Михаил Коршунов - Бульвар под ливнем (Музыканты)
— Вы Гончарова? — спросила женщина. — Мы вас приглашали.
И Оле показалось, что женщина даже как-то выделила слово — приглашали.
— Идемте со мной. — Женщина была высокая, с прямой, как у балерин, спиной, в темном костюме, в белой кофточке. Голос у нее был спокойный. Оля уважала женщин с такими спокойными голосами, и она была рада, что помедлила входить в двери, и вот вышла эта женщина.
Они спустились по лестнице в небольшой зал. Там стоял длинный официальный стол с флажками различных государств, кресла, телевизор, журнальные столики. На столиках были пустые бутылки из-под минеральной воды и стаканы, прикрытые салфетками.
Женщина пригласила Олю сесть в кресло и села сама.
— Здесь не помешают.
Оля молчала. Хотя чувствовала себя уже гораздо лучше.
— Именно такой я вас представляла, — сказала женщина. — Вам сколько лет?
— Двадцать один, — ответила Оля.
Женщина кивнула, потом улыбнулась и сказала:
— Мой сын обычно так спрашивает о возрасте: вам сколько времени? Он студент МВТУ имени Баумана.
Оля улыбнулась. Теперь ей было совсем хорошо в министерстве.
— Вы должны подготовиться к серьезной поездке, — сказала женщина. — Программу надо повести не обширную, но законченную, завершенную. Вы будете выступать в Лондоне, в знаменитом соборе St. Mary или в King Henry chapel. Вам уже сказали об этом?
— Мне сказали только, что это будет в Англии.
— Господин Грейнджер очень высокого мнения о вас как об органисте. Вы учитесь в Консерватории на вечернем отделении?
— Да.
— С кем бы вы хотели подготовить программу?
— С Ипполитом Васильевичем в музыкальной школе.
— Хотите там?
— Если можно. Я привыкла к обстановке.
— Конечно. И будем надеяться, что, как говорит мой сын, обвала не получится. — Женщина опять улыбнулась. — Это должно быть настоящее сольное выступление, а не концертмейстерское.
Оля кивнула.
— Вы слетаете в Ригу и попробуете себя в Домском соборе. Вам надо провести там репетицию. Это пока что предварительный разговор. Мне сказали, что вы очень организованный человек, и я это вижу. Времени перед поездкой мало, так что только ваша организованность может вам помочь преодолеть все возникшие перед вами трудности. Программу не удастся нигде показать, вот если только в Риге, чтобы вы ощутили специфику органа в храме. Мы это обязательно постараемся сделать.
— Мне бы это помогло, — сказала Оля.
— Вы будете готовить Баха?
— Нет, — сказала Оля.
— Не Баха? — удивилась женщина.
— Я бы хотела сыграть русскую программу. Старинную.
— Но господин Грейнджер ждет от вас, очевидно, Баха?
— И все-таки мне бы хотелось… — тихо сказала Оля. — Я готова к русской музыке больше всего.
Оле показалось, что женщина ей не верит. Может быть, она вспомнила слова своего сына об обвале?
— Хорошо, — сказала наконец женщина. — Но знайте, времени, чтобы менять программу, у вас не будет. А теперь идемте, я вам покажу письмо господина Грейнджера.
Оле хотелось сказать, что ничего менять и не надо будет, но она воздержалась. Она опять как бы остановилась перед дверью, застыла.
Оля вышла из Министерства культуры и по улице Куйбышева спустилась к Красной площади. Через Спасские ворота прошла в Кремль. Ей хотелось побыть здесь среди храмов и старинных зданий, почувствовать все, что ей хотелось сейчас почувствовать.
Она медленно шла к Соборной площади.
Кремлевский холм. Еще в летописи Оля прочитала, как Юрий Долгорукий воздвиг небольшие стены деревянного Кремля, «деревянный тын Москвы», а Иван Калита первым создал ансамбль соборов. Потом Дмитрий Донской соорудил каменные стены. А в пятнадцатом веке Кремль окончательно сделался центром мощного государства, и тогда воздвигли над городом сигнальную звонницу — Ивана Великого.
Оля любит стоять на Соборной площади именно около Ивана Великого. Площадь устилают розовые квадратные плиты, и кажется, что под ногами они сами тихонько позванивают, «колоколят». Архангельский собор, Благовещенский, Успенский, Царь-пушка, Царь-колокол, Патриарший дворец. Во дворце музей, выставлена старинная русская одежда, посуда, мебель, в окошках — слюда, двери обтянуты красным сукном. Из дворца по внутреннему переходу можно войти в собор Двенадцати апостолов, где включают для экскурсий через усилители, скрытые в стенах, записанную на пленку «Всенощную» Рахманинова. И звучит во всю мощь живая красота человеческих голосов. «Всенощную» исполняет Государственный хор СССР.
«Духовное и земное, — думала Оля, слушая „Всенощную“. — Что же все-таки это? Духовное — это мысли и чувства, и как можно духовное отрывать от земного? Познавая духовное, познаешь себя, все земное… Значит, человек должен поклоняться просто самому себе. И никакой тогда религии! И никакого культа! Борьба за человека! Надо устремляться к самому себе, и только в себе самом человек может найти силы, чтобы все земное сделать радостным и светлым. Хотя легенды в Библии очень красивые и возвышенные. Поэтому и музыка, написанная на их тексты, тоже красивая и возвышенная. Но она написана людьми и для людей».
Когда Оля на Соборной площади поднимала голову и смотрела на купол Ивана Великого, она видела его сверкание в небе — шлем прошлого над современной Москвой. Белая с золотом симфония. Создана она человеком и во имя человека; великая история великого народа. Никакого потустороннего бога.
И она будет играть — о прошлом и настоящем, и программу назовет «Иван Великий». Стоит он, окруженный детьми, и они смотрят на него, задрав головы. Они тоже стоят под его боевым шлемом и тоже, может быть, слышат, как в Оружейной палате, около Боровицких ворот Кремля, играет сейчас первый русский орган, выступают первые органисты из крепостных крестьян. Это было все здесь: и скоморохи, и гусляры, и дудочники, и народные празднества, и гул сигнального Ивановского колокола — призыв к народному восстанию.
И Оля слышала этот «варган», голос прошлого и настоящего, и когда так с ней бывало, когда она так чувствовала Родину, к ней приходила жизнь, побеждающая время, приходило счастье бесконечное. И хотелось подарить людям самую правдивую и единственную музыку, от которой ты сама потом падаешь без сил, потому что до конца отдаешь себя.
Глава десятая
Они ехали в «Тутмосе» — Санди, Ладя и Арчибальд. Трое. Санди и Ладя сидели вместе, Арчибальд сидел один сзади. Он просунул голову между Ладей и Санди и положил ее на спинку переднего сиденья — он хотел быть рядом, совсем рядом с Санди и Ладей: он ведь знал, куда они ехали все трое.
Ладя медленно вел «Тутмос». Зима никак еще не могла начаться в полную силу, но все-таки лед уже затянул мостовую и, растопленный сверху солнцем, был покрыт водой, и мостовая была сложной для транспорта.
Никогда еще Ладя не сидел за рулем так напряженно, как сегодня. Не гоночный монстр, а всего-навсего «Тутмос», но в «Тутмосе» ехала Санди: был тот день, когда двое должны были остаться вдвоем навсегда.
Санди молчала, улыбалась чему-то внутри себя, чего не должен знать пока никто.
Тщательно уложенные волосы были прикрыты белой сеточкой, сбоку приколот букет ландышей. Ландыши прислали из Ялты авиабандеролью и велели спрятать в холодильник, чтобы лежали до этого торжественного дня. Сегодня их вынули, и теперь они были совершенно свежие в волосах у Санди.
Ладя ездил к Аркадию Михайловичу, чтобы он разрешил взять «Тутмос»: Санди хотела, чтобы Ладя, она и Арчибальд поехали в загс на «Тутмосе».
Ладя так все и сделал. На тонком прутике, вставленном в радиатор, развевалась длинная белая лента, ее привязал Ладя: флаг во имя невесты.
Мать Санди, ее отец и гости приедут в загс позже, когда надо будет поздравлять, пить шампанское и фотографироваться. Так хотела Санди, и тут даже мама ничего не сумела с ней поделать. Отец Санди был человеком спокойным и ни во что не вмешивался. Дочку он любил нежно и подарил ей на свадьбу афишу с ее первым выступлением, которую он сохранил, кинокамеру «Кварц» и всю свою библиотеку, в которой были собраны книги о цирке. И еще, перед тем как Санди уехала сегодня на «Тутмосе», он подарил ей маленького фарфорового зайца — игрушку из своего детства. Мать Санди подарила Ладе большой транзисторный приемник «Спидола VEF». Брат Ладин прислал деньги — взнос на однокомнатную квартиру. На бланке перевода так и написал: «Первое твое жизненное пространство в квадратных метрах». Аркадий Михайлович, когда передавал «Тутмос», сказал, что сзади лежит ящик, а в ящике все необходимое для хозяйства: кастрюли, сковородки, посуда, пачка соли. Смешной и неожиданный подарок сделали для Санди клоуны Московского цирка: на пустой яичной скорлупе, из которой через маленькую дырочку было выпущено содержимое, нарисовали «маску клоуна Санди», ее творческий портрет. Это для сдачи маски в международную коллегию клоунов. Оказывается, так регистрируются типажи клоунов всего мира, их грим. А у самого Лади в кармане лежали в коробочке два золотых кольца.
