Алексей Мусатов - Дом на горе
— Может, ваша-то правда и посильней моей, Фёдор Семёнович, — наконец, невесело усмехнувшись, признался Никита Кузьмич.
Фёдор Семёнович кивнул Сергею и поднялся из-за стола:
— Час поздний… пора людям и покой дать!
Сергей вышел вслед за учителем. Поднялись и Паша с Митей. Только Варя продолжала сидеть у печки. Галина Никитична тронула её за плечо. Девочка умоляюще посмотрела на учительницу:
— Я здесь побуду… Может, Косте потребуется что…
— Иди домой, Варенька… Мы всё сделаем.
Галина Никитична проводила ребят до крыльца. Когда она вернулась в избу, отец по-прежнему в глубоком раздумье сидел на лавке. Мать бесшумно расставляла на столе тарелки, резала хлеб и с тревожным любопытством поглядывала на мужа.
— И чего ты, отец, закручинился? Сынок в года входит, не век же ему за твоей широкой спиной хорониться. По всему видно, парень на свои ноги встаёт. Садись-ка ты ужинать.
— Нет уж… без меня вечеруйте.
Никита Кузьмич постоял около спящего Кости, вздохнул и вышел в соседнюю комнату.
Глава 27. НЕОПЛАТНЫЙ ДОЛГ
Купание в ледяной воде даром не прошло: Костя заболел. К утру у него поднялась температура, и Сергей, закутав брата в тулуп, повёз его в больницу.
Проводить Костю прибежала Варя.
— Плохо с ним? Да? — спросила она у Сергея.
— Бредил всю ночь… Топор требовал. «Руби гужи!» — кричал.
Возок был маленький, и девочке негде было сесть. Она встала на запятки и всю дорогу поглядывала на Костю, надеясь перехватить его взгляд. Но воротник тулупа плотно закрывал лицо мальчика.
Пурга за ночь утихла, дали прояснились, деревья, опушённые инеем, стояли недвижимо и казались хрупкими, точно отлитыми из фарфора. Сухой снег визжал под полозьями.
С наветренной стороны изб, амбаров и сараев намело огромные сугробы с искусно обточенными гранями, с причудливо нависающими козырьками. В поле на буграх снег снесло, и обнажилась мёрзлая рыжая земля.
Подвода остановилась у крыльца больницы. Сергей, как маленького, взяв брата на руки, понёс его в помещение.
Костя заметил Варю и поманил её к себе:
— Бригадиром пусть Митя пока будет… А ты за теплицу отвечаешь. Понятно?
— Не беспокойся, всё сделаем. Ты лечись.
— Я долго не залежусь. Грипп у меня, наверное.
А на другой день Варя вновь бегала в больницу и узнала от санитарки, что у Кости Ручьёва воспаление лёгких.
На уроке девочка сидела, повернув голову к окну, и ей всё представлялись заснеженная Чернушка, полынья во льду, тонущий воз и Костя, бросившийся спасать коня.
— Ты совсем не слушаешь! — шепнула ей Катя. — Клавдия Львовна заметить может…
В перемену Варя рассказала восьмиклассникам, что Косте придётся пролежать в больнице не менее трёх недель.
Ребята приуныли. Это было совсем некстати. Приближались зимние каникулы, школьников ждали новогодняя ёлка, катание с гор, лыжные состязания, к которым Костя уже начал готовиться.
— Вот это хлебнул водички! — огорчённо сказал Паша. — Дорогонько ему купание обойдётся…
— Что говорить! — отозвался Вася. — Будоражил нас, подгонял, а теперь сам застрянет, как воз в распутицу… А всё через кого? Через одного недотёпу… — И он покосился на Витю, который, не решаясь подойти к ребятам, медленно собирал учебники и тетради.
— Тихо, ты! — одёрнул его Митя. — Не знаешь разве, что Витя во всём повинился, от отцовского заступничества отказался? Думаешь, легко это?..
— Ты, Новосёл, помолчи! — сказал Паша. — Я тебе потом всё растолкую…
И хотя ребята ничего обидного Вите не говорили, но мальчику казалось, что в душе они негодуют на него и никогда не простят Костиной болезни. Он ходил подавленный, молчаливый.
— Вы Вити Кораблёва сейчас не сторонитесь, — сказал Фёдор Семёнович школьникам. — Помягче с ним будьте. Поддержите его…
Дома Никита Кузьмич с досадой посматривал на приунывшего сына:
— Что, брат, достаётся тебе? Не принял моей подмоги, так уж пеняй на себя… выкручивайся теперь как знаешь.
Но потом, не выдержав, он начинал собираться в школу:
— Так уж и быть, поговорю я с директором. А то ведь заклюют тебя, на ногах не устоишь.
— Совсем это не нужно, — сдерживала его Галина Никитична. — Ты лучше Витю спроси, как к нему в классе относятся. Не похоже, чтобы его заклевали…
И Витя всё чаще и чаще становился на сторону матери и сестры. Он стал мягче с ними, предупредительнее. Часто Витя и Галина Никитична вместе шли в школу, и между ними завязывались откровенные разговоры.
Когда же в сумерки сестра собиралась за водой, мальчик отбирал у неё вёдра и сам отправлялся к колодцу. Возвращался он обычно не скоро, так как пережидал, чтобы от колодца все разошлись, ставил на лавку в кухне тяжёлые вёдра и жадно пил холодную воду.
Как-то раз, возвращаясь вместе с ребятами из школы, Витя заметил мать. Она тянула к речке маленькие круторогие санки с плетёной корзиной, наполненной бельём. На повороте санки раскатились, и корзина опрокинулась в снег.
Варя с Катей первыми кинулись к Анне Денисовне, помогли поднять корзину, собрали мокрое бельё.
— Тётя Нюша, давайте мы повезём, — предложила Варя, хватаясь за верёвку. — А вы сзади придерживайте.
Подбежал запыхавшийся Витя:
— Это вас не касается… Идите своей дорогой!
Он отобрал у девочек верёвку, впрягся в санки и потянул их к речке.
— Не иначе, где-нибудь медведь издох! — ахнула Катя. — Витька Кораблёв бельё повёз полоскать! Чудо из чудес!
— Да-а… событие! — улыбнулась Варя.
Витя спустился на лёд и остановился у края проруби.
— Вот спасибо, сынок!.. Иди теперь. Я одна управлюсь, — сказала Анна Денисовна.
Витя оглянулся: девочки всё ещё стояли на высоком берегу.
— Нет… Я с тобой побуду, — тихо сказал он. — Давай пополощу! — и потянулся к корзине с бельём. Мать с удивлением покосилась на сына:
— Тогда уж лучше вальком постучи…
Витя взял тяжёлый, слегка изогнутый валёк и, присев на корточки, принялся изо всех сил колотить им по белью. Колючие брызги, как мелкий песок, летели в лицо, звучные удары валька далеко разносились по реке, и им отвечало такое же звучное эхо.
От ветра и ледяной воды пальцы на руках вскоре зашлись, стали неповоротливыми, чужими.
Вите очень хотелось сунуть их за пазуху или в варежки, но было неловко перед матерью, которая то и дело погружала руки в прорубь и, казалось, не чувствовала холода.
— Ты не храбрись, погрей пальцы-то, закоченеют! — посоветовала мать. — А на меня не смотри — у меня руки дублёные.
Витя немного подышал на пальцы и, раззадорившись, решил всё же пополоскать бельё. Выхватил из корзины рубашку и окунул её в прорубь. Ледяная вода, как кипяток, обожгла пальцы. Витя отдёрнул их, и течение утянуло рубашку под лёд.
— Мама… я рубаху утопил, — растерянно признался мальчик.
Мать покачала головой, потом рассмеялась и махнула рукой:
— А туда ей и дорога!.. Она латаная и не по плечу тебе. А старое, что ж его жалеть… — Анна Денисовна распрямила поясницу и пытливо посмотрела на сына: — Как в школе-то? Очень ребята косятся на тебя?
— Да нет, не особо. Может, что и думают про себя, только молчат…
— Ничего, ничего… Переболеешь — сладитесь, слюбитесь… Ребята у нас добрые. Ты бы Костю-то проведал. Как он там?..
Витя замялся. Он не раз подумывал о том, чтобы сходить к Ручьёву в больницу, поговорить с ним с глазу на глаз, но никто его не приглашал туда, а пойти одному у мальчика не хватало решимости.
— Схожу как-нибудь, — пообещал он матери.
Но вот дня через два Варя после уроков объявила, что сегодня восьмиклассники могут навестить Костю.
Ребята сбежали вниз, разобрали стоявшие за крыльцом лыжи и через школьный сад заскользили с холма вниз, к больнице.
Задержался лишь Витя Кораблёв.
— У тебя что? Крепление не держит? — спросила у него Варя. — У меня запасной ремешок есть. Возьми!
— Да нет… Уже исправил… — Витя вдел ногу в крепление и, помявшись, спросил: — А он что, Ручьёв… и меня звал?
— Понятное дело, всех!
— Тогда пошли! Догоняй! — обрадовался Витя и, с силой оттолкнувшись палками, покатился со «школьной горы».
Он мчался напрямик, ловко объезжая заснеженные кусты и стволы деревьев, взвихривая на поворотах веера снежной пыли. Вскоре школьники подъехали к больнице. Но к Косте сегодня их не пустили. Пробравшись к окну, они пытались посмотреть в палату сквозь оттаянные кем-то «глазки» в замёрзшем стекле, но увидеть ничего не успели: из-за угла вышел больничный сторож и разогнал школьников.
Кораблёв в эти дни жил неспокойно. Восьмиклассники как будто не сторонились его, и всё же на сердце было нелегко. Мальчику всё казалось, что он перед ребятами, особенно перед Костей, в неоплатном долгу.
