Николай Шундик - На Севере дальнем
Гоомо в ответ тихо застонал и повернулся лицом к стене.
— Долго в море носило Гоомо, очень долго, — неохотно пояснил Таичи. — Нерп бил Гоомо, лед колол. Так жил Гоомо. Его далеко от нашего поселка на берег выбросило. Истощенным к чужим людям попал Гоомо. Пока домой добрался, совсем больным стал. Ничего не пьет, ничего не ест Гоомо.
— Вот и хорошо. Его как раз мы и станем лечить, — сказал Кэмби.
— Этот пока не годится, — бросил ему горбоносый.
После осмотра эскимосских хижин пришельцы снова погрузили в черную машину пять человек. И опять это были самые здоровые люди поселка.
— Ну, так когда мы еще будем выбирать этих... как их назвать... больных? — спросил Кэмби, искоса поглядывая на человека с желтым лицом и раскосыми глазами.
— Мы этот материал называли «бревнами», — неожиданно высоким голосом, смакуя каждое слово, раздельно произнес желтолицый. — Рекомендую этот термин, очень рекомендую... А потом, сообщите мне, пожалуйста: сколько в этом поселке проживает чукчей? Сопротивляемость их организма нас интересует особо.
Кэмби перечислил имена чукчей. Упомянул он всех, и малых и старых, умышленно не назвал лишь Чумкеля, лучшего пастуха своего стада оленей.
...А Чумкель, оборванный и голодный, бродил в это время далеко в тундре, пася чужих оленей. Нутэскина и Чочоя пастух Чумкель считал погибшими. Не знал он еще и о возвращении Гоомо. Тоскливо было у него на сердце. Перегнав стадо с одного места на другое, он ставил палатку, разжигал костер, закуривал трубку и долго сидел молча, стараясь ни о чем не думать. Иногда ему хотелось заглянуть в поселок, чтобы хоть один раз за несколько месяцев поговорить с людьми, поспать в яранге. Не знал Чумкель, насколько опасно было появляться ему в поселке Кэймид с тех пор, как туда стала приезжать черная машина.
В числе пятерых, которых увезли в дом за колючей проволокой, оказался и Таичи.
Спустя несколько часов после первого укола старик почувствовал себя очень плохо. Весь в огне, он метался на своем непривычном ложе, выкрикивая что-то несвязное. Порой ему чудилось, что он гонится за отбившимися оленями. «Гок! Гок! Гок!» — кричал Таичи, и ему казалось, что от бесконечного бега у него подкашиваются ноги. Таичи, как рыба, хватал открытым ртом воздух и чувствовал, что задыхается. Наконец он захрипел и схватился за горло. К нему быстро подошел человек в халате, сделал новый укол.
Некоторое время Таичи еще метался. На пересохших губах его выступила пена. Но постепенно он утих, а затем медленно, как надвигающийся хмурый рассвет, к нему пришло сознание.
В один из таких проблесков сознания Таичи увидел у своей постели странного человека. На мгновение ему показалось, что он бредит, — настолько человек этот не был похож на тех людей, которых доводилось ему до сих пор видеть. И в то же время Таичи почудилось, что он с этим человеком уже где-то встречался и что эта встреча была страшной.
Маленький, со сморщенным желтым лицом, с оттопыренными ушами, человек внимательно наблюдал за Таичи раскосыми узкими глазами из-за огромных толстых очков. Тонкогубый рот его обнажал длинные узкие зубы, и трудно было понять, улыбка это или злобный оскал. «Это, наверное, самый злой дух», — испуганно подумал Таичи о страшном человеке. Желая быть от него как можно дальше, Таичи подвинулся и едва не упал со своего ложа.
Закончив наблюдение над Таичи, человек в очках резко повернулся к белолицему с тонким горбатым носом. И Таичи показалось, что и этого человека он уже видел где-то.
Высоким голосом, в котором слышалось торжество, желтолицый в очках сказал:
— Так вы говорите, это чукча? Хорошо, очень хорошо! Вы должны знать, что там...— он махнул куда-то неопределенно своей сухой, сморщенной рукой, — там основное население — чукчи. Наша задача — поработать над такой пустяковой на первый взгляд инфекцией, как грипп. У чукчей нет естественного иммунитета против инфекционных заболеваний, поэтому даже эпидемия гриппа у них может вызвать такие последствия, которые в другом месте могут вызвать только бациллы чумы или холеры. Но вы представляете себе, что будет, если русские обнаружат очаги чумы и холеры? Они сорвут нам всю нашу репетицию. А грипп, я полагаю, особых подозрений не вызовет. Теперь нет проблемы, как получить в массовом масштабе смертоносные микробы. Невидимая армия у нас уже есть. Молитесь богу за это, благодарите великого микадо Хирохито! Теперь следует научиться безупречно командовать этой армией, для чего очень полезно прислушаться к тому, о чем говорят вам солдаты великого микадо Хирохито! Я, Ямадо Одзуки, имею великую честь быть одним из этих солдат!..
Таичи ничего не понимал из того, что говорил человек в очках, но он видел, сколько высокомерия и жестокости было в его сморщенном лице, когда он произносил свою речь, порой срывавшуюся до визга. Таичи также видел, с каким вниманием и даже почтением слушали этого человека белолицые люди в халатах. И он сделал вывод: «Этот злой дух здесь имеет большую власть».
Страшный человек снова наклонился над Таичи и, показывая на него сухим пальцем, сказал:
— Этот будет в моем непосредственном распоряжении.
Постепенно Таичи шел на поправку. Он уже не терял сознания, стал лучше есть. Лежал он в небольшой комнате абсолютно один. Медленно скользил его взгляд от предмета к предмету. Но сильнее всего приковывало его внимание окно за частой решеткой.
Целыми часами смотрел Таичи на небо. И, если пролетала чайка или какая-нибудь другая птица, он радовался, как ребенок.
Когда Таичи почувствовал себя совсем здоровым и уже основательно стал подумывать, как ему выбраться из «госпиталя», к нему неожиданно явился японец Одзуки. «Злой дух!» — мысленно воскликнул Таичи, и недоброе предчувствие взволновало его.
Японец был не один: с ним явились еще два дюжих парня в белых халатах и белых колпаках.
— О, ты уже почти здоров, почти здоров! — обратился японец к Таичи, как всегда обнажая свои длинные зубы. — Вот мы тебя еще сегодня полечим немного, и ты станешь совсем-совсем здоровым. Да-да, немножко полечим...
Японец сделал повелительный знак рукой своим безмолвным спутникам, и Таичи не успел опомниться, как ему сделали укол в руку.
Уже к вечеру состояние Таичи резко ухудшилось. А на второй день он опять метался в бреду.
И однажды, когда Таичи на время пришел в себя, он увидел рядом со своей кроватью новую кровать, на которой сидел его сосед, юноша, эскимос Эйпын.
— ...Вот привезли сюда на черной машине, — ответил Эйпын на немой вопрос Таичи. — Завели сюда, как оленя на аркане, а зачем — не знаю.
— Не позволяй прокалывать кожу на руке! — горячо заговорил Таичи. — У них есть какой-то острый предмет, они им кожу на руке прокалывают, а потом... — Таичи не договорил, схватился руками за голову. Ему почудилось, что он падает куда-то вниз, в темноту.
Эйпыну никто уколов не делал, но уже на второй день он метался в бреду, заразившись от Таичи. Японец Одзуки как раз и хотел проверить, насколько опасен больной Таичи для здоровых людей. И, когда Таичи снова пришел в сознание, он с ужасом увидел, как из комнаты выносили мертвого Эйпына.
Все чаще и чаще к Таичи стал заглядывать японец Одзуки. У постели больного японец необыкновенно оживлялся, потирал сухие, сморщенные руки, явно выражая свое удовлетворение.
— Превосходный материал! Да-да, материал превосходный: необыкновенная жизнеустойчивость организма. Это клад для меня, — повторял японец.
Дождавшись полного выздоровления Таичи, Одзуки снова явился к нему, чтобы сделать свой страшный укол. Глядя расширенными глазами на японца, Таичи как-то весь подобрался, словно готовясь к стремительному прыжку.
Японец, почувствовав неладное, остановился в нерешительности.
— Не дам, не дам колоть, ни за что не дам колоть! — твердил Таичи, не спуская глаз с японца. И не успел тот подать знак своим спутникам, как Таичи что было силы ударил японца ногой в живот.
Одзуки отлетел в сторону.
Таичи схватили, грубо заломили ему руки за спину, прижали к кровати.
Японец с трудом поднялся с пола. Руки его тряслись.
— Дать ему такую порцию, чтобы он больше не встал! — выкрикнул он.
Санитары навалились на старика чукчу и сделали ему новый укол.
Таичи уже больше не встал...
Весна разгоралась. Но не было весенней радости у эскимосов и чукчей Аляски. Повальная эпидемия гриппа губила и малых и старых. Не проходило недели, чтобы кто-нибудь не умер в поселке. На помощь белолицых никто не надеялся. Больше того, у всех сложилось твердое убеждение, что именно от белолицых, от их черной машины, и пошла беда: ведь не вернулись домой совершенно здоровые люди, которых увезли в этой машине.
А белолицые всё шныряли и шныряли по хижинам, что-то высматривая, что-то записывая в свои «медицинские журналы».
