Чудеса Дивнозёрья - Алан Григорьев
— Не переживай, — Тайка хлопнула его по плечу. — Во-первых, ещё не вечер. Может, мы проиграли одну битву с невидимкой, но ещё не проиграли войну. А во-вторых, о помощи просить совсем не стыдно. Для этого и нужны друзья: то мы им помогаем, то они нам.
— А в-третьих, Марьянка сама этого человека-невидимку напугать может так, что мало не покажется, — Пушок затанцевал на снегу, перебирая лапами. — Она же вытьянка, а не абы кто! Как взвоет, глазищами сверкнёт — он и убежит. Победим врага его же оружием, так сказать. Вот увидишь, он у нас ещё попляшет!
* * *
Марьяна, конечно же, их и накормила, и обогрела, и выслушала. А выслушав, крепко призадумалась:
— Не барабашка это. Похож, да не он. Тот ведь вещи не ворует, не прячет, а только кидается ими.
— Так что, напугаешь нашего злодея? — Пушок так перенервничал, что теперь уминал пироги с мясом, заедая их пряниками и вареньем.
— А чего бы не напугать, — вытьянка потянулась, разминая плечи. — Вот завтречка с утра и пойдём.
— До завтра невидимка уже весь дом разнесёт и чайник мой утащит. И любимый плед! А он ведь хороший ещё — подумаешь, каких-то три заплатки, — вздохнул Никифор. — Марьянушка, ты уж прости за настойчивость, но давай пугнём гада прям щас, а?
— А за Сенькой кто следить будет? — насупилась вытьянка. — Этот пьянчужка к праздникам бражки раздобыл и по всем углам дома приныкал. Я уж четыре пузыря нашла. И, думаю, это не последние. Вы ж знаете, ему пить нельзя, он совсем дурной делается.
— Дык пущай с нами идёт, авось, подсобит чем. Он же тоже домовой, как-никак, — Никифор поболтал ногами в тазике с горячей водой, который Марьянка поставила ему «для сугреву ног».
— Непутёвый он, не справится, — вытьянка фыркнула, а Арсений обиженно прогундел из-за печи:
— Я всё слышал!
— И что, спорить будешь? — Марьянка подбоченилась.
Вид у неё был донельзя суровый — даже Тайка немного оробела. Впрочем, может, это у неё ещё прежний страх из души не выветрился.
Сенька выбрался из-за печки, лихо закинул за плечо дырявый край шарфа и выпрямил спину с видом оскорблённой невинности:
— С тобой, Марьяна, даже праздник толком не отметишь. Туда не ходи, этого не делай, то положь, салат не трогай — это на Новый год! Вот дождёшься, уйду я насовсем.
— В бездомные домовые подашься? — скривилась вытьянка. — Ну-ну, успехов…
— А вот и не в бездомные! К дядьке Никифору в помощники напрошусь, — насупился Сенька.
— Не возьмёт он тебя! Кто у него в прошлый раз ложечки спёр? Уж не ты ли?
Укор был справедливым, и Арсений, опустив взгляд, пробормотал:
— Нешто Никифор — хмырь злопамятный и не простит мне былые ошибки, коли я его от беды избавлю?
— Ты можешь избавить дом только от еды и бражки! — Конечно, Марьяна ему не поверила.
Да и Тайка, признаться, сомневалась: непутёвый домовой частенько привирал. А Пушок так и вовсе расхохотался:
— Ой, умора! Наш супергерой — домовой-алкаш — летит на помощь! Спасайся кто может!
А Никифор вдруг сердито стукнул кулаком по столу и ногами плюхнул так, что воду из тазика чуть не расплескал:
— Слыхали, может: кто старое помянет, тому глаз вон. Я о помощи попросил и приму её от всякого, кто помочь захочет. Нешто Арсений нам не друг? А недостатки у кажного имеются, никто не безгрешен так-то!
В наступившей тишине было слышно только, как тикают часы на старой этажерке. А потом Сенька дрогнувшим голосом молвил:
— Пасибочки, дружище, — и шмыгнул носом: того и гляди разрыдается от чувств.
Марьяна же сняла фартук и решительно сверкнула синющими глазами:
— Ладно. Кого там пужать-то надобно? А ну пошли, разберёмся!
На обратном пути Тайка всё-таки успела замёрзнуть — для неё у Марьяны подходящей шубейки не нашлось, пришлось кутаться в шерстяной плед с кисточками, а по ногам всё равно дуло. Никифору Сенька одолжил свою телогрейку и шапку на овечьем меху. Марьяне же тёплая одёжа и вовсе была не нужна — призраки же не мёрзнут.
В доме уже снова зажёгся свет и играла весёлая музыка. Потом что-то щёлкнуло и забормотало — похоже, беспокойный жилец включил телевизор и теперь беспорядочно тыкал каналы.
— А давайте сперва в окошко заглянем? — предложила Тайка. — Очень уж хочется этому негодяю в глаза его бесстыжие посмотреть.
Поутихший было страх опять вернулся (теперь она с уверенностью могла сказать, что он не простой, а самый что ни на есть наведённый), но с друзьями ей и сам чёрт был не страшен. Ну, почти…
Прокравшись на цыпочках по свежевыпавшему снегу, они с опаской заглянули в окно кухни.
— Ну и беспорядок, — присвистнула вытьянка. — Это ваш невидимка постарался?
Тайке вдруг стало очень стыдно.
— Не-а, — она мотнула головой. — Это мы после Нового года ещё не убирались. Всё как-то недосуг было. Сначала просто валялись и оливье доедали. Потом Пушок в гости к диким коловершам летал, а я его ждала — без помощника-то как-то несподручно. А Никифор занят был — телек смотрел. Потом Алёнкиного барабашку изгоняли. В общем, так и не собрались.
— А… ну, ладно, — Тайке показалось, что вытьянка глянула на неё осуждающе, хотя, скорее всего, она себе это сама придумала. — Ну, тогда заткните уши!
Марьяна набрала воздуху побольше да как взвыла! Остатки разбитого Пушком окна сами осыпались на подоконник, свет на кухне мигнул, со входной двери отвалилась снежинка, которую они с большим трудом приклеили… а больше ничего вроде и не произошло.
— Ну как? Оно ушло? — зажмурившийся Пушок открыл один глаз.
— Э-э, кажется, нет, — Тайка вздохнула. Да что же это за существо такое, которое даже вытьяночьих воплей не чурается?
— Может, ещё покричать? — предложила Марьяна.
В ответ из дома донеслось гаденькое похихикивание и старческий дребезжащий голосок пробормотал:
— Покричи-покричи, красавица. У Алёнки мне хорошо, у Тайки тоже хорошо, глядишь, и у тебя понравится.
— Тикаем! — пискнул Сенька.
Но было уже поздно: на подоконник выбралось маленькое пыльное существо, похожее на серый помпончик. Только у этого помпончика были глазки и тонюсенькие ножки. Чпок — и помпончиков стало не один, а два. Существа потёрли лапки, словно мухи-переростки.
— Кто на меня кричит да прогоняет, к тому я в гости прийти желаю, — один из помпончиков хихикнул и вдруг сиганул Марьяне прямо за пазуху.
Вытьянка немедленно развоплотилась, став прозрачной, — но существо уже исчезло, словно и
