Владислав Крапивин - Наследники (Путь в архипелаге)
— Мне бы такую девочку. Вместо тех сорвиголов…
Вечером тридцать первого в самой большой комнате, где стояла елка, раздвинули стол — тяжелый, с ножками, как у рояля. Около одиннадцати Виктор — веснушчатый, как дочери, муж Галины — сообщил «открытым текстом», что пора проводить уходящий восемьдесят второй. Хлопнула пробка. Ребятишкам дали газировки, а Егору Михаил налил в фужер шампанского, как всем. Переглянулся с матерью: «Ради такого случая можно…»
— Папа, — сказал он. — Давай тост. По старшинству.
Юрий Андреевич поднялся за столом.
— А что придумывать тосты? Год этот, он всякий был. И все-таки для нас счастливый. Сами понимаете… — Он посмотрел на Егора. — Вот и давайте — за судьбу…
Шампанское защекотало небо, как лимонад, защипало в носу (совсем не похоже на «таверновский» портвейн). Егор весело «навалился» на горячие пельмени. В это время в прихожей длинно-длинно затрезвонил телефон. Михаил кинулся из-за стола. И вернулся через пять минут. Улыбчивый.
— По просветленной физиономии Гая можно заключить, что благосклонно звонили с южных берегов, — заметила Галина.
— Галка, — сказал молчаливый брат ее мужа Борис Васильевич. — Была бы ты моей женой, за косы бы драл. Для излечения от болтливости…
Михаил молча поглощал пельмени. И кажется, забыл про больную спину.
После двенадцати началась веселая суета — все вручали друг другу подарки. Заглотышу досталась коробка с «конструктором», а Егору — роскошная авторучка и блокнот в лаковом переплете. На корочке — фото: «Крузенштерн» под всеми парусами. Прямо как в кино. Это уж Михаил, конечно, постарался.
Егор сказал растерянно:
— А мне и подарить нечего. Никому…
— Ты сам подарок, — улыбнулась Варвара Сергеевна, мама Михаила. А Галина добавила без прежней хитроватости, серьезно:
— Вообще-то и ты можешь подарок сделать… Всем.
— Какой? — удивился Егор.
— Потом скажу.
Егора это заинтриговало. Он смотрел нетерпеливо.
— Ладно, пойдем, — позвала Галина.
Они отошли к елке. Ветка с картонным зайцем покалывала Егору щеку. Галина щекочущим шепотом сказала ему в ухо:
— Но если это очень трудно, то не надо, не обещай…
— А что обещать-то?
— Если можешь… брось курить.
Щеки Егора словно продрало теркой. Помолчал он, стыдливо проморгался и буркнул:
— Чё, заметно разве? Я три дня не дымил…
— Милый мой, я же химик. Всякие флюиды чую за версту… Ты очень привык?
— Да ну… я как когда. Могу целую неделю без этого…
— Ну, и как насчет подарка? — прошептала она.
— На всю жизнь? — осторожно спросил Егор.
— Нет, таких клятв не надо. Хотя бы ровно на год. А?
Егор подумал, тряхнул головой.
— А… ладно!
— Правда?
Он засмеялся и прижал к груди растопыренную ладонь:
— Клянусь!
— Вот спасибо… Только имей в виду, скоро тебе очень захочется закурить. Так всегда бывает.
— Вот еще!
Курить захотелось через десять минут. Отчаянно. Чтобы задавить клятвопреступное желание, он украдкой допил из фужера шампанское и заел селедкой под майонезом. Борис Васильевич поставил на проигрыватель старинную «Рио-Риту»…
Дрова прогорели, разговор о потерянной рукописи угас. Егор встряхнулся и бросил в печь два березовых полена. В прихожую заглянула Галина.
— Братцы ненаглядные, ужинать пора… А если кто-то будет копаться, не получит письмо из Севастополя. Только что соседка принесла, им по ошибке в ящик бросили.
Михаил вскочил, охнул, взялся за спину.
— Давай письмо немедленно.
— Ладно уж…
Михаил разорвал конверт, поднес развернутый лист к открытой печной дверце, стал читать при свете разгоревшейся бересты. Заулыбался. Достал из конверта фотоснимок.
— Вот он, Никитка, гляди…
Рядом с молодой белокурой женщиной в плаще стоял большеглазый, удивленный какой-то мальчик. Без шапки, в расстегнутой курточке, с октябрятской звездочкой на лацкане школьного пиджака. Светленький, коротко остриженный, с оттопыренными ушами. Двумя руками держал опущенный к ногам ранец.
— Хотели его к нам на зимние каникулы привезти, да простыл бедняга. На юге-то… — сказал Михаил.
— А это Ася?
…Егор все уже знал про Асю. Про ее обычную, как у многих, судьбу. Муж Аси был выпускником военно-морского училища, после окончания учебы уехал с женой на Камчатку, а через год Ася вернулась к матери с крошечным сыном. И больше об отце Никитки старалась не говорить. Знал Егор и то, что Михаил не раз бывал в Севастополе и не раз говорил Асе: «Давай поженимся». И та вроде бы не отвечала «нет». А все что-то не клеилось, задерживалось. И в чем загвоздка, Егору было непонятно.
— Да мне и самому непонятно, — сказал как-то Михаил.
Разговор был такой подходящий по настроению, откровенный, и Егор спросил в упор:
— Может, не любит?
— Если бы так просто… Сразу бы тогда и сказала, она девочка решительная.
— А может, потому, что у нее образование, а ты университет не кончил?
— Подумаешь. Через два года кончу, я уже восстанавливаюсь…
— Или с юга ехать к нам не хочет?
— На Камчатку же поехала… Нет, тут другое… Говорит: «Пусть Никитка подрастет, вместе с нами решит». А он при последней встрече и так за мной по пятам бегал: «Дядя Гай, дядя Гай…» Ей уж и Сергей говорил: «Ася, чего ты тянешь жилы и себе, и ему?» Мне то есть… Серега Снежко, наш друг в Севастополе… Я тебе его не показывал?
Охая, Михаил сходил в комнату и вернулся с потертой папкой. Стал перебирать листки, конверты, карточки, достал крупный снимок. У школьного крыльца стояли трое — длинноногий, с побитыми коленками Гай, девочка в школьном платье, тоненькая, с очень светлыми прямыми волосами, и мальчишка с веселыми прищуренными глазами. Он твердо расставил прямые, как карандаши, ноги и держал на одном плече короткий пиджачок.
— Вот это и есть Сержик Снежко. Сейчас врач на рыболовной плавбазе. А это Ася, вот такая она была. Кстати, именно в этой школе сейчас работает, в своей…
— А это кто? — Егор взял из папки другой снимок. На нем был скуластый мальчишка с капризным ежиком волос.
— Юрий… Заместитель директора Южно-Весельского заповедника… Недавно два месяца в больнице отлежал.
— Браконьеры?
— Нет, директор и всякое высокое начальство. Решили в заповеднике дачи разным чинам строить, директор им спину лижет, а Юрка на дыбы… На него — анонимку: расхититель, покровитель браконьеров и взяточник. С больной головы… Довели человека… Но сейчас воюет опять. Хотя мог бы жить спокойно. Вот так, дружище…
— Не надо меня воспитывать, Гай, — сказал Егор. Впервые, как бы между делом и неожиданно легко, назвал он Михаила его давним именем. И тот не удивился.
— Я не воспитываю. Просто злость берет, сам бы этих гадов передавил… Сестрица говорит, что я экстремист.
— Вы пойдете ужинать или нет? — донесся голос сестрицы.
— Да подожди ты!.. А вот, Егор, смотри… Толик рисовал.
Михаил развернул желтый, свернутый вчетверо лист. С шероховатой бумаги смотрел ярко-голубыми глазами худой офицер. В старинном мундире, с якорями на большом стоячем воротнике. Портрет был нарисован цветными карандашами, явно мальчишечьей рукой, но хорошо, похоже на Крузенштерна из книжки.
— Тот самый портрет, для Курганова? А ты и не говорил, что он сохранился!
— Не успел…
— Ты вообще ничего этого мне раньше не показывал, — ревниво сказал Егор и кивнул на папку.
— Не все сразу, Егорушка. Хотел перед твоим отъездом… Ну ладно, раз уж так получилось… Портрет возьмешь с собой. Как-никак ты наследник…
Егор переглотнул невольное смущение от «наследника».
— И стихи тут… Те, которые Курганов взял для эпиграфа?
— Да. Только здесь они неполные. Толик их потом дописал. Вот… — Михаил развернул небольшой листок.
Егор начал читать напечатанные на машинке строчки:
Когда Земля еще вся тайнами дышала…
Он знал эти стихи и раньше, Михаил написал их ему в подаренный блокнот. Уже при первом чтении строки эти перекликнулись у Егора с песнями: «Мы помнить будем путь в архипелаге»… «На рассвете взойдут острова»… «…Остались тайны только в глубине. Они — как клад, на острове зарытый»…
Последнее четверостишие на старом листке было написано от руки: бледными лиловыми чернилами, стальным пером с «нажимом» (такие теперь только на почте увидишь). Коряво-старательным почерком четвероклассника. И подпись стояла: Т. Нечаев. И дата: 16/VII — 48 г.
— Возьми себе и эту бумагу, — разрешил Михаил. — Это, можно сказать, автограф…
Егор замялся:
— Ты все мне отдаешь… Самому-то что останется?
— Ну, у меня еще много чего! И прежде всего хронометр.
