Алексей Мусатов - Дом на горе
А если серьёзно подумать, что Витя имеет против Фёдора Семёновича? Два или три раза директор вызывал его к себе в кабинет по поводу каких-то проделок. В остальное же время он был добр к нему, внимателен и всегда радовался его успехам по математике. Когда же речь заходила об изготовлении новых приборов по физике, то учитель одним из первых называл имя Вити Кораблёва.
Правда, учителя сильно недолюбливает отец. Почему так, Витя никогда толком не понимал, а просто верил отцу на слово.
Мальчик оглянулся на «школьную гору».
В саду на высоком шесте был виден жестяной флюгер метеостанции, торчали на деревьях осиротевшие дуплянки и скворечники; на белой, заснеженной крыше школьного здания чернели крылья маленького ветродвигателя, который давал электроэнергию для физического кабинета.
Витя вздохнул и отвернулся. Нет, что там ни говори, а всё же хорошие были дни, когда он вместе с ребятами мастерил и флюгер, и скворечни, и ветродвигатель!
Мальчик прошёл километра четыре, когда из-за поворота шоссе навстречу ему неожиданно выскочила зелёная трёхтонка и, обдав снежной пылью, пролетела мимо. В кузове машины сидели колхозники, и среди них Витя заметил отца. Мальчик замахал руками, бросился вслед за трёхтонкой, но та была уже далеко.
Не понимая, почему отец возвращается домой, Витя повернул назад.
Жёсткие, необношенные валенки натирали ему ноги, он еле шёл и только к сумеркам добрался до Высокова. Заглянул в контору колхоза. Здесь было людно: заседало правление с активом. В углу сидела группа школьников.
Сергей Ручьёв что-то говорил. Рядом с ним Фёдор Семёнович писал протокол.
В углу Витя заметил отца. Тот сидел на корточках, нахохлившись, как сыч, и дымил папироской-самокруткой.
Сергей рассказывал об учёбе колхозников. Большинство членов артели уже сейчас посещают агротехнический кружок, созданный при помощи учителей. Несколько человек удалось направить в район, на курсы просоводов.
— Направить — направили, а некоторые уже утомились… на каникулы приехали, — сказал один из членов правления.
— Да, Никита Кузьмич, в чём дело? — спросил Сергей Кораблёва. — Недели не прошло, а вы уже дома?
— Я, председатель, тебе потом доложу… — отозвался тот. — Не ломай собрания.
Неожиданно вошла Марина, протолкалась к столу и что-то шепнула Сергею. Тот покрутил головой:
— Срочное донесение, товарищи… Марина только что по телефону с районом говорила. Кораблёв-то наш того… Вроде как сам себя с курсов уволил… Никита Кузьмич, вы бы объяснили людям.
Кораблёв потушил цигарку и, кряхтя, поднялся:
— Освободите, граждане! Не по годам мне эти курсы. Там одних наук, почитай, полная дюжина: агротехника, машиноведение, ботаника… И не выговоришь, язык заплетается. А у меня мозги задубели, пальцы перо не держат… Да и в сон, признаться, клонит.
— Насчёт сна это в аккурат, — фыркнул дед Новосёлов. — Мы с Кузьмичом осенью на слёте в районе были. Так он все прения проспал и художественную часть вдобавок. Я его бужу, домой пора ехать, а он сердится: «Погоди, Тимофей, ещё петухи не пели».
В правлении дружно засмеялись. Сергей постучал карандашом по столу.
— Давайте по существу, товарищи…
— Давайте! — поднялась Марина. — Я давно о Никите Кузьмиче хочу поговорить. Человек он будто уважаемый, хозяйственный, а вот учиться не желает. И людей в бригаде с толку сбивает…
— Кого это я сбиваю? — спросил Кораблёв.
— А помните, весной что было? Просила я вас с девчатами озимую пшеницу бороновать, а вы такое им наговорили… «Боронование, мол, затея опасная, можем весь хлеб погубить». Чуть тогда всю работу не сорвали…
— Было такое дело? — спросил Сергей.
— За год много чего было, всего не упомнишь… — неопределённо буркнул Кораблёв.
— Словом, я так скажу, — продолжала Марина: — работает Никита Кузьмич, как мужик доколхозный, от всего нового шарахается. Вот теперь и с курсов сбежал.
— Что же ты предлагаешь? — спросил Сергей.
Витя, подавшись вперёд, старался рассмотреть в полутьме лицо отца. Ему казалось, что после слов Марины отец должен был подняться во весь рост, подойти к столу и так ответить бригадиру, чтобы та не знала, куда деваться. Но он почему-то молчал и курил цигарку за цигаркой.
— Есть у меня предложение, — сказала Марина. — Не желает Никита Кузьмич учиться — дать ему другую работу в колхозе. Пусть в шорники идёт или в сторожа.
Кораблёв приподнялся и уставился на девушку с таким видом, словно с малых лет не видел её и теперь не может признать.
— Ну Балашова! Ну соседка! Вон ты какая стала!.. — И он, расталкивая колхозников, пошёл к двери.
— Обождите, Никита Кузьмич! — остановил его Сергей. — Что вы взвились прежде срока? Разговор полюбовный идёт. Послушаем, что ещё люди скажут.
Раздались голоса, что просьбу Кораблёва надо уважить и не посылать его больше на курсы.
Слова попросил Фёдор Семёнович. Витя так и подался вперёд: вот когда учитель высмеет отца, сведёт с ним счёты!..
— Легко же вы с человеком разделались! — заговорил Фёдор Семёнович. — «Уважить, освободить»… Слов нет, шила в мешке не утаишь: Никита Кузьмич поотстал от людей, постарел не по годам… Но что в поле он работать умеет, землю понимает — этого у него не отнимешь. И рано ему ещё в сторожа уходить…
Витя всё ждал, что после такого осторожного вступления учитель наконец-то обрушится на отца. Но ничего плохого он не сказал. Он даже посоветовал правлению Никиту Кузьмина от курсов не освобождать, а обязать закончить их, да не как-нибудь, а с отличием.
— Кораблёв у нас не из слабеньких, в азарт войдёт — одолеет.
Члены правления согласились с учителем.
Витя с недоумением поглядывал то на отца, то на Фёдора Семёновича. Вдруг он заметил рядом с собой Костю Ручьёва. Взгляды их встретились.
«Слушай, как учитель на твоего отца нападает! — казалось, говорили Костины глаза. — Все бы так нападали!»
Витя зябко поёжился и выскользнул за дверь. Дома он молча разделся и забрался на печь.
В голове у него всё перепуталось. До сих пор Витя считал отца одним из самых уважаемых людей в колхозе. Никита Кузьмич много лет был членом правления, потом кладовщиком; с его мнением считались, к нему прислушивались. Он отлично знал все колхозные угодья; по его сигналу начинали сев, сенокос, уборку хлебов. Никто удачливее и дешевле Кораблёва не умел купить для колхоза племенного быка или рабочих коней… И вдруг против отца подняли голос. И кто же? Марина Балашова, соседка, молодой бригадир.
Витя ничего не мог понять. А ведь ему всегда так хорошо и покойно было с отцом. Отец был ласков, заботлив, никогда ни в чём не отказывал, всегда вовремя приходил к нему на помощь.
…Вскоре Никита Кузьмич вернулся из правления. Семья села ужинать. Витя сослался на головную боль и от ужина отказался.
За столом царило молчание. Первой его нарушила мать. Она спросила отца, правда ли, что на собрании Марина Балашова предложила ему пойти в сторожа.
— Уже пошло по свету гулять… — Никита Кузьмич поморщился и отложил в сторону ложку. — Марина, она скажет… горяча чересчур!
Он поднялся, зашагал по избе и, всё больше распаляясь, заговорил о том, что в колхозе его не ценят, старые заслуги забыли, люди сводят с ним личные счёты…
Вдруг он остановился: Витя смотрел на него с печки.
— Не спишь, сынок?
— А почему на собрании этого не сказал? — глухо спросил мальчик.
— А ты разве был на собрании? — опешил отец. — Слышал что-нибудь?
— Всё слышал… Били тебя, судили, а ты в уголке сидел, отмалчивался.
Никита Кузьмич часто заморгал глазами и как-то боком отошёл от печки.
— Ладно, ты спи, коль нездоров, спи… — Потом он вспомнил: — Да, мать сказывала, ты в район ко мне собрался. Что за спешное дело?
— Никуда я не собрался… разговоры одни! — буркнул Витя, уполз в тёмный угол печки, как в нору, и закрыл глаза. Ему и в самом деле показалось, что он заболел.
Глава 23. МИР ПОНЕВОЛЕ
Рано утром Витю разбудили голоса. У порога стояла Марина Балашова и торопила отца с завтраком:
— Сейчас в район еду на подводе. Могу и вас на курсы захватить.
— Дай хоть чаю напиться, скаженная! — бурчал Никита Кузьмич.
— Вы поскорее! Чтобы к началу занятий успеть.
— Ты кто такая — буксир, толкач? В ответе за меня?
— А вы разве забыли, что правление вчера решило: обязательно вам доучиться надо. Я вот наших девчат на курсах повидаю, накажу им, чтобы они дремать вам на занятиях не давали.
Галина Никитична с любопытством поглядывала на Витю. Ни вчера вечером, ни сегодня утром он о школе с отцом не заговаривал.
Вскоре Марина и Никита Кузьмич ушли.
Витя сел заниматься и, когда время перевалило за восемь часов, отправился в школу.
