Виктор Баныкин - Бедовый мальчишка
— Соли никто не взял? — спросил Петя.
Володя молча достал из своего овчинного полушубка белый узелок. Развязав тряпочку, он не спеша взял щепоть крупной соли и бросил в ведро. Потом вытащил из-за голенища сапога деревянную ложку, помешал воду.
— Так, так, — одобрительно сказал Петя и, расстелив на траве отцовскую шинель, лег на живот.
Рядом с ним лег Митюшка, завернувшись в старое длинное пальто с потертым меховым воротником. Но мальчику не лежалось спокойно. Он раза два повертывался с одного бока на другой, наконец сел и, дернув Володю за рукав рубашки, таинственно прошептал:
— Хочешь, я тебе что-то покажу?
— Ну покажи, — сказал Володя без особого интереса.
Митюшка покопался в кармане и с большими предосторожностями что-то из него вынул. Он соединил руки, ладонь к ладони, и предложил Володе посмотреть в оставленную узенькую щель.
— Чего там? — спросил Володя. — Ерунда какая-нибудь.
— Взгляни!
Володя приложился правым глазом к Митюшкиным рукам и увидел в темноте бледно светившиеся зеленоватые цифры.
— Откуда у тебя часы? — с удивлением проговорил он. — Покажи!
— Не урони, — важно сказал Митюшка и подал Володе небольшие круглые часики без стрелок и стекла. — Я их у Мишки Длинного на электрическую батарейку выменял.
Володя взял в руки часы и разочарованно сказал:
— Один корпус…
Митюшка не смутился.
— Осенью поеду в город, отдам в починку.
Кругом стало темно, как это бывает поздними безлунными вечерами в летнюю пору.
Душно. Изредка с Волги веяло прохладой, и тогда казалось, оживает безмолвная природа: начинают шептаться листочки на деревьях, еле слышно шелестит трава, где-то вблизи стрекочет кузнечик. Но проходила минута-другая, и все опять замирало.
Донесся конский топот. Прямо на огонь мчалась лошадь.
Ребята всполошились. Вскочил на ноги Митюшка и Володя, приподнял голову Петя.
С громким лаем, задрав хвост, убежала собака.
— Ну, чего вам не сидится? — спокойно сказал Иван и крикнул: — Воронок, Воронок!
Внезапно топот смолк, и в двух шагах от Ивана остановился вороной масти жеребенок с белым пятнышком на лбу. Он стоял в светлом кругу, осиянный трепещущим пламенем костра.
Наклонив набок голову, жеребенок скосил на Ивана лиловый глаз с прыгающей в нем искоркой.
Иван ласково потрепал Воронка за ухо. Володя достал кусок хлеба и поднес его на ладони к морде жеребенка. Нижней атласной губкой Воронок осторожно прикоснулся к Володиной руке и, забрав в рот хлеб, мотнул головой.
В стороне тревожно заржала кобылица. Воронок запрядал ушами, фыркнул и вихрем умчался в темноту.
— Славный будет конь, — сказал Иван.
— Лошадям тут хороший корм, — проговорил Петя. — Нынешней весной вода высокая была, весь остров заливало. Сена много накосили.
— А урожай как? — поинтересовался Гриша. — Лучше, чем в прошлом году?
— В нашем колхозе хороший, — сказал Иван. — У нас с осени весь яровой клин под зябь вспахали. Земля здорово напиталась влагой. Андрея Ивановича знаешь? Хозяин заботливый. У него все в срок делается. Сев провели вовремя, прополку тоже. Еще два-три дня, и с уборкой яровых покончим. Наши комсомольцы работают на совесть. Спроси Петра, он от опытных лобогрейщиков не отстает.
Петя приподнялся на локте и погрозил Володе.
— Ты, кашевар, своими обязанностями будешь заниматься?
Вода в ведерке кипела и пенилась, выплескиваясь через край. Под ведерком высилась груда раскаленных углей с неуловимыми, меняющимися оттенками: то нежно-малиновыми, то золотыми, то синевато-зелеными.
Володя выловил ложкой дымящуюся паром картофелину, проткнул ее тонким прутиком и опять опустил в воду.
— Еще не готова, — сказал он, облизывая ложку.
— А я думал, сварилась— разочарованно протянул Митюшка.
…Ведерко наконец было снято с закопченной, обуглившейся палки. От него поднимался густой влажный пар. Запахло так вкусно, что всем вдруг захотелось есть. Появился Трезвый. Он вилял хвостом, всячески стараясь обратить на себя внимание.
Володя доставал из ведерка горячие картофелины с потрескавшейся тонкой кожицей и разбрасывал их по мешку, чтобы они немного остыли. Но Грише не терпелось. Обжигая пальцы, он схватил самую большую картошку.
— Эх, прямо огонь! — сказал он и, сложив трубкой губы, подул на руки.
— Брось мне парочку, — попросил Петя, похлопав ладонью по шинели.
Очистив с картофелины кожицу, Иван весело сказал:
— Картоха в ночном — одно объеденье!
— Митюшка, держи, — проговорил Володя, тронув мальчика за плечо и показывая ему уродливую картошку, похожую на человечка с приплюснутой головой и руками-культяпками.
Митюшка взглянул исподлобья и рассмеялся.
Обиженный невниманием к себе, Трезвый поднял морду и глухо залаял.
Гриша взял с мешка остывшую картошку и со словами: «А ну, лови!»— подкинул ее в воздух. Собака на лету поймала картошку.
— Теперь все будем сыты, — сказал Гриша и обратился к Ивану: — Когда в гости ко мне приедешь?
— В гости? — переспросил Иван и, сняв с головы парусиновую фуражку, снова нахлобучил ее на непослушные, жесткие волосы. — Вот окончу весной десятилетку, поеду поступать в танковое училище, тогда, может, и навещу тебя.
— А я трактористом стану, — сказал Митюшка и лег, завернувшись с головой в пальто.
Была уже полночь, тихая и глухая. Проходил по Волге пароход, разносилось натужное постукивание пароходных колес о воду, потом снова наступала тишина. Иногда тишину нарушали протяжные и резкие крики какой-то ночной птицы. В теплом воздухе особенно остро пахло сухим сеном и тмином.
Петя лежал на спине и смотрел на небо. Оно было все в звездах, ярких и бледных, излучающих ровный, тихий свет, или мерцающих и дрожащих, как росинки на траве.
Петя почему-то никак не мог оторвать взгляда от этого таинственного, загадочного мира бесконечной вселенной, и у него в сладком томлении замирало сердце. Есть ли жизнь на Марсе? Существует ли она на других планетах? А ведь, пожалуй, недалеко то время, когда люди будут совершать межпланетные путешествия и общаться с разными мирами… Эх, скорее бы!
Мысли в голове у Пети начали путаться, отяжелевшие веки опустились на глаза, и он стал медленно погружаться в сон.
Повозившись немного, уснул и Володя. Теперь у костра сидели только Иван и Гриша. На тускло светящиеся угли Гриша бросил последние сучки, и они медленно тлели, почему-то никак не разгораясь.
— Пойдем взглянем на лошадей да тоже немного подремлем перед рассветом, — сказал Иван и потянулся, обхватив руками затылок.
Приятели встали и зашагали к поляне. Кони мирно паслись; некоторые из них лежали, сонно понурив головы. Успокоился и Воронок. Он пристроился возле матери, положив ей на спину голову.
— Тишина какая, — сказал Гриша, — не то что в городе…
Иван предложил взобраться на невысокий глинистый бугор, поросший мелким кустарником, и посмотреть на реку. С бугра хорошо видны и Волга и Жигулевские горы.
На гребне бугра Иван и Гриша долго и молча глядели на Волгу.
Потом они вернулись к потухшему костру и начали укладываться спать.
Поднялся Трезвый. Он посмотрел на ребят, вильнул хвостом и опять свернулся в клубок.
Все крепко спали.
На востоке уже появилась тонкая зеленовато-светлая полоска. И как-то незаметно, очень медленно, стало синеть небо. Меркли звездочки, словно испарялись росинки. Становилось свежо и сыро. Рождалось новое утро.
На Волге
Тяжелая, неуклюжая лодка вяло покачивалась на ленивой волне. На лавочке вдоль борта лежал парень в розовой полинявшей косоворотке. Свесив вниз обмотанную полотенцем голову, он жевал соломинку.
Желтая вода искажала отражение его скуластого загорелого лица, и оно то вытягивалось и становилось похожим на дыню, то сжималось и делалось приплюснутым, как колобок.
Первое время парню забавно было смотреть на свое отражение, но потом надоело, и он стал внимательно следить за медленно плывшим от берега комком размокшей оберточной бумаги.
Бумагу несло на нефтяное пятно, колыхавшееся около лодки. Вот комок разорвал тонкую радужную пленку, вот он наткнулся на торчавшую из воды палку.
Лежать парню было неудобно, спину и шею припекало полуденное солнце. Истомленный зноем, он встал, потянулся с хрустом в суставах и сонно посмотрел на берег.
На берегу было оживленно. Подъезжали один за другим грузовики. Рабочие быстро снимали с машин мешки с зерном и складывали их под деревянный навес. Невдалеке стояла самоходная баржа. Два крана не спеша переносили на берег громоздкие ящики.
На пароме ржали лошади, играла гармошка, громко переговаривались пассажиры. У самой воды на бревнах девушки в синих гимнастерках дружно пели что-то веселое и задорное. Приставали и отплывали лодки, отрывисто и пронзительно свистели юркие буксиры.
