Александр Власов - О вас, ребята
«Центральная тройка» еще раз обсудила положение. Женщины отказались от своего прежнего намерения вовлечь Федю в подпольную организацию. И не потому, что сомневались в нем. Все они считали себя смертниками, а у номера 777 была крохотная надежда выжить. Незачем подвергать его опасности, тем более, что с появлением динамо-машины он уже не мог принести пользы.
Но Федя не знал об этом решении. Днем и ночью думал он о задании. Он бредил спичками, разговаривал о них с Мохнаткой, играл с ним в спички. В кармане у Феди сохранилось несколько обгоревших спичинок и одна совсем целая, только без серной головки. Он раскидывал их по нарам и приказывал Мохнатке:
— Пи!
Щенок не понимал это законспирированное слово «спички». Но Федя настойчиво каждое утро и каждый вечер повторял занятия со щенком. И тот постепенно привык к такой игре — стал довольно охотно подбирать раскиданные спичинки.
Потом в словаре маленького дрессировщика появилось новое словечко — «цепи», то есть целая спичка. Он разбрасывал все спички и шептал Мохнатке на ухо:
— Це-пи! Це-пи!
Ему хотелось, чтобы щенок принес негорелую спичку. Но эту премудрость Мохнатка никак не мог осилить. Зато Диана быстро поняла мальчонку. По утрам, до того как гитлеровцы поднимали пленных, она прибегала в барак кормить щенка. И Федя, и Мохнатка просыпались от прикосновения ее ласкового шершавого языка. Когда щенок наедался, Федя начинал с ним очередной урок. Диана наблюдала.
— Це-пи! — говорил Федя и подносил к носу Мохнатки необгоревшую спичку.
— Це-пи! — повторял он и разбрасывал спички по нарам.
Щенок подхватывал первую попавшуюся спичку и тянул морду к Феде.
— Нет!
Мальчонка недовольно качал головой. Волновалась и подрагивала губами Диана. Однажды она удивила Федю своей сообразительностью. Оттолкнув носом Мохнатку, она сама подобрала негорелую спичку и выплюнула ее на колени мальчонке.
Охваченный радостным трепетом, Федя даже забыл приласкать собаку. Он несколько раз заставил Диану найти и принести негорелую спичку. Потом он спрятал спички в карман, указал собаке на дверь барака и шепнул горячим взволнованным голосом:
— Це-пи, милая! Це-пи!..
Диана посмотрела на него, соскочила с нар, открыла лапой дверь и пропала.
В то утро Федя не дождался возвращения собаки. Вскоре послышалась зычная команда и пленных погнали на дорогу.
То же самое повторилось и на следующее утро и еще два раза. Диана послушно уходила из барака, но спичек не приносила.
На пятый день Федя уже перестал надеяться, но все же послал собаку, прошептав ей, как заклинанье, свое короткое «Це-пи!» Диана вернулась с коробком в зубах.
Федя так обрадовался, что поцеловал собаку в шершавый холодный нос.
В тот же день спички очутились в тайнике подпольной организации рядом с толом и обрывками бикфордова шнура. Теперь у пленных было готовое к действию оружие.
«Центральная тройка» наладила связь с заключенными соседнего концлагеря, которые выполняли работы внутри туннеля. Сведения, полученные оттуда, были неутешительны. Для тех, кто работал под землей и ближе соприкасался с секретами строившегося завода, фашисты установили еще более зверский режим. Их бараки стояли в глубоком ущелье, над которым нависала каменная громада скалы. От пленных даже не считали нужным скрывать, что по окончании работ скалу подорвут и все они вместе с бараками будут погребены под обвалом.
И все же «центральной тройке» удалось узнать то, ради чего, собственно, и была с таким трудом налажена связь. Основной запас взрывчатки, которая шла на строительство дороги и другие подрывные работы, был сосредоточен в каземате в десяти метрах от входа в туннель. Каземат был двойной: в передней части, отгороженной от туннеля железной решеткой, постоянно дежурили два автоматчика, а дальше виднелась бронированная дверь. За ней и хранились взрывчатые вещества. По общему мнению, добраться до них не представлялось никакой возможности.
Накопленного пленными тола не хватило бы даже на то, чтобы обрушить туннель. Но если с помощью этого тола подорвать основной запас взрывчатки, то завод заработал бы не скоро. И «центральная тройка» решила искать подступы к подземному каземату.
Одновременно с этим в соседний концлагерь передали запрос: как быть, если подвернется случай подорвать завод днем, во время работы? Иными словами, — готовы ли пленные умереть от руки своих же товарищей? Ответ пришел через неделю. На клочке бумаги виднелась нацарапанная углем надпись: «Вызываем огонь на себя. Хоть сегодня. Координаты известны. Смерть фашистам».
Федя так и не был посвящен в тайны подпольной организации. Его оберегали. Но он чувствовал, что находится в центре каких-то больших событий.
Ведь не случайно потребовались спички! Он догадался, что они нужны для поджигания шнура. А раз есть шнур, — имеется и тол! И Федя мечтал о том часе, когда ненавистная казарма с гитлеровцами взлетит на воздух. Он был уверен, что подорвут именно казарму. «Только бы Дианы там не было!» — думал он и старался подольше удерживать собаку в бараке.
А Мохнатка рос с каждым днем. Он уже научился выполнять многие приказания своего маленького хозяина: бежал туда, куда указывал ему Федя, ложился, сторожил плошку с жидкой бурдой, по команде «Ма!» несся к Диане. Уходя утром на работу, Федя внушительно говорил Мохнатке:
— Остаешься один. Не балуй! Лежать!
Мохнатка послушно укладывался на нарах, протянув голову между передних лап, и замирал. В такой позе и заставал его Федя, вернувшись вечером. Вставал ли Мохнатка в течение четырнадцати часов или спал все это время, — оставалось тайной. Но скорее всего щепок не скучал днем. К приходу Феди он всегда был сыт, а однажды на нарах оказалась обглоданная кость. Диана ли принесла ее или сам Мохнатка раздобыл себе лакомый кусочек, — никто не знал.
За пределы концлагеря Мохнатка попал на четвертый месяц жизни.
Федя давно подумывал забрать его с собой на дорогу, но не решался: боялся, что гитлеровцы пристрелят или отнимут собаку. Желание не расставаться с другом победило осторожность. Федю успокаивало одно соображение: лагерная охрана давно знала о щенке и не трогала его. Так Мохнатка появился в колонне пленных.
В тот день произошло еще одно событие. С севера, куда прокладывали дорогу, донеслась канонада. У многих дрогнули сердца от острой радости. О положении на фронте до концлагеря доходили весьма смутные и путаные слухи. Фронт казался недосягаемо далекой линией, до которой много тысяч километров. И все же сердца радостно забились: «А вдруг!» Глаза обратились в сторону охранников. Пленные хотели по их лицам определить, что означают эти звуки. Гитлеровцы были спокойны. По отдельным словам, которыми они обменялись, пленные поняли, что это не канонада, а отзвук взрывных работ. Дорогу прокладывали с двух сторон.
К осени два отрезка горной автострады соединились.
В полдень по новой дороге проехало начальство. В третьей машине сидел Загер. Над бортом торчала голова Дианы.
Мохнатка, который вместе с пленными стоял на обочине дороги, весело тявкнул и рванулся к машине.
— Лежать! — испуганно крикнул Федя.
Щенок замер, нервно подергивая хвостом. А Диана только повела головой и промчалась на машине мимо.
Федя не придал значения этому случаю. Но порыв Мохнатки был замечен другими пленными. Женщины из «центральной тройки» переглянулись.
Получилось так, что, возвращаясь в концлагерь, номер 777 опять оказался рядом со знакомой женщиной.
— Федя, — не глядя на него, проговорила она. — Что бы ты сделал, если бы тебе дали заряженный автомат?
Федя вздрогнул.
— Где он?
Женщина не ответила, и тогда мальчик с наивной детской убежденностью выпалил:
— Я бы перестрелял всех фашистов!
— Их много… тебя бы обязательно убили, маленький!
— Пускай! Все равно я бы стрелял до конца!.. Только вы это так говорите… Испытываете…
— Нет, не так! — ответила женщина. — Послушай меня внимательно и пойми… Я — женщина. Я должна давать жизнь детям, кормить их, одевать, умывать, расчесывать ваши волосенки, утирать вам носы, растить вас… Это я и делала, пока не попала сюда. Здесь нет жизни. Здесь смерть кругом! Ее будут делать на этом заводе. И она полетит отсюда к нам — на Родину, если мы не помешаем… Мы должны помешать! Ради этого мне, женщине, приходится посылать тебя на смерть.
— Что я должен делать? — спросил Федя.
Пока колонна пленных добиралась до концлагеря, Федя узнал все, что предстояло ему сделать.
В бараке он забрался на нары, обнял в темноте Мохнатку и зашептал ему на ухо, не чувствуя побежавших по щекам слез:
— Можешь кусить меня! Ну, куси! Со всей силы! До самой кости! Только не думай, что я нарочно… Я говорил, — лучше сам пойду… И пошел бы! Да не пройти туда никому! Один ты сможешь!..
