ты что? У меня денег нет, и не отпустят.
— Я тебя свожу. Что значит — не отпустят? Лопух ты несчастный! Положись на меня. Завтра же на первый сеанс пойдем.
На другой день, часа в четыре, Михал постучался к Петровским и спросил из-за двери:
— Витек, ты на собрание пойдешь? Если решил опоздать, то пока! Я пошел.
— На какое собрание? — спросила мать, сидя за машиной, и подняла голову.
— Как его… кружка натуралистов. Надо спешить, а то учитель не любит, когда опаздывают. Нам и диафильмы покажут.
— Только оттуда прямо домой, — наказала мать и снова склонилась над шитьем…
— Вот это повезло! Вот это здорово! — радостно повторял Витек, когда они с Михалом поднимались вверх по улице.
— Еще бы! Всегда будет везти, если мозгами шевелить! — хвастливо заявил Михал.
Они вернулись через два часа. Витек был испуган.
У него даже холодный пот выступил. Страх гнал его домой изо всех сил. Ковбойский фильм, в котором убитых было больше чем достаточно, сильно распалил его воображение. Щеки у Витека горели.
— Ты что так запыхался? — забеспокоилась мать.
— А я… я спешил. Еще не все уроки сделаны.
Мальчики пытались заниматься, но сосредоточиться им было нелегко. Они все время возвращались к событиям фильма.
— А помнишь, как шериф притворился мертвым, лежит себе, а как только этот бандюга к нему подошел, он: трах-трах-тарах! — Разгоряченный Михал стрелял прямо в Агнешку, которая как раз входила в кухню.
— Ну как, понравился вам фильм? — спросила она.
— Тс-с! — зашипел испуганно Витек.
— Тебе что, приснилось? Какой фильм? — пытался спасти положение Михал.
— Я видела, как вы входили в кинотеатр, — сказала, понизив голос, Агнешка.
— Агнешка, слушай, никому не говори. Ох, и влетит мне, если мама узнает!
— Сразу поджилки затряслись, — сказал с издевкой Михал. — Чего ты перед ней заискиваешь? Не бойся, не скажет. Пусть только попробует! Ну!
— Я никому не скажу, и совсем не потому, что тебя испугалась! Ясно? — резко ответила обиженная Агнешка.
— Но, но! Только не прыгай, как кит на булавке! — все еще старался держать фасон Михал.
— Кит?… На булавке? — повторила удивленная Агнешка.
Вероятно, она живо себе представила эту картину, потому что вдруг прыснула:
— Ой, Михал! Здорово у тебя получилось! Такого я еще не слыхала. Сам придумал?
