Виктор Сидоров - Повесть о красном орленке
И вдруг один за другим забухали выстрелы, пули зацвиркали то слева, то справа. Это белогвардеец, чувствуя, что не догнать ему разведчика, стал бить из винтовки. Одна из пуль ударила в коня. Воронок жалобно заржал, даже не заржал, а закричал, протяжно, тоскливо, потом вкопанно остановился и медленно завалился на бок. Артемка, не успев ничего сообразить, словно камень, перелетел через голову коня и, сильно ударившись о землю, закувыркался по дороге, ушибаясь и сдирая кожу с лица, рук, ног. На мгновение он потерял сознание. Однако сразу же вскочил, даже не поморщившись от жгучей боли, резанувшей ногу, осмотрел браунинг, который все еще судорожно сжимал сбитыми до крови пальцами. Казак уже скакал к нему, держа в одной руке винтовку. Увидев Артемку, прижавшегося к дереву, хрипло закричал:
— А, сволочь красномордая, попался! А ну, выходи на дорогу.— И вскинул винтовку.
Артемка смотрел высветлившимися глазами в черную точку ствола, на ощерившееся в злобе лицо. Нет, он не трусил и не дрожал, очутившись один на один с врагом, особенно сейчас, когда на этой лесной дороге лежит убитый дружок Костя Печерский...
Артемка, не сводя глаз с беляка и винтовки, вдруг стремительно рванулся вбок и встал за ствол сосны. В ту же секунду грянул выстрел, и пуля смачно впилась в дерево.
— Что, взял, гад? — прохрипел Артемка.— А теперь ты получай!
И выстрелил. Он заторопился и промахнулся. Но белогвардеец сразу понял всю опасность: мальчишка стоял за толстым деревом, а он на коне, посередине дороги. В такую мишень второй раз не промахнешься. И казак, не сводя винтовки с сосны, припав к шее коня, стал пятить его назад. Артемка, боясь отпустить его на далекое расстояние, раз за разом нажал курок. Белогвардеец, охнув, выронил винтовку. Теперь лицо его выражало не ярость, а боль и страх. Он круто повернул коня, рванулся наутек.
Артемка выскочил на дорогу. Казак, пригнувшись к гриве, не оглядываясь, нахлестывал коня здоровой рукой.
— Ага, побежал! — злорадно выкрикнул Артемка. И прицелился в удаляющуюся спину беляка.
Выстрел. Промах. Выстрел. Промах. Еще выстрел. Казак вдруг резко разогнулся, взмахнул рукой и сполз с коня, глухо шмякнувшись о дорогу. Конь, пробежав немного, остановился. Радость обожгла Артемку. Это была его первая схватка в открытом бою с врагом. И он победил!
Артемка поднял винтовку и, хромая, побежал к коню. Остановился у распростертого врага. Он был еще жив. Артемка, отпрянув, навел на него браунинг. Казак вдруг шевельнул губами:
— Не надо... Пощади...
Сердце Артемки дрогнуло, и он опустил руку. На секунду его охватила жалость и даже раскаяние. Но тут же перед глазами мелькнула дорога, лежащий на земле Костя и он, этот казак, изогнувшийся вправо, опускает на него тускло сверкнувшую шашку... Артемка решительно поднял браунинг и выстрелил. Потом поймал коня, перекинул через плечо винтовку, вскочил в седло. И очень вовремя: до него донесся цокот многих копыт.
Колядо готовился ехать на позиции, когда увидел скачущего по дороге всадника.
— Никак, Артем?..
Сказал, и голос его дрогнул. Сделал навстречу несколько шагов, остановился. Осадил коня и Артемка.
Молча смотрел на него командир: на грязное, в ссадинах и кровоподтеках лицо, на глубоко запавшие лихорадочные глаза, на торчащую за спиной винтовку, на чужого рыжего коня. И все понял.
...Полк спешно снялся из Бутырок и быстрым маршем двинулся не в Гуселетово, а в Крестьянское, чтобы выйти из окружения.
В Крестьянское полк пришел вечером. А утром по приказу Колядо он был выстроен на сборной площади. Партизаны недоумевали — зачем? Может, важное сообщение сделает командир? А может, кто провинился из бойцов и полковой суд будет?
Заинтересованные происходящим, стали собираться жители села. Вскоре вокруг площади уже пестрела огромная гудящая толпа.
От штаба отделилась группа верховых, впереди суровый и подтянутый Колядо, за ним знаменосец с алым полотнищем на длинном древке, а потом Неборак и несколько «старых» партизан, те, кто начинал воевать вместе со своим боевым командиром. Они остановились в центре площади, спешились, раздалась команда: «Смирно!» И полетела она от батальона к батальону, от роты к роте, пока не докатилась, звонкая и строгая, до последнего в шеренге подразделения.
Колядо сделал два шага вперед, оглядел стройные ряды бойцов, взмахнул рукой и крикнул сильным густым голосом :
— Товарищи бойцы партизанской Красной Армии! Мы с вами ведем великую борьбу за свою счастливую долю. Крепко мы бьем белогвардейскую нечисть, не даем ей покоя ни днем ни ночью. Страшна народная сила — наша с вами сила! Мы с голыми руками идем в атаки, мы с голыми руками бросаемся на вражьи пулеметы и пушки и завсегда побеждаем своих врагов. Трудна наша борьба, но надеяться нам не на кого. Никто не даст нам счастья, кроме нас самих. И мы добудем свое счастье! Добудем в великой битве, которую ведем много тяжких месяцев...
Колядо умолк, а потом тише, глуше, сдерживая всколыхнувшееся волнение:
— В каждом бою мы теряем дорогих товарищей, которые своею алой кровью мостят нам дорогу к новым победам... Мы чтим и будем чтить их память до самого конца нашей жизни, мы будем помнить их заслуги перед нашим трудовым людом... Но на смену павшим героям у нас рождаются новые и новые. Они крепко держат в своих руках оружие, шо выронили их убитые дорогие товарищи...
И снова приумолк Колядо, оглядывая полк зорким, горячим взглядом. Этот взгляд будто влил в каждого великие чувства скорби, гордости и любви, которые наполняли сейчас его, человека бесстрашного и мужественного, чей талант и чья воля ведут их к победе и счастью...
— И вот сегодня, сейчас, дорогие товарищи, мы собрались воздать почесть новому герою, сказать ему наше боевое партизанское спасибо, а также надеть на него высшую партизанскую награду — красную ленту героя...
И уже твердым и суровым голосом, как всегда отдавал команду, произнес:
— Боец конной разведки седьмого советского полка «Красных орлов» Артем Карев!
— Артемка,— раздался шепоток,— Артемка, тебя кличут...
— Ты что, дружок, аль не слышишь? Командир зовет.
— Иди, брат. Не каждому такая честь... Иди.
Только сейчас дошло до Артемкиного сознания, что это о нем и для него говорились горячие командировы слова, что это его зовет Колядо. И он оробел, беспомощно заоглядывался на партизан, а те улыбались ему, подталкивали его, говорили добрые слова.
Артемка шел медленно, прихрамывая, а навстречу шагал командир. Встретились на полдороге. Колядо схватил Артемку за плечи, долго-долго смотрел ему в глаза, потом наклонился, крепко обнял, поцеловал.
Словно сильный ветер прошел по бору — так загудела площадь.
А Колядо уже подвел Артемку к Небораку, державшему на вытянутых руках широкую шелковую алую ленту, вдоль которой горели слова «Герой-партизан», взял ее и, взволнованный, перекинул через Артемкино плечо.
Артемка стоял лицом к полку. Он никогда не видел сразу столько добрых лиц, не видел столько улыбок. И все эти люди улыбались ему, Артемке, все они стояли здесь для него... Нет, не только для него. Для тех хлопцев, которые погибли на лесной дороге, для смелого и веселого командира разведчиков Кости Печерского, его друга... Партизаны сегодня и им отдают свою воинскую почесть...
Горит алая лента на груди Артемки, как кровь, что пролили его товарищи, горит негасимым пламенем, как жгучая боль за утерю друга, как ненависть к врагу. «Эй, Космач! — слышит вдруг Артемка до боли знакомый и родной голос.— Ты что нюни распустил? Не плачь, Космач, вытри слезы. Впереди еще много боев и горя. Тебе воевать и за себя и за меня. За двоих. Поднимай, Космач, новый, советский мир. Поклянись мне, что построишь людям царство труда и свободы...».
— Клянусь! — крикнул Артемка.— Клянусь тебе, Костя!.. И вам клянусь, товарищи: до смерти буду биться с беляками!
21
На фронтах наступило тревожное затишье. Точно так притихает степь перед грозной бурей. Еще никто не знает, когда она грянет, но все чувствуют ее приближение и готовятся к ней.
Колчаковское командование спешно собирало силы для нового и последнего удара.
Наступление белых возобновилось 10 ноября. Четыре колонны общей численностью в пятнадцать тысяч штыков и сабель при 8 орудиях и ста пулеметах вытянулись, как четыре лезвия, к сердцу партизанского края, к Солоновке.
Главный штаб партизанской армии, воспользовавшись коротко» передышкой, быстро перегруппировал силы, собрав все полки в единый кулак. Партизаны, перерезав все дороги, ждали врага.
Трудно было понять Артемке, как развивались события в эти грозные дни, не мог он охватить ни взором, ни мысленно ту обширную территорию вокруг Солоновки, которая вдруг вспыхнула огнем войны, жестоким и беспощадным, не догадывался даже, сколько тысяч людей сошлось здесь, чтобы победить или умереть.
