Борис Евсеев - Петр Чайковский, или Волшебное перо
Но вот зиму-то слякотную и проверять не надобно! Хандру петербургскую и ворошить нечего! Они-то, без сомнения, были!
И наваливались, как сон, как болезнь на дивную северную столицу.
Наваливались до тех пор, пока вконец не залепили сизой ватой театр, зрителей, оркестрантов, танцовщиц…
И одинокого чудака в шубе, но без шапки, преследуемого разбитой, гремящей на поворотах всеми своими сочленениями каретой…
Глава шестая.
Волшебное Перо и Дама Пик
А после хандры и тумана — зима! И нет тусклых фонарей, нет слякоти, нет Петербурга! Замело всё, засыпало! Лишь полыхает огнями над огромным сугробом верхний этаж одинокого барского дома.
Это Подмосковье, городок Клин, дом, который нанимает сочинитель музыки господин Чайковский.
В прихожей верный слуга и домоправитель Алексей Сафронов, только что выбегавший на улицу, топает ногами и трёт щеки. Мороз! Круглолицый, аккуратно одетый Алексей с удовольствием прислушивается к шуму, доносимому со второго этажа, из гостиной.
А в гостиной оживление и беготня. И если заглянуть в щёлку двери — видно, как снуют по деревянному паркету господа и дамы в самых невероятных костюмах. Однако Петра Ильича среди них нет. Он сейчас только должен возвратиться со своей ежевечерней прогулки, на которую никогда никого не берет. Его-то как раз и выбегал встречать Алексей Сафронов.
Наконец слышатся шаги. Слышно, как Чайковский стряхивает с себя на крыльце снег. Как снимает в передней шубу. Как притопывает замерзшими ногами, как поднимается по лестнице на второй этаж в гостиную.
И тут же изо всех углов гостиной, увешанных фотографиями родственников и портретами музыкантов, бросаются к нему какие-то незнакомые люди. Здесь офицеры в роскошных мундирах и франты во фраках, со шляпами-цилиндрами в руках. Здесь боярин в долгополом кафтане и кузнец в кожаном фартуке, с рыжей огненной бородой. И даже чёрт с длинным хвостом и коровьими ушами!
В первое мгновение Петр Ильич теряется. Но затем замечает что-то знакомое во всех этих людях с масками на лицах. Внезапно он понимает: «Да ведь это ряженые! Только обряжены они не в деревенскую одежду, а в костюмы персонажей из моих собственных балетов и опер. Вот печальный поэт Ленский из «Евгения Онегина». Он, как и пристало поэту, в черном плаще, с томиком стихов в руках. А чуть подальше — отвратительный мышиный король с тремя головами из балета «Щелкунчик». Ещё дальше, в углу кто-то оседлал самого черта и скачет, и скачет на нем! Ну, прямо, как в опере «Черевички»!»
— Приветствую вас, друзья! — восклицает Петр Ильич. И узнанные персонажи отвечают ему радостными криками. А затем начинают петь и разыгрывать настоящую оперу. Оперу о самом Петре Ильиче. О его жизни. О том, как сильно воздействует его музыка на людей.
Быть может, эта наспех сочиненная опера была не слишком умелой, но зато играли и пели ее весело и от души!
А в конце музыкального спектакля кузнец в кожаном фартуке и боярин в кафтане поднесли Петру Ильичу настоящее Золотое Перо. И тут все сняли маски и зааплодировали. И оказалось, что дородный боярин — это издатель произведений Чайковского и верный его друг — Петр Иванович Юргенсон. А офицер — брат композитора Модест Ильич. А кузнеца Вакулу изображал лучший ученик Петра Ильича профессор Московской консерватории — Танеев. Все они специально приехали в Клин, чтобы немного отвлечь Чайковского от непрерывных занятий и встретить с ним вместе Рождественский праздник. И, конечно, вручить ему подарок: Золотое — и как все дружно и враз закричали — Волшебное Перо. Перо, которым Петр Ильич будет продолжать писать свою волшебную музыку!
И вот веселый вечер закончился. Умаявшиеся гости уснули в отведенных им комнатах. В огромной гостиной остался один Петр Ильич. Он подошел к роялю и смотрит на игру отражений в его черной полированной крышке. Он смотрит на блуждающие огоньки и вспоминает свою жизнь.
Да, кажется, всё у него есть: и почёт, и слава. Даже Волшебное Перо, о котором шептала фея Сладкой Печали, ему подарено. И вдохновение теперь почти всегда с ним! Но… Но…
Гримасничает на письменном столе фарфоровый Пьеро! Принц грусти. Владетель подземных кладовых печали. И обдаёт сочинителя музыки холодом дыханья, пугает блеском своих богатств.
Нет, нет! Скорее спать! Согреться в теплой постели!
Однако за окном уже разгулялась Рождественская ночь. И Петр Ильич на одну лишь минутку присаживается на цветастый диван с высокой изогнутой спинкой, чтобы получше вслушаться в эти ночные звуки. И прикрывает глаза. Но вместо того, чтоб слушать — вновь думает. Думает о том, что всё бы ничего… Да вот только стала являться ему по ночам одна злая и крикливая старуха, — Дама Пик.
А надобно тебе знать, что незадолго до описываемой нами Рождественской ночи, сидя безвыходно на вилле Боччони, что близ итальянского города Флоренции, композитор написал оперу. Всего за 44 дня написал! И оперу эту поставили в Петербурге. А затем в Москве. И называлась она «Пиковая Дама». В опере этой был офицер Германн, который играл в карты, и его возлюбленная — Лиза. И была старая графиня, мучившая свою воспитанницу Лизу и знавшая секрет трёх карт, но не желавшая этот секрет открывать. Были и многие другие, те же почти лица, что и в повести Александра Сергеевича Пушкина.
И вскоре музыку эту, эту оперу сыграл оркестр, и спели певцы. И слегка протанцевали танцоры. Опера всем очень понравилась. И самому Петру Ильичу тоже понравилась. Так понравилась, что стал он даже жалеть: отчего нет у оперы продолжения? Продолжения и вправду не было. Да и быть, конечно, не могло. Но вот, вместо продолжения, стал сниться композитору один неприятный сон. И во сне…
— А! Вот, опять!
Сквозь всхлипывания и завывания Рождественской метели послышался стук, и загремело что-то.
«Должно быть, кому-то из гостей не спится», - подумал Пётр Ильич. Только он это подумал, как за дверью кто-то тонко и пронзительно крикнул:
— Дама Пик!
Не успел отзвучать этот вызывающий и нелепый крик, как дверь в петербургской квартире Петра Ильича, в прекрасном доме с львиными головами и крохотными балкончиками, на Малой Морской клице, — отворилась. И в отворенную эту дверь вступила старая графиня. А с ней — целый выводок чванливых карлиц, шутов в крапинку и приживалок в полосочку. Сзади них мыкались какие-то тени, очень напоминающие сестрицу-Зависть и братца-Греха…
Пётр Ильич тотчас встал с дивана и поклонился.
А графиня опустилась в кресло и долго и тяжело дышала, запрокинув голову и закрыв глаза. Внезапно она разлепила веки и дребезжащим, как разбитый возок, голосом сказала:
— Ты, Пётр Ильич, хотел продолжения?
— Да, ваше сиятельство, — ответил композитор. И снова учтиво поклонился.
— И ради этого ты тревожишь меня в моем собственном доме?
— Помилуйте, ваше сиятельство. Нанимая эту квартиру, я ничего такого не предполагал…
— Так знай же: я жила здесь. И раз уж ты сюда попал, то так просто тебе отсель не выбраться. Будет, будет тебе продолжение, да только не такое, какого ты желал!
И графиня, вмиг приободрившись, трижды хлопнула в ладоши. Тут сразу всё перевернулось, переменилось…
И оказался Петр Ильич снова, в Мариинском театре. На генеральной репетиции своей «Пиковой дамы». Заторопились к своим пюпитрам музыканты. А певцы, прочистив горлышки, изготовились, как это и положено в операх, исполнять дуэты и арии. Дирижер взмахнул своей палочкой.
И… поехал по мостовой воз с битыми горшками! Загремели кованые колеса. Завизжали плохо пригнанные друг к другу доски. В общем, началась не музыка с пением, а ерунда со скрипением! И все, кто был на сцене и за кулисами, в недоумении замерли. Тогда дирижер решил начать всё сначала. И снова взмахнул палочкой. И опять покатилось железо по битым горшкам!
Здесь не выдержал Петр Ильич. Ведь никогда такого в его операх не бывало! Подбежал он к дирижеру, стал смотреть в ноты, в партитуру. Святые угодники! Ничегошеньки из того, что он писал, — в нотах нет! А есть белиберда, есть сор и разброд какой-то! И на каждом нотном листе вместо вступления, вместо дуэта Лизы и Полины, вместо иных-прочих авторских красот записано: ария графини, выход графини, куплеты графини…
Из всех углов и заулков торчит пучком чертополоха: графиня, графиня, графиня!
Но всё ж отыскалось в нотах одно чистое, живое место. Это была сцена в казармах, где жил герой оперы офицер Германн. И вот по указанию Петра Ильича быстренько переменили на сцене декорации. Появилась комната Германна. Комната весьма просторная, в ней — стол, кровать, шкаф.
Появился в этой комнате и сам Германн. Он стал перечитывать письмо от своей невесты Лизы. В этом письме Лиза просила его прийти на свидание. Прочитав письмо, Герман стал снова вспоминать обо всём, что с ним приключилось. Вспомнились ему карточные столы, полные денег. Вспомнились ухаживания за прелестной Лизой. Вспомнилось, как вместо того, чтобы встретиться с Лизой, он, пытаясь выведать тайну трех карт, прокрался к старухе-графине. И как скупая и жадная старуха тут же умерла от злости.
