Осенние перелеты (сборник) - Радий Петрович Погодин
Ленька Соколов ходил по комнате. На его круглом лице отчетливо отражалась, работа мысли. Он даже пыхтел – так сильно думал и все смотрел на портрет космонавта, словно желал посоветоваться.
Есть, конечно, разные способы думать. Однажды, еще в ту далекую пору, когда вместо касс сидели в троллейбусах живые кондукторы, вошел в троллейбус мальчик и положил вместо денег в протянутую руку кондуктора кусочек сухого льда.
– Ай! – сказала кондуктор.
– Жарко или холодно? – спросил мальчик.
Кондуктор его за ухо. Мальчик, вырываясь, объясняет: – Я не хотел вас обидеть. Я только хотел спросить – жарко это или холодно? Я сам никак не пойму.
– Это лед, – сказала кондуктор.
– Чего же он тогда жжется?
– Не знаю. Наверно, в нем сильный мороз.
– Вам нужно учиться, – сказал мальчик.
– И тебе, – сказала кондуктор. – Садись, прокачу до кольца и обратно. – Когда мальчик сел рядом с ней, кондуктор сказала: – Осенью пойду в техникум.
– А я в первый класс, – сказал мальчик.
И некоторое время они сидели молча, наверное, вглядывались в свое будущее, в котором не будет обмана.
– Нет такого чувства юмора, – наконец решительно заявил Ленька. – Органа такого нет у людей. Зрение у человека есть – раз. Слух у человека есть – два. Нюх – три. Осязание – четыре. И все.
– А когда человек смеется и плачет? – подскочила к нему Наташка и тут же загнула два пальца.
– Над этим я думал. Смеется, или плачет, или вздыхает, когда ему делать нечего. Эмоция называется. Книжки нужно читать. – Ленька скользнул взглядом по Наташке, словно пылинку сдул. Остановил глаза на Коле и отступил на шаг, чтобы как следует его рассмотреть, так сказать, с высоты своей образованности.
– Академик, – сказал Коля почтительно. Взял со стола Ленькину книжку. Посмотрел заголовок. – Детективы читаешь? Я их сто штук прочитал. Мура. Все эти шпионы мелко вредят и крупно проваливаются.
Наташка посмотрела на него уважительно.
– Я ему сколько раз говорила. А он все читает и в голове кого-то все ловит.
– Мура, – повторил Коля. – Что про них читать, когда я их живьем видел. – Коля грудь выпятил и подбородок вперед выставил. – Ты спроси у меня, спроси, видал я шпионов?
– Врешь, – сказал Ленька.
– Врать не приучен. Мы с Санькой аж на Дерибасовской троих видели. В кожаных куртках, в темных очках. Вытаскивают аппаратики, штук по десять у каждого, и щелк, щелк во все стороны…
– В Одессе – должно быть. В Одессе – согласен. Город большой, прятаться в нем легко. Только там, наверное, шпионов майоры ловят с собаками и подполковники. Вам с Санькой небось не поймать. Они вас обведут как миленьких и на пляже спрячутся среди голяков.
– И на пляже не утаятся. Я их и голых насквозь увижу – от и до, – важно сказал Коля.
– Свистишь, – сказал Ленька.
– Я свищу? – Коля снова грудь выпятил. Походил немного, нахмурившись, и спросил вдруг: – Если у человека хороший нюх, кем он будет?
– Собакой, – ответил Ленька простодушно. Коля слегка покраснел.
– А если у человека и нюх, и слух, и зрение хорошие, кем он тогда будет?
– Хорошей собакой, – ответил Ленька. Наташка захохотала. Колины уши как бы поджарились.
– Юмор развили, да?.. Разведчиком такой человек будет! – Коля снова выпятил остренький подбородок вперед, прошелся по комнате и спросил, ткнув Леньку пальцем в грудь: – Спроси меня, что сегодня на обед? Ну, спроси.
– Что дадут, то и съешь, – сказал Ленька.
– Рыбу дадут, – торжественно сказал Коля. Наташка давно искала трещинку в разговоре.
– А какую рыбу? Не знаешь, – сказала она. Коля, принюхиваясь, сделал по комнате круг.
– Треску!
– Ой, треску-у. – пропела Наташка. – Ишь ты – нюх применил. Под кроватью дыра в полу. Мы бы с Ленькой тоже унюхали.
– Унюхайте, что на гарнир, – скомандовал Коля. Ленька и Наташа разом нырнули под Ленькину кровать. Там в полу вокруг трубы парового отопления, которую недавно меняли, имелась довольно широкая щель. Может быть, ее не заделали из-за какой-нибудь технической надобности, но скорее всего – не успели, оставили до понедельника. Ленька и Наташка сунули в нее свои носы. Коля устроился рядом с ними.
Один мой знакомый в детстве безошибочно находил конфеты, куда бы мама их ни запрятала. Придет из школы, принюхивается и направляется прямо туда, где конфеты лежат: к буфету, кровати или кухонному шкафчику. У его мамы тоже был талант. Возвращаясь с работы, она направлялась прямо туда, где был запрятан дневник с замечанием учительницы.
А сейчас мой товарищ ненавидит конфеты, а его мама никогда не заглядывает в дневник своего внука.
– Макароны будут на гарнир, – наконец сказала Наташка.
– Я люблю макароны, – признался Лёнька. – И оленьи котлеты люблю.
Коля засмеялся по-доброму.
– Нет у вас нюха. И соображения нет. Кто ж это рыбу с макаронами подает. Картофельное пюре будет и кусок соленого огурца.
Наташка снова сунула нос в дырку.
– Насчет пюре – согласна, – сказала она. – А как ты огурец унюхал соленый?
Коля опять засмеялся. Лег на спину, принялся тренькать кроватной пружинной сеткой.
– Да не унюхал. Загляни в дырку-то. Что на блюде лежит?
– Огурцы, – уныло сказала Наташка.
– Вот, враг, и впрямь огурцы, – сказал Леньки. – А я знаю, что на третье дадут. В воскресенье на третье всегда апельсины дают.
– Тише, – сказал Коля. – Концерт для матраца с оркестром. – Он принялся тренькать на всех пружинах. Спел на разные голоса: «Четвертый день пурга качается над Диксоном, но только ты об этом лучше песню расспроси…»
– Ну, ты молоток, – сказал Ленька восхищенно.
– Молоток, – согласился Коля и опять спросил грустно: – Чего ж он меня встречать не пришел? Может, я ему и не нужен? – Он посопел немного, тренькнул самой печальной пружиной и добавил, бодрясь: – Тогда я совсем сиротой буду – круглой.
Ленька вылез из-под кровати.
– Чего болтаешь? Во, враг, чего наболтал… – Ленька надел пальто, надел шапку и мрачно скомандовал: – Одевайтесь. Пойдем.
Коля высунулся из-под кровати.
– Куда?
– Куда, куда? Узнаешь, куда. Пойдем, про твоего отца справимся. – Ленька замотал шарф вокруг шеи. – Пошевеливайтесь.
* * *
На радиостанции, тесно заставленной аппаратурой, сидит на вертящемся табурете радистка Рая в туфлях на тоненьком каблуке. Возле двери, на вешалке, висят Раины теплые одежды, которые она наденет, когда домой пойдет. Там же стоят унты из лохматой собачьей шкуры, которые подарил Рае брат – летчик. Унты наденет Рая и станет совсем другой – толстой и неуклюжей. Потому и сидит она в легких туфельках и в облегающем свитере, – кажется ей, что одежда влияет на голос. Хочется Рае, чтобы голос ее в
