Владислав Крапивин - Дагги-Тиц

«Ага, прямо гранитный. Видела бы она, как тогда ревел рядом с Томкой…»

Лёнчик спросил упавшим голосом:

— Ты раздумал?

— Идем!

После этого несколько дней подряд Лодька и Лёнчик ходили на Туру. Обычно к трем часам Лодька появлялся на перекрестке, у дома, где жили Арцеуловы, Лёнчик выскакивал из калитки, и они шагали к деревянной лестнице, что с площадки на улице Семакова вела по откосам к речной воде.

Лёнчик топал босиком — он окончательно уверился, что комариное племя утратило свою коварную силу. «Командирский» костюмчик с якорями он теперь таскал на себе постоянно. Тот из черного стал пятнисто-серым и заметно съежился. Оно и понятно: в этой одёжке Лёнчик дважды прыгал в воду с причальных мостков на лодочной переправе, а однажды вместе с Лодькой попал под грозовой ливень. После дождя они шлепали по мокрым тротуарам (Лодька снял полуботинки) и дышали запахом оживших после жары тополей. Лодька глянул на облепившую тощего Лёнчика матросу и снисходительно заметил:

— Обветшала твоя морская форма…

— Да! Мама сказала: донашивай этим летом. В будущем году станет мала.

— Мне после второго класса мама сказала так же. Только моя матроска была не черная, а синяя…

— Лодь… а моя мама спрашивает: почему ты ни разу к нам не зашел?

— Ну… как-нибудь потом. Сейчас я вон какой обтрепанный, штаны мятые…

Лодька боялся, что в глазах мамы Лёнчика окажется не «надежным человеком», а подозрительным уличным пацаном, с которым не следует никуда отпускать сына. Тем более, что Ольга Игнатьевна Арцеулова была известным человеком — редактором на Тюменском радиоузле…

А отец Лёнчика был пилотом. С аэродрома у деревни Плеханово летал на маленьких пассажирских самолетах в разные районные центры области. Лёнчик обмолвился как-то, что отец дважды брал его в рейсы: в Ялуторовск и в Тобольск.

— Интересно было?

— Интересно… только меня почему-то укачивает. Папа обещает, что потом привыкну… Лодь, а кто твой папа?

— Он был морским штурманом во время войны, ему покалечило руку. Теперь он работает на Севере. В долгой командировке…

— Это в его тельняшке ты ходил в лагере, да?

— В его…

Иногда Лодька думал, что надо бы привести Лёнчика на Стрелку, познакомить с ребятами. Но каждый раз появлялась опаска. Нет, не боялся он, что захихикают: вот, мол, нашел дружка-маломерка. «Герценские» не такие. Вон, десятиклассник Шурик нянчится с первоклассником Славиком, и это всем кажется нормальным делом. Но Лодька не хотел, чтобы Лёнчика видел Борька. Словно оберегал от дурного глаза… А еще чудилось ему, что на Стрелке могут случиться события, от которых Лёнчику лучше быть в сторонке. Такое вот непонятное предчувствие…

Мама потрясла несчастного Лодьку за плечо в восемь утра. Дребезжащее радио на кухне исполняло гимн:

…Нас вырастил Сталин, на верность народу,На труд и на подвиги нас вдохновил…

Лодьке не хотелось ни труда, ни подвигов.

— М-м-м…

— Севушка, у меня к тебе дело…

Он не разлепил ресниц.

— Прямо сейчас?

— Да, моя радость. Надо отнести Ирине Тимофеевне материю и выкройку для юбки…

— Мам, ну, зачем мне юбка? — (А спать так хорошо.) — Я кто, шотландец?

— Не остри. Юбка для Валентины Георгиевны. Она попросила меня передать отрез, я обещала. И сделать это необходимо до девяти. Ирина Тимофеевна опасается, когда к ней приходят с такими делами в рабочее время…

— Я не понимаю… — Лодька все еще глупо надеялся на милосердие судьбы. — Какой-то Валентине Георгиевне нужна юбка. А Ирина Тимофеевна чего-то опасается… А я-то здесь причем?

— Всеволод!

— Ну чего «Всеволод»? — простонал он. — Человек не имеет права поспать досыта в последние дни каникул?

— Во-первых, еще не последние. Во-вторых, сможешь спать и после каникул. Восьмиклассники наверняка будут учиться во вторую смену…

— Вот подарочек! — Лодька приподнялся на локтях. — Куда смотрит ваше Гороно?! Вместе с дорогой и любимой Гетушкой…

— Смотрит куда полагается.

— Ага, «куда полагается»! Зачем вообще эта контора!

— Чтобы я могла получать в ней зарплату. Кормить себя и своего ненаглядного отпрыска…

— Я же говорил: пойду в техникум, Дали бы стипендию…

— Дали бы. Сначала прямо там, а потом еще на улице, вдогонку… Вспомни свое Свидетельство, математик…

— А чего! У меня, между прочим, по геометрии четверка!

— Кажется, единственная во всей ведомости…

— Чего-о!! — Ошарашенный такой клеветой, Лодька задрыгал ногами, отбросил одеяло.

Мама засмеялась:

— Должна же я была тебя как-то встряхнуть… Или принести кружку с водой?

— Сплошная инквизиция… И после этого говорят о родительской любви…

— Правильно говорят… Сверток на моем столике, в желтой бумаге. Завтрак на плите. Я пошла, у нас сегодня проверка отчетности…

Лодька пошел к умывальнику чистить зубы (порошком со вкусом штукатурной крошки). Мятый черный репродуктор (еще военного времени) с засиженным мухами проводом бодро голосил:

Сталин и Мао — братья навек!Братья навек!Братья навек!..

— Ну, братья так братья, — плюясь порошком, сказал Лодька репродуктору. — Чё орать-то…

За окном, на ближней станции злорадно протрубил паровоз. Возможно, он тащил поезд «Москва-Пекин». И, наверно, поэтому репродуктор не унимался:

Москва — Пекин!Москва — Пекин!Идут-идут вперед народы!За мирный труд, за прочный мирПод знаменем свободы!..

«Какая уж тут свобода, подняли ни свет, ни заря…» (Хотя, по правде говоря, были и свет, и заря, и яркое утреннее солнце, и веселые воробьи за окном).

Лодька съел прямо со сковороды вермишель (скользкая и противная!) с жареным карасем (костлявый такой, весь язык Лодьке исколол). Похлебал чаю, взял сверток и пошел выполнять «подпольное поручение».

Передача свертка прошла быстро и незаметно. Без четверти девять Лодька уже выкатился со двора на улице Семакова, где находилась контора с Ириной Тимофеевной.

А что дальше?

Ну, не домой же идти! Может, на Стрелку? Но едва ли кто-то из «герценских» появится там в такой час (не всех же родители подымают спозаранок из-за юбок и всяких там Ирин Тимофеевн!).

Лодька пошел по улице Семакова к центру. В канавах не так густо, как в июне, но все равно празднично цвели августовские одуванчики. Лодька привычно радовался причудливой старине домов и разлапистой зелени рябин и кленов. И так же привычно готовился «не смотреть» в сторону ненавистного здания на углу Республики. И не стал смотреть. Глядя направо, свернул за угол Реконструктора, чтобы заскочить в «Подписные издания» — вдруг так же, как год назад, увидит там новинку в «приключенческой» рамке?

У магазинных дверей Лодька убедился, что он дважды растяпа. Во-первых, магазин открывался только в одиннадцать утра (надо бы помнить!). Во-вторых, сегодня он не должен был открыться вовсе: понедельник — выходной для всех магазинов день!

Лодька сказал себе ласковые поощрительные слова и, наплевав на правила уличного движения, пересек улицу Республики прямо через газоны. (Тем более, что транспорта было всего-то — раздолбанный синий автобус вдали да скрипучая пролетка с полусонной (как Лодька в восемь утра) кобылой…

По северной стороне стояли кирпичные дома — бывшие конторы и магазины всяких дореволюционных купцов. Косые лучи высвечивали узорчатый рельеф карнизов, орнаментов и арок. Блестели стекла витринных окон с частыми переплетами. Посреди фасадов топорщилось завитками кружево кованых ворот. Ворота, как правило, были открыты, у некоторых створок нижние края давно вросли в землю, среди одуванчиков и подорожников.

Лодьке вздумалось проверить свой сон. Вернее, повторить его ощущения.

Снилось ему прошлой ночью, что он идет по солнечной и совершенно пустой улице, мимо этих вот домов и ворот, но не нынешний он Лодька, а еще Севка. Тот, в котором живет немало всяких опасений, примет и неизвестно откуда налетающих тревог (будто их сейчас меньше!). Идет и останавливается у чугунных створок. Что-то необъяснимое тянет его заглянуть вглубь двора. Ворота (в отличие от многих других) лишь слегка приоткрыты. Севка вставляет сандалии в нижние отверстия металлического узора, прижимается коленями и лицом к холодным завиткам. Створка с «прилипшим» к ней Севкой ржаво скрипит и отъезжает. Он оказывается в пахнущей влажными камнями тени. Сверху нависает сводчатый кирпичный потолок проезда. За проездом — широченный, вымощенный бугристыми плитами двор. Даже не двор, а уходящая в сизую дымку площадь. В этой дымке, далеко от Севки, происходит какое-то действо. Мельтешат, сходятся и разбегаются, размахивают руками сизые, размытые в пространстве фигурки. Похоже, что в шляпах и плащах…