Лесные тропы - Евгений Васильевич Дубровский
— Бэби, поворачивайся! — кричат четверо на разных языках.
— Ну, пяться, ступай назад!
Все четверо изо всех сил тянут за хвост и подмигивают мне.
— Не угодно ли попробовать?
Тяну. Очень странная штука слоновий хвост. Он висит тряпкой, сосулькой, кажется очень маленьким, тонким: это от величины слона. Хвост толщиною с руку и немного помягче железа: сверху кожа слегка мягчит, а внутри плотные камни. Под удар этого хвостика, когда он размахивает раздраженно, человек не должен попадать. Хвост раздробит череп.
Итак, пятеро тянут за хвост. Слониха не обращает на них ни малейшего внимания. Огромными тряпками висящие уши шевелятся, слегка похлопывают: слониха слушает, что́ кричат. Она оглядывается, осматривает пол позади себя и переступает на шаг, куда находит нужным. А эти там, что тянут за хвост, могут суетиться, сколько им угодно, — пустяки.
Что поняла она? На каком языке? Или слонам все языки безразличны, и им говорит что-то самый звук человеческого голоса? И что он говорит?
Особый, странный разум живет в этих огромных головах, но тут же и глупость скота. Вон Роза то и дело шарит хоботом по стене. Вчера она там отвернула кран, устроила целый потоп. Кран заделали наглухо, начисто, ничего там нет, а она с бараньей тупостью продолжает шарить.
Тишина. Слонихи, подбирая сено, насыпанное им до колен, слегка пыхтят, да шелестят сухие стебли клевера.
Кормление
Я ухожу часа на два. Едва я возвращаюсь к слонихам, мне навстречу протягиваются четыре хобота. Принес хлеба? Нет. Не стоит его и нюхать. Сено скручивается жгутиками и отправляется куда следует: в рот. Один из жгутов опускается в кадку, тщательно вытирает ее бока, дно и, подобрав там остатки влажного овса, только тогда съедается. Басистое хрюканье журчит в глубине серой туши, и Бэби, довольная, покачивается на толстенных ногах: удалось полакомиться. Вдруг она пищит злобно и пронзительно: Роза засунула ей в ухо конец хобота.
Они скоро мирятся и стоят спокойно. Пол чист, как будто его вымели: сено подобрано до последней травинки. Слонихи, держа свернутые в крендель хоботы между коленями, все слегка покачиваются мерно и однообразно. Что это значит? Забота о пищеварении? Тоскливые думы о будущих скитаниях? Сверкающие сны — воспоминания о прежней жизни? Похоже на то, что хозяйки просто дремлют.
В таком случае гостю остается только уйти.
Бетти обижена
— Мы с Бетти старые знакомые, — говорил, подходя к клетке слонихи, мой спутник, — я привез ее сюда восемнадцать лет назад вот этаким шкетиком. Тогда в Сибири продавался зверинец, и я купил ее для зоосада вместе с ее сестренкой Кетти. Они обе свободно помещались в одной телеге. Здравствуй, Беттинька!
Слониха в ответ не то пищит, не то свистит.
— Что случилось, Беттинька? Чем ты недовольна? Здорова ли?
— Все в порядке, — удостоверяет человек, подметающий пол около ног, похожих на столбы, — и ела и пила. Все хорошо.
— Кетти погибла из-за пустяка, — продолжает мой спутник. — В трудное время, в 1919 и 1920 годах, зверей кормили объедками из столовых. И вот среди хлеба попал Кетти как-то кусок сала; она, не досмотрев, его проглотила — и воспаление кишок, не могли спасти. Бросьте вашу палку вон в тот угол. Бетти, подай!
Шагают столбы-ноги, движется огромная серая туша, хобот хватает палку. Слон, как собачонка, подает поноску своему повелителю. Даже неловко как-то.
— Палка не моя, Бетти. Вот этому гражданину отдай, не мне.
Голова каменно неподвижным, прозрачным глазом обращается ко мне, хобот протягивает палку. Взяв ее, я предлагаю яблоко, хобот схватывает, скрючивается, отправляет подачку в рот, и странный звук, точно чудовищное хрюканье, дрожит внутри диковинного существа.
— Ну-ка, Степан, дайте ей поносить себя.
— В другой раз пожалуйте, — несколько смущенно отвечал служитель, — сегодня нельзя.
— Это почему? Показали бы гостю представление.
— Я с удовольствием бы, да нельзя. Утром за уборкой я, извините, обругал ее нехорошо. Нет, сегодня носить не дам.
— Ах, вот на что она жаловалась! Ну, делать нечего.
— Может быть, и трогать ее небезопасно. А я-то ее и за уши и за хвост. Как же вы, Степан, не сказали?
— Ничего, не беспокойтесь, это она только на меня сердита. Да ведь не что-нибудь особенное, у нас это бывает: поссоримся, сегодня она сердится, завтра простит.
— Ну, до свиданья, Беттинька; в следующий раз будешь полюбезнее, а?
Слониха молчала. Она еще не забыла оскорбления, нанесенного четыре часа назад. Хрюкнуть на прощанье разок, конечно, ничего не стоит, пустое дело, все равно что поздороваться, а нет, не хрюкну. Не надо было ругаться.
СМЕРТЬ СЛОНА
Сверху упало дерево и больно ударило слоненка по спине около хвоста. Лошадь или быка такой удар убил бы наповал, но молодой слон только хрюкнул и, слегка волоча задние ноги, побежал, спасаясь от охотников. Его настигли, повалили, связали. Он ревел еще визгливым голосом, пыхтел, задыхался, хрипел. Кругом стояли, держа в хоботах цепи, огромные, старые, давно порабощенные человеком слоны. Они страшно дрались этими цепями и угрожали ударить еще.
Слоненок встал и, еле переступая спутанными ногами, покорно побрел в какую-то загородку из толстых бревен, куда, крича, гнали его черные, почти голые люди. Он там простоял всю ночь, дрожа от ужаса и бешенства, — всю длинную страшную ночь, полную диких криков, рева слонов, ударов, толчков, выстрелов, красных огней.
Утром стало видно, что за решеткой блестит вода и грудой лежат нежно-зеленые свежие ветви. Едва слоненок, войдя за решетку, опустил хобот в кадку с водой, за ним шумно опустилась решетчатая дверь: он оказался в клетке. Конечно, он мог ее легко сломать, но они опять стояли тут — пленные старики — слоны с цепями в хоботах.
Боялся ли он побоев, сообразил ли, что домашним слонам не плохо живется? Он больше не сопротивлялся и даже не кричал, когда его клетка покатилась на колесах. Слоны притащили ее к железной дороге и, угрожая цепями, перегнали слоненка из клетки в вагон.
Около слоненка теперь всегда суетились, кричали, смеялись белые люди. Они давали есть, приносили воду. Можно было не только пить вволю, но и окачиваться, пуская из хобота обильную струю дождем. Один человек, чаще всех появлявшийся около слона, осыпал его мокрым песком и стал счищать связкой прутьев
