Юрий Иванов - Роман-газета для юношества, 1989, №3-4
— И желудей пока достаточно. Сколько там, Нина?
— Почти ведро насобирали.
— Воды бочка. Хватит ведь?
— В райком опять, да? — спросил Ник. — Владимировна, плесни кипяточку в кружку.
— В райком, — сказал Володя. — Нина, пошевеливайся.
Когда Володя с Ниной пришли в райком, Зоя уже сидела за своим столом и командовала.
— Внимание! Группа Петрова — ко мне.
С одной из коек поднялся парень. Правый рукав его ватника был заткнут за ремень. Петров взглянул вправо — там стояли койки, на которых спали парни, потом влево — в другом углу комнаты жили девушки. Направился тормошить их, поднимать. Райком уже давно стал для многих ребят и девчат, для активистов, общежитием. Несколько раз и Володя с Ниной спали тут на узкой койке «валетом».
— Волков и ты, Нина, идите сюда, — позвала Зоя.
— Идем, идем. — У валенка оторвалась подметка, и Володя пришивал ее куском проволоки. — Вот и готово.
— Завтра на крейсер пойдете, с агитвыступлением, — сказала Зоя. — А сегодня отправляйтесь на Геслеровский, надо там подвалы и чердаки обследовать. Говорят, где-то там ребятишки обитают.
— Зоя, надо найти Шурку Боброва. Он хотел уйти сам и увести своих через Ладогу. А может, не ушел.
— Хорошо. Ищите Боброва и его компанию.
Райком просыпался. Звякал сосок умывальника, хлопала дверь, под окном слышался стук топора. Из соседней комнаты доносились тоненькие и печальные, как вскрики больных птиц, голоса детей: будили тех, кого «насобирали» в предыдущие три-четыре дня. Двое девушек-дежурных готовили завтрак — жидкую мучную болтушку. К печке робко подходили «найденыши», мальчики и девочки, и, несмело оглядываясь, жались к теплу, с голодным нетерпением следили, как булькает в кастрюле болтушка.
Сытный рынок жил все той же нервной, тревожной жизнью. Кто-то оставлял тут свои последние ценности, кто-то уносил эти ценности.
— А вот кипяток, по рублевке глоток! — послышалось из толпы.
— Это из Шуркиных ребят. — Володя двинулся через плотную толпу. — Нина, не отставай. Вот он. Кукиш!
Кукиш повернулся на оклик. Маленькое его лицо действительно чем-то напоминало кукиш. Слезящиеся глаза испуганно бегали по лицу Володи и Нины, мальчишка будто ожидал какого-то подвоха. Потом узнал Володю, несмело улыбнулся.
— Привет, ты нам и нужен, — торопливо заговорил он, — Шурка мне сказал: иди и отыщи Волка, а где тебя разыскать?
— Что случилось? — Володя окинул взглядом мальчишку. Его валенки и пальто были покрыты сосульками, видно, когда наливал воду, пролил и на себя. Сосульки намерзли и на шапке.
— Бедствуем мы… загибаемся.
— Налей-ка горячей водички.
— Да едва тепленькая вода-то, — ответил Кукиш. — Дров мало, чуть подогрею, — и бегу на рынок. Вот один гад и вылил мне воду на голову! Двое загнулись у нас. А Шурка и еще пятеро — в подвале.
— У тебя не нос — сосулька, — сказала Нина. — Отморозил?
— Закрывай торговлю, Кукиш, — потянул Володя за рукав мальчишку.
В свете холодного солнца развалины Стеклянного театра выглядели еще страшнее. Кукиш брел впереди них по глубокой тропке, лед и сосульки, намерзшие на валенки и пальто, звенели, как стеклянные… Вот и лаз. Едкий запах дыма. Несколько черных фигурок возле печки.
— Растопите печь как следует, — сказал Володя.
— Дров осталось совсем мало…
— Топи, не понадобится больше. Грей воду. Нина, иди сюда. — Володя и Нина шли от койки к койке. Поднимали одного за другим мальчишек.
— Вовка, — послышалось из угла. — Пришел?
Опухший, волосы встрепанные, Шурка сидел на койке, разглядывал свои пальцы. Он кивнул Нине, и его лохматая тень шевельнулась на стене.
— Вовремя вы пришли. Конец нашей компании. — И с надеждой спросил: — Заберете нас?
— Володя, иди сюда, — позвала Нина.
В углу были сдвинуты вместе две железные койки. И на них девочка, укрытая с головой.
— Опоздали, — сказал Володя.
— Подожди.
Нина вынула из кармана круглое зеркальце и поднесла к ее губам. И вдруг Володя увидел, что стекло зеркальца слегка потускнело: жива. Нина начала растирать холодные щеки девчушки, затормошила ее, приподняла. Синеватые веки дрогнули, и глаза открылись.
— Жива, — обрадовалась Нина. — Ух ты, соня.
— Не Соня я… я Тоня… — чуть слышно послышалось в ответ.
Девочка часто-часто моргала. У нее были густые и длинные ресницы.
— Не моргай, а то улетишь, — сказала Нина. — У тебя не ресницы — крылья. Улыбнулась? Вот и хорошо. Жить будешь.
Собрались все у печки. Жгли все, что могло гореть. Варили в кастрюле жмыховый суп: кусок жмыха — «неприкосновенный запас» — Шурка выволок из — под матраца своей койки. Надели на себя все что можно, накинули одеяла и двинулись в райком комсомола. Девочку несли по очереди на «закорках» то Володя, то Нина, а потом и приободрившийся Шурка.
В райком добрались, когда уже смеркалось. Перед столом Зои сидели и стояли пятеро мальчиков и девочек — те, кому в ближайшие дни предстоял долгий и опасный путь на Большую землю.
На следующий день Володя и Нина выступали на крейсере. Человек сто матросов и командиров набилось в кубрик. Нина была в ударе, да и Володя работал на совесть, закончили выступление, как писали в газетах, «под гром аплодисментов». Накормили их. В офицерской столовой, а точнее — в кают-компании. Пожилой командир корабля сидел напротив, курил, хмурился и вздыхал. Потом спросил:
— Ребята, что бы вы очень-очень хотели?
— Из пушки бы по фрицам ударить, — сказал Володя.
— А я бы… — Нина опустила глаза, — Помыться бы… горячей водичкой.
— Да это же боевой корабль! — удивился Володя. — Может, тебе еще и постирать надо!
— Какая досада! — Командир взглянул на часы. — Горячую воду даем раз в сутки. На полчаса. И вот, через десять минут кончится.
— Десять минут? — обрадовалась Нина. — Хватит.
— Быстрее тогда. — Командир поднялся. — Идемте ко мне. Только вот что… — Он помялся, кивнул на Володю: — Если ему бежать на корму, там у нас общая душевая, то не успеет. А тут — лишь одна, в моей каюте, для всех командиров. Сразу вдвоем вам придется мыться. Ну как?
— Чего еще, — проворчал Володя. — Уж лучше я…
— Конечно, мы сразу вдвоем. — Нина толкнула его, — Молчи. Да, да, мы помоемся вдвоем.
— Быстро, быстро, ребятки. — командир подтолкнул их к двери. — Идемте… Да, на память о нас получите по тельняшке.
Это был один из лучших дней блокадной жизни Володи Волкова.
— Вставайте все! Внимание!
В комнате грохнул выстрел.
Володя сел, очумело завертел головой. Зоя стояла посредине комнаты и палила из пистолета в потолок. Комсомольцы, ночевавшие в райкоме, повскакивали с коек, а Зоя сообщила:
— Новая прибавка хлеба! Нормы повысили, лежебоки вы этакие!
— Сколько прибавили? — спросила Нина.
— Всем прибавили! Детям и иждивенцам теперь — по двести. Рабочим и служащим — по четыреста. Живем, дорогие мои. Во им! — Зоя показала куда-то через встрепанные головы фигу. — Они еще побегут от нас. Они еще заплачут кровавыми слезами на своих улицах, слышите? Своих горящих городов! Бить, уничтожать врагов! Ясна задача, да? — Голос у секретаря сорвался, она так и застыла с раскрытым ртом, а потом глубоко вздохнула и крикнула: — За победу, ура, товарищи!
Пургин появился в зоопарке в середине февраля.
Он вошел в бегемотник, поздоровался с Володей и Ником, пожал руку и Нине и внимательно поглядел в ее лицо, а та порозовела и выдернула свою ладонь из его грубой руки.
— Махорочка есть, — сказала Нина и выволокла из кармана брюк кисет. — Едучая!
— Скрути, родная, — сказал Пургин и опять очень внимательно поглядел на Нину, а та сняла шапку и тряхнула уже отросшими волосами. Побарабанив твердыми пальцами по крышке стола, понаблюдав, как Нина ловко скручивает «козью ножку», Пургин спросил: — Сколько тебе, дитя?
— Дитя?! — возмутилась Нина, сжимая самокрутку зубами, прикурила от головешки, затянулась и, глянув мельком на Володю, сказала: — Дитя? Да мне уже семнадцать.
Володя возмущенно вскинул брови, но Нина наступила ему под столом на ногу и, сделав несколько затяжек, откусила кончик самокрутки, отдала курево лейтенанту.
— А вам сколько?
— Старик уже, — хмуро сказал Пургин. — Двадцать один.
— Вы уж не очень тут дымите, голубчик, — сказал Ник, — а я пойду к медведям. Все ж животному вреден табачный дым.
— Хорошо, отец. Закрываем кочегарку. — Пургин затушил цигарку и снова очень внимательно поглядел на Нину. Володя ревниво следил за девушкой, а сам с нетерпением ждал, что скажет лейтенант. «Неужели настала пора?» Пургин повернулся к Володе и сказал — Волков, я за тобой.
