Юрий Сальников - Шестиклассники
— Не буду я обедать, идти уже надо.
— Поесть-то можешь.
— Да не хочу я.
— Сыт, что ли?
— Ну, сыт!
Он надевал чистую рубашку, а мать стояла у стола и грустно смотрела на Лёню.
— А я твоё любимое сделала, — тихо проговорила она.
— Елена Максимовна дома? — спросил он.
— Ушла уже.
— Вот видишь! — Ещё быстрее задвигались у Лёни руки, затягивая ремень.
— Платок возьми.
— Ладно! — он уже на ходу схватил носовой платок и выскочил в подъезд.
— Чуть обедать не засадила! — с усмешкой сообщил он Стасу.
Они пересекали двор.
Что-то словно кольнуло Лёню, заставив его оглянуться. У окна стояла мать. Она провожала сына всё тем же задумчивым взглядом. И ему вдруг сделалось её жалко. Она ведь тоже спешила после работы домой, готовила и ждала Лёню! Не забыла про его любимый клюквенный мусс.
А он от всего отмахнулся и ушёл. И даже друга домой позвать не решился, а спрятал его в подъезде. Она это видит теперь. И, наверное, очень горько смотреть ей сейчас из окна.
Лёня снова оглянулся.
Матери уже не было.
У Смирновых все оказались в сборе. Когда Лёню и Стаса ввели в комнату, дедушка первый громко приветствовал их. Он сидел на диване рядом с улыбающейся Еленой Максимовной.
Ребята размешались вокруг — на стульях, на табуретках, даже на раскладушке-кровати, специально для этого принесённой из чулана. Аня беспрерывно бегала туда и сюда.
— Сейчас начнём, — шепнула она мимоходом Лёне.
— Ничего, что Гроховский? — спросил Лёня. — Он хоть в другом звене, но мы вместе…
— Ничего, ничего, — ответила Аня и повернулась к двери. — Мама, ещё моя помощь нужна?
«Значит, мать у неё приехала!» — мелькнуло у Лёни и, обернувшись, он увидел Киру Павловну. Она стояла в дверях в длинном бордовом платье, красиво завитая, только очень бледная, как будто уставшая. Она молчаливо наблюдала за всеми, даже улыбалась шуткам, но чувствовалось, что мысли её далеко отсюда и много у неё каких-то своих, никому не известных забот.
— Садитесь сюда, с нами, — позвали её девочки, и она села, обняв за плечи Машу Гусеву.
Аня появилась с двумя вазочками в руках — на вазочках пёстрой горкой лежали в разноцветных бумажках конфеты.
— Берите, берите!
— Подсластим нашу жизнь, Елена Максимовна, — пошутил Анин дедушка, протягивая соседке жёлтый «Кара-Кум».
Елена Максимовна засмеялась.
— Не мешает, как детство вспомнишь!
— Да, у нас с вами детство не то, что у них!
— Зато юность геройская! — вставил Возжов.
Дедушка лукаво оглядел ребят:
— Считаете, весь героизм нам достался?
— Обычное заблуждение молодых, — заметила Елена Максимовна.
— А если рассудить по-настоящему… — заговорил дедушка.
И все стали усаживаться поудобнее.
Фёдор Семёнович начал объяснять, как он понимает героизм, приводя примеры из собственной жизни, из эпохи гражданской войны в Сибири. Елена Максимовна поддержала разговор. И получилось так, будто беседовали два старых товарища, которые расстались очень давно, а теперь встретились и вспоминают о своих близких знакомых.
Правда, Анин дедушка и Елена Максимовна никогда раньше друг друга не знали, но у них так много оказалось схожего в мыслях и общего в пережитом, что они поминутно восклицали:
— А помните, как в восемнадцатом?..
— А в двадцатом, помните?
Потом все вместе рассматривали завёрнутый в пожелтевшую газету партизанский документ Фёдора Семёновича и его фотографию в молодости — бравый усатый красноармеец с красным бантом на груди сидел на стуле, облокотившись на огромную саблю.
— Сейчас у вас этой сабли нет? — спросил кто-то почтительно.
— Нет.
— А жаль! — вздохнул Зайцев. — Мы бы её в музей.
— В какой музей? — удивились девочки.
Выяснилось, что Эдика осенила гениальная мысль: открыть в классе музей, в который собрать у своих бабушек и дедушек разные вещи, сохранившиеся со времени Октябрьской революции и связанные с какими-либо историческими событиями.
Анин дедушка возразил:
— Лучше вы о собственных хороших делах память храните.
И так подробно стал говорить об их классе, словно учился с ними за одной партой. Лёня очень боялся, как бы кто-нибудь не бухнул, что Галкин хуже всех окончил четверть да ещё сорвал с газеты Димкину карточку. Но никто ничего такого не заявил, а Елена Максимовна по просьбе девочек начала вспоминать песни, которые пелись во времена революции.
Анина мать зазвенела посудой у буфета.
Девочки пошли помогать Кире Павловне. Стаса и Кнопку — Возжова попросили подвинуть стол. Зайцев воспользовался суматохой и сфотографировал Фёдора Семёновича и Елену Максимовну, усадив их рядом.
На столе появились хлеб, масло, печенье. Задымился чай в чашках. Анина мать пригласила всех за стол. Ребята расселись, зазвенели ложками.
— Давно приехала? — спросил Лёня шёпотом, кивая на Киру Павловну.
— Вчера. — Аня бросила быстрый взгляд на маму и добавила: — Умер у неё друг один…
— Кто умер? — не понял Лёня.
Аня не ответила. Лёня ещё раз посмотрел на Киру Павловну.
Разговор уже не был общим. Девочки в стороне договаривались о завтрашней встрече перед демонстрацией. Стас рассуждал о спутниках — собака Лайка облетела Землю уже двадцать раз, а первый спутник совершил ни много, ни мало — полтысячи оборотов! А в дальнем углу, где сидели взрослые. Ляля Комарова рассказывала, как их звено подготовилось к сбору о будущем.
Лёня же молчал. Ему вдруг представилась мать, которая обедает дома в одиночестве. Она, как и Анина мама, тоже часто бывает неразговорчива и не всегда внимательна к делам Лёни. Но разве не могут быть и у неё, как и у Киры Павловны, свои заботы и подчас неважное настроение?
И Лёне захотелось домой.
Он еле дождался, когда шумной ватагой все вышли от Смирновых. Елена Максимовна и Фёдор Семёнович направились вместе в сторону центра, к Оперному театру, на городское торжественное собрание.
Стас, распрощавшись с Лёней, примкнул к ребятам. Они остановились на углу, задирая головы вверх, — надеялись, должно быть, в просветах между тучами увидеть искусственный спутник.
Лёня не стал задерживаться. Не спуская глаз с освещённого окна своей комнаты, он бросился к подъезду, беззвучно отомкнул исправленный замок и осторожно открыл дверь.
Мать, как и представлялось ему, сидела действительно за столом. Но была она не одна. Сбоку от неё облокотилась на стул Таисия Николаевна.
Должно быть, они давно закончили чаепитие. Пустые чашки сдвинуты в сторону. На освободившемся островке скатерти стояла отцовская фотография в коричневой рамке.
— Вот и наследник! — увидев Лёню, улыбнулась Таисия Николаевна.
Мать сразу притронулась рукой к чайнику.
— Хочешь, налью?
Лёне не хотелось чаю, но он не посмел отказаться выпить за компанию с ней и с такой необычной в этот предпраздничный вечер нежданной гостьей.
— Ну, как было у Ани? — спросила Таисия Николаевна.
— Хорошо.
— Держи, — подала мать стакан и тоже спросила: — А интересно было?
Лёня с любопытством взглянул на неё: конечно, она задала вопрос потому, что хотела проявить внимание к сыну. Но получилось нескладно, как будто она повторила слова учительницы.
Однако Лёня и ей ответил:
— Интересно.
— А Елена Максимовна как? — продолжала Таисия Николаевна. — Познакомились они с Аниным дедушкой?
— Ещё как! — оживился Лёня. — Всё время восемнадцатый год вспоминали. И вместе в Оперный на торжественное пошли.
— Хороший Елена Максимовна человек, — заметила мать. — Как соседка очень порядочная.
— Это много значит, какие соседи, — согласилась учительница. — Вот у нас за стенкой непостижимые эгоисты. По ночам радиоприемник на полную мощность включают. Заснуть невозможно, а им не скажи!
— Понятия у людей нету, — вздохнула мать. Это хуже всего, когда понятия у человека нет. Образованные, поди?
— Инженер сам-то.
— Ну вот, — кивнула мать. — Образованные стали, а культурности не прибавилось. Грамота тверда, да язык шепеляв.
— Как? Как вы сказали? — засмеялась Таисия Николаевна.
— А что? — смутилась мать. — Конечно…
— Да хорошо! Очень хорошо, Лидия Тарасовна! Главное — правильно, есть везде у нас такие — снаружи культурные!
Молча отхлёбывая чай, Лёня прислушивался к разговору.
Он подумал вначале, что учительница пришла жаловаться на него. Но, приглядевшись к матери, не уловил в ней ни малейшего раздражения: она, видимо, была очень довольна тем, как провела сегодняшний вечер, — не одна-одинёшенька, а в задушевной беседе с умным человеком… Удивительно лишь то, что Таисия Николаевна говорила не о школьных делах, не о Лёнином поведении и отметках, а о чём-то совсем постороннем, простом и житейском, как будто и вправду пришла только в гости.
